Что за глупость говорить, что Криспин не такой, как другие. Она снова начала смеяться.

Не такой, как другие!

Она знала это очень хорошо. Криспин был не только великий художник, но он был также и ее сыном! Разумеется, он не такой, как другие!

Тем не менее замечание мужа, что он станет независимым, получив деньги, ее смутило. Абсурдное предположение, но тем не менее смутило ее.

Она решила поставить точки. Поднялась в ателье Криспина, но его там не было. Там она обнаружила большую незаконченную картину, на которой была изображена лежащая на оранжевом песке женщина с расставленными ногами, вытянутыми руками, струйкой крови, текущей из влагалища.

Амелия с ужасом смотрела на нее. Современное искусство — это современное искусство, но это…

Ее лицо нахмурилось. Нужно, чтобы сын прекратил рисовать такие вещи. Но где он?

Она нашла Рейнольдса в холле. Он был у них на службе около двадцати пяти лет. Муж не любил его и хотел от него избавиться, но Амелия проявила твердость. Рейнольдс преданно ей служил, к тому же умел обращаться с Криспином.

Мало-помалу она стал доверять ему, спрашивать у него совета, как вести себя с мужем и потом, по мере того как Криспин рос, как наилучшим образом добиться чего-нибудь от сына. Советы, которые он ей давал, устраивали ее. Рейнольдс никогда не излагал свой точки зрения без просьб с ее стороны. Впоследствии она обнаружила, что он неизлечимый алкоголик. И так как она была хитра, она поняла, что для него единственный шанс выжить — остаться у нее на службе. Она был удовлетворена таким состоянием дел. Она никогда не спрашивала, куда девается виски.

— Где мистер Криспин? — спросила она. — В ателье его нет.

Рейнольдс в упор посмотрел на нее.

— Он в кабинете мистера Грэга.

Амелия насторожилась.

— В кабинете? Что он там делает?

Рейнольдс поднял брови. Этот человек берег слова.

С мрачным лицом Амелия бросилась по коридору, ведущему к кабинету мужа, открыла дверь и заглянула. Эта большая комфортабельная комната была убежищем Сайроса Грэга. Здесь, устроившись за большим письменным столом, он проворачивал свои многочисленные дела. Амелия редко заходила в эту комнату. Для нее было ударом увидеть сына, сидящим в кресле отца за большим столом, заваленным бумагами.

— Что ты здесь делаешь? — грубо и властно спросила она.

Криспин, держа карандаш в длинных аристократических пальцах, делал какие-то пометки. Он слегка нахмурился, наконец поднял глаза.

Глаза у него были цвета опала. Эти глаза могли подействовать на любого, но не на Амелию.

— Мой отец умер. Отныне это мой кабинет, — ответил он серьезным металлическим голосом.

Амелия почувствовала, как по ней пробежала дрожь. Ее сын никогда не разговаривал с ней таким тоном.

— В конце концов, что ты делаешь? — спросила она, беря себя в руки. — Послушай, Криспин, позволь мне заниматься всем этим. Ты ничего не понимаешь в делах отца, а я их знаю. Хотя отец оставил все тебе, ты не сможешь обойтись без моей помощи. Если тебя это интересует, давай работать вместе. Но я думаю, что тебе лучше заниматься живописью, а дела оставить мне.

— Я тебе не оставлю ничего, — ответил спокойно Криспин. — Ты повластвовала достаточно. Теперь моя очередь, и я этого долго ждал.

Амелия была потрясена. От гнева ее накрашенное лицо покраснело. Она заорала:

— Как ты смеешь разговаривать таким тоном? Поднимись немедленно в ателье и не забывай, что я твоя мать!

Криспин положил карандаш, скрестил руки на столе и наклонился вперед. В его глазах загорелись такие искорки, что Амелия отступила.

Ее сын был точной копией ее дяди, умершего пятнадцать лет назад. Потрясенная, она уставилась на сына.

Когда ей было десять лет, Мартин, брат ее матери, пытался ее изнасиловать. И вот, глядя на своего сына, она находила его ужасно похожим, и та сцена вдруг возникла в ее голове. Их родители уехали на какой-то прием. Они сказали, что Мартин отведет ее пообедать в ресторан. Она была обрадована, так как дядя Мартин хотя и был оригиналом, был забавным. Высокий, стройный, с волосами соломенного цвета, совсем как Криспин. Он был немного художник и одевался довольно эксцентрично. Он питал слабость к белым рубашкам и бутылочного цвета бархатным костюмам. Друзья подозревали, что он гомик, но это было совсем не так. Его тянуло к маленьким девочкам. В десять лет Амелия находила его романтичным.

