– Это заинтересовало меня, – говорю, стискивая ноги ещё сильнее. Я прикусываю губу, хотя и уверена, что он не может этого видеть. – Я отправила тебе кое-что в ответ.

– О? – издает он удивлённый возглас, и мне это нравится. Обычно я не могу удивить его.

Он отведёт меня в ванную комнату отеля и заставит делать нечто унизительное, вроде чистки кафеля, пока его нога будет покоиться у меня на спине. Или заставит принимать ледяной душ. Всё, что я разрешу. Я никогда ему не отказываю. Никогда не уступала и мне не приходилось использовать наше стоп-слово.

– Да, надеюсь, это тоже заинтересует тебя, – я глотаю с трудом. Не знаю, сколько ещё будет длиться этот экспромт. Я не хочу этого. Мне нужно ехать домой, и раз мы уже вместе, почему бы не впустить его, но нет. Я не могу этого сделать.

Смотрю на небо за моим окном в поисках отеля, в котором мы всегда останавливались. Голос раздаётся за моей шеей, ещё ближе. Моё горло обвито его дыханием, словно кулаком.

– Думаешь над тем, чтобы отвезти меня туда?

– Я… – никогда не теряла дар речи.

– Думаешь. Ты знаешь, что тебе не разрешено привозить меня куда-либо без моего одобрения. А вообще, я разочарован, что ты самовольно решила в ответ на мою посылку отправить свою. Очень разочарован.

 – Сэр… – Я ухожу в себя, но хочу вцепиться в него и удержать, лишь бы он не уходил. Я могу почувствовать, как он отдёргивается.

– Сейчас я уйду, и не хочу, чтобы ты провожала меня взглядом, смотрела на меня или даже думала обо мне.

– Да, сэр.

Он убирает лезвие, которое было между моей головой и подголовником, и открывает дверь машины. Затем выходит наружу, а я пытаюсь не бросать взгляд на него через боковое зеркало. Он приказал не смотреть. Я хватаю руль и стискиваю его руками до тех пор, пока пальцы не белеют, а затем и краснеют от боли. Такими темпами моим ладоням грозит обзавестись мозолями.

 Его шаги эхом раздаются по парковке, и я вижу нечеткий силуэт идущего к лифту мужчины. Его руки убраны в карманы пиджака, а воротник высоко поднят, что сильно усложняет узнавание.И мне кажется, что я всё равно не смогла бы.

 Это грубая и резкая позиция. Он не хотел, чтобы я даже думала о нём.

 Значит, не буду.

 Я завожу машину и направляю её в противоположную сторону. Снаружи начинается снег, прилипая к зданиям. Он захватывает и мою машину. Хорошо, что я живу всего лишь на другом конце города.

 Мне стало интересно ‒ лимузин, на котором подъехал Джеймс, стал наконец грязным? Мне необходимо и ему отправить послание. Но не сексуальное, а угрожающее. Может быть, я могу взять посылку Незнакомца и послать Джеймсу петлю? Тогда Джеймс сможет рассмотреть повешение себя самого прежде, чем я разнесу его компанию до основания, а затем сожгу в огне. Когда я с ним покончу, от него не останется ничего, кроме горстки пепла.

* * *

Только понедельник, а я уже хочу сдаться и связаться с Незнакомцем по новому номеру, что он мне дал. Я уверена, что это одноразовый мобильный телефон, ведь он меняет номер каждые пару недель. По какой причине? Чтобы люди не могли его отследить? А люди его выслеживают?

Единственные, кто, как я знаю, используют одноразовые мобильные, это наркоторговцы. Какое-то время я особо не вникала, норабота в моей индустрии поможет встретить специфических людей. Им нужно угождать, даже если это значит вытягивать их из тюрьмы, доставать кое-какие засекреченные аудиозаписи или покупать наркоту, что нужно делать в первую очередь.

Такие вещи заставляют меня совершать эти люди. Хотя мне это нравится. Острые ощущения, а также чувство власти преобладают над всем. Я могу достать что захочу, находясь за пределами решетки, когда они находятся внутри. Они сделают что угодно, лишь бы их семьи, члены советов или руководители ничего не узнали. И, в самом деле, разве это всё не то же самое?

Я снимаю туфли на шпильке, бросив их как попало на входе. Прохожу в дом, убираю сумочку и пиджак в гардероб, и снимаю всю одежду, что носила сегодня. В спальне вспоминаю о посылке, которую отправила Незнакомцу. 

