В этот самый момент Мамору Касивадзаки застыл, как парализованный. Из прохода между кабинетами возник Кондзо Итикава. В сценическом гриме и хаори, выставив грудь вперёд, он плыл над полом, протягивая руки к своим старым приятелям, будто в тоске по ним, и грустно улыбаясь, словно прося принять его обратно в компанию.

Глаза Касивадзаки округлились, губы задрожали. Он уставился на Кондзо, ничего не соображая, не в состоянии издать ни звука и пошевелиться. Но никто не обращал на него внимания. Юмико продолжала трещать о своих проблемах. Ужас достиг предела — Касивадзаки не выдержал и потерял сознание, уронив голову на стол.

Посуда и столовые приборы со звоном полетели на пол.

— Ну вот, опять! — раздражённо проговорил Осанаи, вскакивая. — Обморок!

— Положите его ноги на диван, — живо распорядился Нисидзава и склонился над Касивадзаки.

Сидевшие рядом посетители повскакали с мест и наблюдали за происходящим.

Очнувшись, Касивадзаки обвёл взглядом всматривавшиеся в него лица и пробормотал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Он здесь? Здесь? Здесь?

— Кто?

— Кондзо. Кондзо. Кондзо Итикава.

— Разумеется, его здесь нет, — сказала Юмико. — Тебе, наверное, что-то показалось. Кого ты видел? Кондзо?

— Он шёл вон оттуда, — проговорил Касивадзаки, указывая на проход между кабинетами, упиравшийся в металлическую дверь аварийного выхода.

— Тебе просто привиделось. — Юмико успокаивала Касивадзаки, поглаживая его длинные волосы. — Ты испугался.

— У вас всё в порядке? — поинтересовался подошедший к столу официант. Лицо его ничего не выражало.

Всё ещё дрожа, Касивадзаки сел и оглядел приятелей.

— Не привиделось. Вы что, в самом деле его не видели? Никто? А я видел! Видел, понимаете?! Погодите, а что случилось с Идзуми? Что-то его не видно. Где он? Куда он делся?

— Да успокойся ты. — Юмико мягко придерживала Касивадзаки за плечи, не давая встать. — Идзуми сегодня не будет.

— Неправда. Я его видел. Рядом с тобой.

— Он во Франции в командировке, — сказал Осанаи. — Помнишь, он говорил? В Париж поехал, на аукцион.

Нисидзаву позвали к телефону. Вернулся он с каменным лицом.

— Звонили из студии, — сообщил он. Только что сообщили о захвате самолёта. Рейс из Парижа. Я спросил на всякий случай… Среди японцев на борту был человек по фамилии Идзуми. Ёсикадзу Идзуми. И… они сказали, что самолёт разбился.

— А-а-а-а! — с воплем вскочил с места Касивадзаки.

С того вечера их компания перестала ходить в несчастный «Ночной ходок». Но после этого Касивадзаки приснилось, как он сидит в этом клубе с необъятным танцполом, болтает с приятелями. Там тепло, пахнет вкусной едой. Он видит Кондзо Итикаву и Ёсикадзу Идзуми. Итикава в том же гриме и костюме, в каком Касивадзаки видел его в тот вечер, сидит наискось от него, Идзуми — на своём привычном месте рядом с Юмико. Заснуть невозможно. Страшно. Касивадзаки ворочался с боку на бок. Но нельзя же вообще не спать. А-а-а! Это ад! И во сне, и наяву — ад кругом! Весь тот ад, который он пережил в детстве, теперь здесь, слился воедино, чтобы превратить его жизнь в кошмар. В школе его дразнили «голубым», педиком. Это был ад. Жизнь в аду. Импресарио говорит, что будет платить только оркестру, а ему — шиш! Но завтра добро пожаловать на репетицию! Бесплатного концерта. А что сделаешь? Говорят, что его импресарио связан с якудза. Касивадзаки только что переехал в шикарную новую квартиру, взял на неё огромный кредит, а тут ещё это навалилось…

Сатико Идзуми по-прежнему жила в доме, который в своё время приобрёл муж. Её любовника не стало через пять лет после гибели мужа. С тех пор минуло больше двадцати лет, но оба ещё снились Сатико. Особенно Такэси Утида. Она спала на втором этаже, когда зазвенел дверной колокольчик. Сатико поднялась с кровати и в белой ночной рубашке вышла на лестничную площадку. Дверь беззвучно отворилась, и вошёл Такэси. Почему-то без костылей. Разве она давала ему ключи? Не обращая внимания на замешательство Сатико, Такэси снял пальто и сказал:

— Как это было! Помнишь ту вечеринку в отеле? Мы улизнули от твоего мужа и вышли в сад. Я всё думаю: как хорошо мы понимали друг друга, хотя до этого никогда не виделись.

