– Я бы ей прямо втолковал: если хочешь выбраться из папочкиного дома, девочка, тогда будешь все делать по-моему, – добавляет он, взмахивая рукой, будто рэпер. 

О, мой Бог, серьезно? Вздохнув, качаю головой.

– Ты не согласна, Грэйс?

О-ой. Мои одноклассники оборачиваются, чтобы посмеяться надо мной, язвительно ухмыльнуться, изобразить похотливые жесты, которые каким-то образом ускользают от внимания учительницы. Я не отвечаю ей, но она не унимается.

– Я бы хотела услышать твое мнение.

Прочищаю горло.

– Мое мнение? Хорошо. Я думаю, Кэт опередила своих современников на века. Женщина с оригинальным мышлением и интеллектом. О горе ее бедному отцу! – Я вскидываю руку ко лбу, добавляя драматизма. Несколько человек смеются, однако в глазах миссис Кирби заметен проблеск.

– Почему ты считаешь, что оригинальное мышление и интеллект принесли горе ее семье?

Бросаю на нее косой взгляд.

– Да ладно. Разве это не очевидно? Она – девушка. Она – собственность, ничего более. Отец сулит ее тому, кто больше заплатит, ведь в ту пору девушки только для этого и годились.

– Сегодня тоже не особо годятся, – говорит Джекс. Парни разражаются хохотом.

Девчонки пронизывают его возмущенными взглядами, а внутри меня вспыхивает искра. Миссис Кирби открывает рот, чтобы поощрить очередной поток глупости, но мне терпения не хватит это слушать.

– Трус, – парирую я. Несколько девушек одобрительно аплодируют. – Только те парни, которые всерьез верят, будто нам лучше вернуться в темные времена, когда женщины были лишь собственностью мужчин, боятся девушек. Ты боишься девчонок, Джекс?

Он смотрит на меня, моргая, затем цепляет на лицо уверенную улыбку.

– Я не боюсь никаких девчонок.

Класс снова смеется, но учительнице все мало.

– Подождите. Подождите. Мне кажется, мы движемся в верном направлении. Грэйс, развивай свою идею. 

Я делаю глубокий вдох.

– Вот моя идея: Кэт не хотела, чтобы ее просто взрастили для замужества, а отец от нее большего не ждал. Когда все эти парни начали кружить вокруг ее младшей сестры, их отец был так рад избавиться от обеих, что заплатил потенциальным женихам, лишь бы сбыть дочерей с рук. А парни… какая им разница, кто эти девушки? Они не только получат деньги, но еще им достанутся красивые жены и гарантированный секс. А если девушке не нравился ее муж – очень жаль. Сама она выбрать не могла.

– До сих пор не вижу тут проблемы. – Джекс пожимает плечами и стукается кулаками с парнем, сидящим рядом.

– Серьезно? Не видишь проблему? Что, если бы мой отец заплатил тебе, чтобы ты на мне женился? Я тебя на дух не переношу, и тебе определенно не нравлюсь. Ты не видишь тут проблемы?

– Тебе бы пришлось спать со мной, потому что ты легально моя жена, и все такое. – Он ухмыляется. – А еще тебе бы пришлось делать все, что делают жены, типа, убирать, готовить, стирать мою одежду. Я б так жил, даже если ты…

– Джекс, достаточно, – миссис Кирби перебивает его, прежде чем он успевает назвать меня словом похуже мегеры, но уже поздно. Я знаю, что Джекс собирался сказать. Остальная часть класса тоже знает. Пытаюсь скрыть свою боль, только теперь она стала частью меня.

– Ты считаешь меня шлюхой.

– Грэйс…

– Нет, миссис Кирби, все нормально. Ты это хотел сказать, верно, Джекс? Мы все прекрасно знаем.

Джекс не отвечает. Он просто закидывает руку на спинку стула и улыбается так, будто он – царь мира.   

– Почему ты так думаешь? Я не помню, чтобы мы занимались сексом, и мне бы хотелось знать, почему ты пришел к такому мнению.

– Грэйс, довольно. Мы обсуждаем Шекспира, не тебя.

– Отлично. Давайте поговорим о Шекспире. – Я разберусь с придурком Джексом позже. – У Кэт не было выбора. Не было вариантов. Не было надежды. Появляется Петруччо, уже соблазненный обещанной платой, а потом решает, что ему нужно еще и дух ее сломить – так же, как дрессируемому животному.   

– Птице, – поправляет меня миссис Кирби.

– Без разницы. Это отвратительно.

