И затем я пошел на встречу, которая изменила мою жизнь навсегда. Снова.

Эта встреча не была первой, их было слишком много за прошедший год. Пять коротких недель болезненных воспоминаний, которые я тщетно пытался забыть, навсегда врезались в мою память, прожигая дыру в голове.

Мне поставили диагноз базальноклеточной карциномы на мой двадцать восьмой день рожденья.

Рак кожи.

Через два дня после того, как я узнал, я ушел от Мел. Спустя неделю мутирующие клетки с маленькой родинки на моем плече были удалены опытным хирургом.

- Лучше перестраховаться, - сказал онколог, отправив меня на излучение. Три раза в неделю на протяжении чуть более месяца я проходил через эту процедуру.

Лечение выматывало меня физически и психологически, но у меня была Оберн. Те мгновения смеха и любви помогали мне забыться. Помогали идти дальше и продолжать жить. Она спасала меня, когда ничто больше не могло. Я решил не говорить ей, не говорить родителям или Мел, потому что не хотел их жалости, и определенно не хотел их слез. Мне хотелось вылечиться и забыть все, как страшный сон. Процент излечения достаточно высок, если узнать о болезни на ранней стадии, говорил он. Мы решили, что попали в этот процент, думали, что болезнь отступила. Он убеждал меня, что так оно и было. И я продолжал жить, храня этот секрет.

Я не ожидал, что моя жизнь будет короткой, не ожидал, что разведусь с женой и влюблюсь в бывшую ученицу, не ожидал, что мне отведено так мало времени на этой планете, чтобы достичь поставленных целей, но я собирался прожить каждую отведенную мне секунду.

Поэтому я продолжал жить и ходил на излучение, в остальное время делая вид, что болезни и не было вовсе. Я притворялся, что мое тело не ведет борьбу против своих же клеток, теряясь в Оберн, ее улыбке, ее любви, ее смехе. Но я не мог отделаться от мысли о том, что, возможно, не смогу дать ей вечность. Так прошло шесть месяцев, и я отправился на очередную проверку. Мне необходимо было знать, что ждет меня в будущем, прежде чем соединить свою жизнь с жизнью Оберн. Как показали исследования, лечение сработало. Вернувшись с той встречи за неделю до Рождества, я не мог дождаться, когда подпишу бумаги о разводе, но еще больше мне не терпелось рассказать Оберн о своих планах на будущее, на наше будущее вместе с ней.

Глава 27

Но рак штука не справедливая. Он неразборчивый и безжалостный.

Полный смятения и растерянности я сидел в комнате ожидания, отчаянно желая чуда и в то же время прекрасно понимая, что рано или поздно чудеса закончатся.

Той рождественской ночью три месяца назад моя жизнь разлетелась на мелкие осколки. Я почувствовал, что это происходит снова, когда в дверях кабинета появился доктор Блэр с обреченным выражением на лице.

Холод пробежал по моей спине, когда онколог сообщил, что у меня обнаружили метастазы в лимфоузлах. Мне стало трудно дышать, зрение помутнело, легкие молили о глотке воздуха, а моя жизнь рушилась у меня на глазах.

В своей речи доктор использовал такие слова как “агрессивная” и “химиотерапия”, “долгосрочные вероятности” и “побочные эффекты”. Я увернулся от пули прошлым летом, но, похоже, она все-таки зацепила меня. Я вдруг задумался о том, не ошибся ли я с онкологом. Возможно, поехав в Детройт, я бы нашел врача получше, который бы с самого начала посоветовал мне химиотерапию, и рак бы не вернулся.

Но что случилось, то случилось. Мои руки тряслись, когда я вскочил со стула и покинул его кабинет. Они с медсестрой последовали за мной в комнату ожидания и последние слова, которые я услышал от них перед тем, как тяжелая стеклянная дверь захлопнулась за мной, были: “Позвоните, чтобы составить расписание первого цикла”.

Я не мог поверить, не хотел. Это невозможно, неправильно. Мне всего двадцать восемь. Я хотел ее. Хотел Оберн, но решил ничего не говорить ей об излучении прошлым летом, чтобы защитить ее, и сделал бы это снова. Она ушла и продолжила двигаться дальше. Я же делал все, чтобы однажды вернуть ее, я развелся с Мел, поговорил с директором, но одно единственное слово и все мои старания пошли прахом.

