В какие узкие пределы втиснута жизнь множества людей!

Мудрые люди говорят, что хорошо и почтенно идти по стопам предков, если, конечно, они шли прямым путем.

История не должна переступать пределов истины, и для честных поступков достаточно одной истины.

История пишется для установления строгой истины.

Честность оскорбляет людей в ту минуту, когда она им во вред, потом они же ею восторгаются и ее превозносят.

Честность для нас значит не меньше, чем для других необходимость.

О честности обвинителя лучше всего судить по самому обвинению.

Честную душу сдерживает совестливость, а негодяй крепнет от своей дерзости.

Никогда один человек не мог обмануть всех, да и все не могли обмануть одного человека.

Лучше ничем не заниматься, чем заниматься ничем.

Нет более справедливого дохода, чем тот, который принесут земля, небо, год.

Важно не звание человека, а его дело.

Если ты рассчитываешь на потомков, то для них недоделанное – то же самое, что неначатое.

Привычка к одним и тем же занятиям вырабатывает умение, но не развивает способностей, внушает не уверенность в себе, но самодовольство.

Люди по своей природе любознательны; и ничем не прикрашенное знакомство с фактами прельщает даже тех, кто с удовольствием слушает болтливые небылицы.

Считаю крайней глупостью выбирать для подражания не самое лучшее.

И радость и утешение – в науках.

Никто не может быть мудрым во всякую минуту.

Подобно тому, как почвы обновляются разнообразным и переменным посевом, так и наш ум обновляется размышлением то об одном, то о другом.

Беда часто делает людей остроумными.

Живой голос, как говорится, производит гораздо больше впечатления. Пусть то, что ты читаешь, будет сильнее, но в душе глубже засядет то, что запечатлевают в ней манера говорить, лицо, облик, даже жест говорящего.

У несчастных одни речи, у счастливых – другие.

Оратор должен иногда возноситься, подниматься, иногда бурлить, устремляться ввысь и часто подходить к стремнинам: к высотам и крутизнам примыкают обычно обрывы. Путь по равнине безопаснее, но незаметнее и бесславнее; бегущие падают чаще тех, кто ползает, но этим последним, хотя они и не падают, не достается никакой славы, а у тех она есть, хотя бы они и падали. Риск придает особенную цену как другим искусствам, так и красноречию.

Ораторы, говорящие сидя, если даже речь их обладает в значительной степени такими же достоинствами, что и речь говорящих стоя, одним тем, что они сидят, ослабляют и принижают свою речь. А у тех, кто читает речь, связаны глаза и руки, которые так помогают выразительности. Ничего удивительного, если внимание слушателей, ничем извне не плененное и ничем не подстрекаемое, ослабевает.

Гремит, сверкает и приводит в смятение не речь увечная и обкорнанная, а возвышенная, льющаяся широким великолепным потоком.

Опыт и есть и считается лучшим учителем красноречия.

Книги надо не прочитывать, но читать и перечитывать.

Всякая хорошая книга тем лучше, чем она больше.

Тот истинно благороден, кто легко прощает заблуждения людей и в то же время так боится сделать что-нибудь дурное, как будто он никогда никого не прощал.

Чистое не становится хуже, если им займутся люди плохие; вообще же оно удел хороших.

Для печали есть предел, для страха – нет.

Страх – суровейший исправитель.

Преданность негодяев так же ненадежна, как они сами.

Лицемерная любовь хуже ненависти.

Так уж устроено природой: ничто не усиливает любовь к человеку, как страх его лишиться.

Величайшая радость в жизни человека – быть любимым, но не меньшая – самому любить.

Кротость особенно похвальна тогда, когда причина гнева вполне справедлива.

Чрезмерное усердие больше портит, чем улучшает.

Люди, преданные наслаждениям, живут будто одним днем: кончилось сегодня – и нет причины жить.

Печаль изобретательна на скорбные выдумки.

Общепринято приписывать вину правдивость.

Справедливо, чтобы человек выступал иногда ради собственной доброй славы.

Людей охватила такая страсть к наживе, что, по-видимому, они больше находятся под властью своего имущества, чем сами владеют им.

Изобразить нельзя, как одушевляют действия ума телодвижения.

Молодость и средний возраст мы должны посвятить родине, старость – себе.

Можно мириться с беспорядочной сумятицей в жизни юноши; старикам к лицу спокойная упорядоченная жизнь: напрягать свои силы поздно, добиваться почестей стыдно.

О тех, кто сами призвали смерть, горюешь неисцелимо, ибо веришь, что они могли еще долго жить.

Неизменным и великим утешением в смерти людей, скончавшихся от болезни, служит ее неотвратимость.

Постараемся же, пока нам дана жизнь, чтобы смерти досталось как можно меньше того, что она сможет уничтожить.

Те, кто думают о будущих поколениях и хотят жить в своих произведениях, умирают всегда преждевременно, потому что смерть всегда обрывает у них что-то начатое.

Все, однако, можно если не победить, то смягчить искусством и старанием.

Змеи змей не кусают.

Гай Плиний Секунд (старший)

Нет ни одного животного, которое проливало бы слезы, и притом с первого дня своего появления на свет. А ведь смех, (…) самый первый смех, появляется у человека только на сороковой день его жизни![1526]

Никого нельзя назвать счастливым. Вернее будет сказать, что тот, к кому судьба была благосклонна и добра, не был несчастлив; ибо, если не говорить о всем прочем, у человека всегда остается страх перед изменчивостью судьбы, а раз такой страх сидит в сознании, не может быть прочного счастья.[1527]

Природа швырнула голого человека на голую землю.[1528]

Никто из смертных не может быть умен всегда.[1529]