Когда мажордом, негр, оставил их одних, дядя Мартин спросил, куда она хочет поехать обедать. С юных лет она любила шик. Она назвала самый дорогой ресторан в городе. Выразив согласие, дядя сказал:

— Хорошенькие маленькие девочки, которые хотят, чтобы их водили в дорогие места, должны не только брать, но и давать.

Затем со странной улыбкой, которая превратила его в жуткого незнакомца, он заключил ее в объятия. Последующие мгновения остались кошмаром в памяти Амелии. В возрасте десяти лет она была сильным ребенком. Когда рука дяди забралась под ее платье между ногами, она сильно ударила дядю Мартина в лицо. Ее вопли привлекли внимание негра и слуги, и те прибежали в комнату. Им с трудом удалось оторвать от нее дядю Мартина, который крепко ее держал. Воспользовавшись свалкой, она убежала в свою комнату и заперлась на ключ. Немного позднее слуга, с которым она поддерживала дружеские отношения, рассказал ей, что дядя Мартин попал в сумасшедший дом и там покончил жизнь самоубийством. Родители ей ничего не говорили, она тем более ничего не спрашивала.

Сейчас ее сын ужасно напоминал дядю Мартина.

Она вспомнила, что написал ей муж: «Ты не понимаешь, что Криспин не такой, как другие. Ты поймешь это, когда он унаследует мое состояние».

Она посмотрела на сына и поняла, что потеряла над ним власть. Она поняла, что он такой же, как и дядя Мартин.

— Держи… — Он протянул ей листок бумаги. — Возьми и прочитай. Решай сама. А теперь оставь меня.

Дрожащими пальцами она взяла листок и, неуверенно шагая, вернулась в салон.

Рейнольдс, белый как полотно, подслушивал у двери. Потом он прошел к себе в комнату, налил тройную порцию виски и медленно выпил. Потом вытащил носовой платок, вытер бледное лицо, снял свой жилет, галстук и направился в салон. В дверях он остановился.

Амелия подняла глаза и знаком пригласила его войти.

Рейнольдс осторожно закрыл дверь, подошел к ней и взял листок бумаги, который она ему протянула.

— Прочитайте это, — сказала она.

Инструкции Криспина были составлены Абелем Левишоном, нотариусом его отца. В соответствии с ними у Амелии был выбор: либо она остается и занимается управлением нового дома своего сына, в этом случае она будет получать 50 тысяч долларов в год, либо, если ей это не подходит, она будет получать ежегодную ренту в 10 тысяч долларов и может идти жить куда хочет.

Этот дом будет продан. Десять человек персонала будут уволены, за исключением Рейнольдса, который должен будет заниматься в новом доме вместе с прислугой, которую Криспин наймет. Жалование Рейнольдса будет увеличено на тысячу долларов в год. Если ему это не подходит, он будет уволен.

— Он сошел с ума! — прошептала Амелия. — Он пошел по тому же пути, что и его дядя! Что делать?

Рейнольдс подумал о виски, которое он сможет покупать на лишнюю тысячу. Перспектива оказаться без работы его ужасала. Он ответил:

— Я полагаю, мадам, вы примете эти условия. Позвольте сказать вам, что я давно подозревал, что мистер Криспин ненормальный. Нам остается только ждать и надеяться.

Первый раз за свою жизнь Амелия заплакала.

Этот разговор между Амелией и Рейнольдсом состоялся шесть месяцев назад. За это время большой дом был продан. Криспин, Амелия, Рейнольдс и худая цветная женщина неопределенного возраста, которую звали Крисси, перебрались в виллу на Акация-авеню, найденную и купленную Левишоном.

Несмотря на проигранную партию, Амелия должна была признать, что этот дом был хорош. У нее была спальня и салон, у Рейнольдса была большая комната в задней части дома. Крисси занимала маленькую комнату рядом с кухней. Криспин занимал весь второй этаж. У него была спальня, большой зал и ателье наверху лестницы, ведущей в его апартаменты, дубовая дверь была всегда закрыта. Только Крисси имела право один раз в неделю заходить туда, чтобы сделать уборку.