– Эту пьесу часто называют женоненавистнической из-за того, как в ней относятся к женщинам. Тем не менее, другие литературоведы не соглашаются и говорят, что это фарс – якобы Шекспир пытался пролить свет на положение вещей в те времена. А некоторые вообще откровенно заявляют, что Шекспир был феминистом.

Я задумываюсь на мгновение. Это объясняет финал пьесы. Когда я прочитала его в первый раз, ощутила разочарование. Словно Кэт сдалась. Но сейчас?

– Миссис Кирби? Монолог Катарины в конце пьесы, тот, что про пари? Она ведь не всерьез говорила, верно?      

– Не знаю, Грэйс, как тебе кажется?

Если он был феминистом, значит, я абсолютно неправильно поняла финал.

– Она просто уступила. Сказала то, что хотел услышать от нее муж.

– Ага, потому что она усвоила, где ее место, – говорит Джекс, смеясь.

– Нет! Нет, она не была укрощена. Кэт не была сломлена. Она осталась собой, той же умной женщиной, действующей продуманно. Мне кажется, они с Петруччо заключили сделку. Я думаю, если отбросить позерство перед любопытными, они по-настоящему нравились друг другу. Кэт поняла, что для нее все могло сложиться гораздо хуже, и согласилась отказаться от своего стервозного поведения в обмен на помощь Петруччо. – Когда все продолжают безучастно сидеть, я машу рукой. – Да ладно вам, разве это не очевидно? Кэт по-прежнему думает, по-прежнему плетет интриги. Она просто нашла партнера, готового делать это вместе с ней.   

– Это потому что она – секси. Горячие девчонки всегда заставляют парней делать то, что им захочется.

– Да, а потом врут.

– Эй-эй, довольно, – миссис Кирби пытается восстановить контроль над ситуацией, когда по классу проносятся громкие одобрительные возгласы, но я встаю и поворачиваюсь лицом к мелкой противной ведьме, сидящей около окна. Ее зовут Камрин; она и словом со мной не обмолвилась с начала девятого класса. Камрин маленькая, с гладкими темными волосами, спадающими на плечи, мягким взглядом и приятной улыбкой, которую я не вижу, потому что в данный момент она слишком занята, ядовито ухмыляясь мне. Сначала Джекс, теперь она?

Ладно, с меня хватит игр.  

– Я не врала. Когда захочешь услышать правду, можешь в любой момент меня найти.

 – Грэйс, сядь на место и не разговаривай.

Я резко оборачиваюсь к учительнице.

– Я не буду молчать, когда ученики в вашем классе оскорбляют меня, миссис Кирби. – Пристально смотрю на нее. – И им это сходит с рук, – добавляю, отчего ее брови ползут вверх.

– Камрин, извинись перед Грэйс.

– Но я не…

– Ты назвала ее обманщицей. Извинись, иначе пойдешь к мистеру Джордану.

Камрин скрещивает руки на груди, пронизывая меня убийственным взглядом.

– Извини.

– Что? Я не расслышала…

– Я сказала, извини. Теперь довольна?

Поворачиваюсь к Джексу.

– И?

Он похлопывает себя по груди и смотрит на миссис Кирби, чтобы та его спасла, но она кивает.

– Ты тоже, Джекс.

– Ах, черт. Ладно. Мне жаль, что ты шлюха.

– Джекс!

– Хорошо-хорошо. – Он прочищает горло. – Извини. Но если люди не хотят, чтобы окружающие замечали, как они одеваются, тогда, может, им не следует одеваться так, чтобы на них обращали внимание.

– Джекс, последнее предупреждение.

Он поднимает обе руки; я же сажусь на место, про себя смеясь над тем, как лицо Камрин приобретает интересный оттенок пунцового. Но я еще не закончила. Я сказала маме, что больше не буду прятаться, не буду молчать. Я не шутила.

– Знаете, немногое изменилось со времен Шекспира. Люди до сих пор не могут быть самими собой, не опасаясь того, что подумают о них другие.

– Хорошо, Грэйс, ты высказала свою точку зрения.

Звенит звонок; скрип парт по полу и звуки захлопываемых учебников заполняют кабинет. Я усвоила урок – лучше дождаться, когда толпа рассеется, прежде чем выйти самой. Собираю свои вещи, разворачиваюсь к двери и замираю на месте. Робин Нилсон и Кхатири Сони стоят передо мной. Робин кусает губу. Скрестив руки на груди и выпятив бедро вперед, готовлюсь.