Такэси повесил пальто на вешалку и стал подниматься по лестнице.

— О, Такэси! Ты мне снишься? Ведь тебя уже двадцать пять лет нет на свете. Ты погиб в аварии. Погиб или убили? Говорили: авария… Это же сон, правда? Ты умер двадцать пять лет назад…

— Это не сон, Сатико.

Такэси уже разделся, уже вошёл в неё. Если это не сон, то что? Реальность? Несмотря на охватившее её смятение, Сатико отдалась умелым ласкам Такэси и скоро застонала.

— О-о… Муж. Муж. Он… Он в командировке за границей. На аукционе в Париже. Нет, не так. Он погиб на обратном пути. Но как это может быть? Как было бы хорошо, если бы он был жив. Да, он жив. Вошёл в дом. Поднимается по лестнице.

— Я знаю.

— Он поднимается по лестнице.

— Я знаю.

— Но как? Как ты можешь знать?

— Это уже было раньше. Много раз.

Конечно. Это сон, но он снится ей не впервые. Неужели она видит его каждую ночь? Такэси не желает отпускать Сатико.

Вот муж уже стоит на пороге спальни, вот уже приоткрылась дверь, а он всё не отпускает её. Муж входит в спальню.

— Да. Я проходил через это много раз, — говорит Идзуми, присаживаясь на край кровати. — Но это не сон.

— Привет, Идзуми.

— Привет, начальник.

Они разговаривали между собой так, словно расстались всего на несколько минут и теперь снова вместе. Но они же оба мертвы. Их уже давным-давно нет на свете.

— Ты хочешь сказать, что вы… — Сатико потянула на себя простыню, чтобы прикрыться. — Вы подружились… там? В другом мире?

— Подружились… — повторил Такэси.

Мужчины поглядели друг на друга и обменялись слабыми улыбками.

— Тогда это сон, верно? Я в своей спальне, и мне снится, что я в своей спальне. Ведь так?

— Сатико! Это не сон.

— Тогда что? Явь?

— Нет, не явь, — бросил Идзуми.

Если не сон и не явь, то что же?

Сатико повысила голос:

— Тогда это Преисподняя, должно быть. Не сон, не явь. Но я же не умерла. Жива, но я… я не могу выйти из этой спальни. Не могу никуда пойти. Никого не вижу, кроме вас двоих. Для меня это Преисподняя. Моя Преисподняя.

Наконец-то она всё поняла! Сатико проснулась. И в этот момент зазвенел дверной колокольчик. Ясно — всё, что было раньше, ей приснилось, подумала она и вышла на площадку. Входная дверь бесшумно отворилась, и вошёл Такэси Утида. Сняв пальто, он проговорил:

— Как это было! Помнишь ту вечеринку в отеле? Мы улизнули от твоего мужа и вышли в сад. Я всё думаю: как хорошо мы понимали друг друга, хотя до этого никогда не виделись.

Такэси повесил пальто на вешалку и стал подниматься по лестнице.

— Это и не сон, и не реальность. Тогда, получается, я умерла? — спросила Сатико. — Но если я жива, то сейчас уже должна быть старухой.

— Нет, ты не умерла, — говорил Такэси, обнимая Сатико в постели. — Ты будешь жить долго, пока не состаришься. До смерти ещё очень далеко, и ты будешь видеть этот сон каждый вечер. Каждый вечер. И даже после смерти ты сможешь видеться со мной, с мужем. И с разными другими людьми, о встрече с которыми ты никогда не помышляла.

Время в Преисподней — величина непостоянная. Три дня здесь могут тянуться, как десять лет в реальном мире. Можно вернуться в прошлое или заглянуть в будущее. Случилось так, что в какой-то точке этого смутного временного потока две пожилые женщины одновременно оказались в некоем городе, окутанном туманом. Или не туманом, а дымом от мусоросжигателя. Так или иначе, в такой пелене уже на расстоянии нескольких метров почти ничего не было видно. Одной женщиной была Сатико, жена Идзуми, другой — Мотоко, супруга Симады. Они шли навстречу друг другу и, поравнявшись, на секунду остановились. Каждая вопросительно склонила голову набок и оглянулась на прохожую. Им показалось, что их прошлое может быть как-то связано. Может, они дальние родственницы? Или у одной случилась интрижка с мужем другой? Женщины какое-то время смотрели друг на друга, и тут в одночасье обе поняли, в чём дело. У обеих был роман с одним и тем же мужчиной. На их лицах мелькнуло изумление, и они разошлись в разные стороны, обменявшись улыбками и кивками.