Метастазы.

В тот же день я пошел к директору и взял срочный отпуск. Я не говорил ему о том, что хожу на облучение, и делал все, чтобы скрыть этот факт. Плотный поток туристов окупил себя сполна – мне не составляло особо труда затеряться в Траверсе три раза в неделю на полчаса.

Он с полным недоумением смотрел мне в след, когда, развернувшись, я вышел из его кабинета. Я не хотел отвечать на вопросы, просто не мог, мне нужно было самому разобраться со всем этим, чтобы двигаться дальше.

Лечение началось на следующей неделе. Каждый день я ездил в Траверс, позволяя им накачивать себя токсинами, чтобы избавить собственное тело от больных клеток. Ослабленный и дрожащий, я склонялся над унитазом, когда меня мучила тошнота от химии, которой пичкали мой организм, чтобы убить то, что я даже не мог увидеть.

Я постоянно думал об Оберн. В те редкие моменты, когда пот не застилал мне глаза, и я и мог на чем-то сконцентрироваться, перестав трястись, я читал. Читал “Лолиту”, “ На маяк” и “И восходит солнце”. Я заполнил ее книжный шкаф книгами, которые она любила. И я выжил.

Глава 28

Ко второй неделе лечения все в городе знали, что я взял отпуск. Мел звонила мне днем и ночью, но все ее звонки я отправлял на голосовую почту. Вскоре она переполнилась и места для новых сообщений больше не осталось. Мне хотелось выбросить свой телефон, но где-то в глубине души я надеялся, что она позвонит.

Но увидев ее имя, высветившееся на экране, я удивился.

- Оберн, - ответил я дрожащим голосом, лежа в кровати с книгой в ослабших руках.

- Почему ты взял отпуск? - перешла она сразу к делу. Я бы разозлился, если бы ощущение безграничного счастья не затмило все остальное.

- Я тоже рад тебя слышать, - промямлил я, моментально забыв обо всем, кроме нее.

- Ты в порядке? - От ее взволнованного голоса внутри меня что-то растаяло. Я скучал по ней. Черт, казалось, что у меня в груди была дыра, так сильно я скучал по ней.

- Нет, не в порядке, - я не мог ей больше лгать. Я жалел об одном из того, что случилось этим летом – о собственном молчании, и это чувство преследовало меня.

- Что происходит? - Нотки страха проявились в ее голосе.

- Можешь приехать?

Оберн появилась у моей двери менее чем через два часа. Она обнимала меня, пока мы вместе плакали у меня на диване. Гладя ее по спине, я рассказал обо всем, включая сроки лечения и прогнозы. Наконец, я признался, что летом уже проходил через это.

- Почему ты не сказал мне? - Ее ресницы отяжелели от слез.

- Я не знал, каким будет результат, Оберн. И все еще не знаю. Я не могу обещать тебе вечность, - тихо сказал я.

- Рид, - выдохнула она, и слезы снова полились у нее из глаз. Она взяла мое небритое лицо в ладони. - Мне плевать на вечность. Вечность относительна. Я останусь с тобой, потому что я люблю тебя. - Она нежно поцеловала меня в пересохшие губы, и мое сердце болезненно сжалось.

- Ты не можешь остаться, - прошептал я, и эти слова разрывали меня на части.

- Очень жаль, потому что ты застрял тут со мной, - улыбнулась она, вытирая слезы.

- Я не позволю тебе. Рак это ужасно. Химия разрушает тебя. Мне приходится принимать пищевые добавки, потому что большую часть времени не могу удержать в себе что-либо! Не хочу, чтобы ты это видела. Не позволю. - Отстранившись, я встал и стал расхаживать по комнате, но быстро понял, что это не лучшая идея. Мышцы запротестовали, и комната поплыла у меня перед глазами. Подойдя к французской двери, я облокотился о прохладное стекло.

- Ты должна уйти, - прошептал я, снова злясь из-за того, что рак забирал все, что мне дорого. Зрение затуманилось и все вокруг потемнело, когда я взглянул на слепящее солнце.