Я набираю в ванную горячей воды. Мне нужно что-то, чтобы отогреть мышцы, расслабить разум и разморозить кожу. Я смотрю в зеркало и почти неосознанно  вынимаю заколки, держащие причёску. Каждая из них падает на столик в ванной без восторга. Каждая из них, освобождаясь, делает пучок свободнее, когда очередная прядь падает на плечи. Зачем мне нужны такие длинные волосы, если я всё время убираю их в пучок на затылке?

У меня не может быть короткой прически. Мне не идёт, да и отправит меня в совсем другую категорию женщин. Мужчинам нужно видеть мои волосы зализанными назад, а пучок скрытым из виду. Чем больше я выгляжу как мужик с грудью, тем больше они уважают меня. Понимаю, насколько это отвратительно. В этом есть какой-то скрытый эротизм, но я пока не готова забивать себе голову подобными мыслями. 

Когда зеркало запотевает, я понимаю, что ванна готова. Закрываю кран и забираюсь в воду, от которой идет пар. Каждый дюйм, который я в неё погружаю, чувствуется лучше, чем до этого. Кожу так жжет, что ощущения можно перепутать с обжигающим холодом. Но мне всё равно.

Опустившись по плечи полностью, откидываю голову назад, на край ванны, и делаю глубокий вздох. Я чувствую, как пар кружится от моего лица, и возвращается обратно.

* * *

После принятия ванны я спускаюсь в кухню, всё ещё голая. Дом слегка великоват для меня одной, но мне это нравится. Много пространства и сводчатый потолок делают его уютным. В какой-то степени изолированное уединение. Открыв отделение заморозки, достаю охлаждающую маску для лица и обматываю голову повязкой. Начинаю подниматься по лестнице в спальню.

Закрываю двери комнаты и иду к кровати. Та тоже слишком большая, но это значит лишь то, что здесь больше места для удовольствий. Взбираюсь на одеяло и выключаю свет. Холод — это правильная температура не только для того, чтобы убаюкивать моё тело, но и чтобы удерживать все признаки старения на расстоянии.

Пока мне нужно выглядеть мужиком с грудью, я не могу быть на вид женщиной за тридцать. Тридцать — это именно тот возраст, в котором я хочу находиться. Я не могу быть «за тридцать». Мне не может быть сорок. Цифры в промежутке или выше не могут существовать.

Маска нагрелась, а я всё ещё не сплю. Чёрт.

Издаю гортанный звук и с прикроватного столика беру повязку. Расправив её, растягиваю. Снимаю ледяную маску и откладываю в сторону, прежде чем заменить её повязкой. Складываю несколько раз, чтобы она была не слишком длинной, и у меня получается завязать её самостоятельно.

С завязанными глазами, в кромешной темноте, руками провожу по телу вниз. Простыни не мешают. Я представляю, как Незнакомец входит в мою комнату, вламываясь, и заползает ко мне на кровать.

Затем он шепчет мне на ухо, от этого пальчики на ногах подгибаются. Пальцем скольжу между бёдрами и чувствую, насколько на самом деле я мокрая. Закрываю глаза под повязкой и пытаюсь восстановить ощущения холодного металлического лезвия у шеи. Звук, с которым мои волосы были подрезаны прямо у кожи. Я наслаждаюсь этим и издаю резкий звук, когда рукой задеваю влагалище, пальцами проводя между губами. Лицо горит, и я представляю, как Незнакомец держит лезвие у затылка, пока касается моего сидения и завязывает глаза его же подарком. Затем затаскивает меня на заднее сидение машины и прямо на парковке имеет как хочет.

Сумеречный дневной свет.

Окна полностью запотевшие.

Мой крик заглушается его сильными руками.

Изгибаясь дугой, я кончаю. Подбираю под себя пуховое оделяло, лежащее в ногах, и в изнеможении возвращаюсь во влажный беспорядок, который был создан из моей влаги и наслаждения. Я откатываюсь на другую сторону и мысленно делаю заметку поменять простыни завтра. Даже не вспоминаю снять повязку с глаз.

Окунаюсь в пустоту сна. Он уносит меня прочь от непрекращающихся мыслей, и я пользуюсь этой возможностью. Кроме встреч с Незнакомцем, это единственное время, когда я предоставлена самой себе.