Не на то надо смотреть, где человек родился, а каковы его нравы, не в какой земле, а по каким принципам решил он прожить свою жизнь.

Прекращение деятельности всегда приводит за собой вялость, а за вялостью идет дряхлость.

Нет в мире ничего, что могло бы достичь совершенства уже в зародыше, напротив, почти во всяком явлении сначала – надежды робкая простота, потом уж – осуществления бесспорная полнота.

Обвинить можно и невинного, но обличить – только виновного.

Стыд и честь – как платье: чем больше потрепаны, тем беспечнее к ним относишься.

Нет для меня уважения дороже, чем уважение человека, которого сам больше всех по заслугам уважаю.

Собственная нравственная нечистоплотность – это знак презрения к самому себе.

Все, чем бы ты в жизни ни пользовался, оказывается скорее обременительным, чем полезным, если только выходит за пределы целесообразной умеренности.

Каждый человек в отдельности смертен, человечество же в целом бессмертно.

Храбрость занимает среднее место между самонадеянной отвагой и робостью.

Во всем мире и на все времена.

Не дано увидеть те силы, которые позволено только ощущать.

Если существует Бог, то откуда зло? И откуда добро, если Бога нет? (Со ссылкой на Эпикура).[1206]

Всякое благо (…) выше того, кому принадлежит.[1207]

Некто заявил человеку, похвалявшемуся званием философа, что признает его таковым, если он перенесет наносимые ему оскорбления спокойно и терпеливо. Тот долго выслушивал брань и наконец с насмешкой спросил: «Теперь-то ты веришь, что я действительно философ?» На это первый ответил: «Я бы поверил, если бы ты промолчал».[1208]

Многие обретают в детях своих мучителей.[1209]

Только мудрые могут достигать всего, чего пожелают, дурные же обычно делают то, что угодно их чувственности, того же, чего действительно желают, они достичь не могут.[1210]

Наградою добрым служит сама их порядочность, а наказанием дурным – их порочность.[1211]

Вечность есть совершенное обладание сразу всей полнотой бесконечной жизни.[1212]

Одно дело вести бесконечную во времени жизнь (…), а другое – быть всеобъемлющим наличием бесконечной жизни, что возможно лишь для божественного разума. (…) Итак, (…) назовем Бога вечным, а мир – беспрестанным.[1213]

Нет ничего существующего во времени, что могло бы охватить сразу всю протяженность своей жизни, ибо оно, не достигнув еще завтрашнего, уже утратило вчерашнее. Ваша нынешняя жизнь не больше, чем текущее и преходящее мгновение. (…) Такая жизнь может быть бесконечно долгой, но она не может объять и охватить всю свою протяженность одновременно. Ведь будущего еще нет, тогда как прошедшее уже утрачено.[1214]

Бог созерцает все в своем вечном настоящем.[1215]

Не господство устранено, а переменили господина.[1216]

[Об Октавиане, будущем императоре Августе:] Как, если он не хочет, нас не будет? Лучше не быть, чем быть с его согласия.[1217]

Отвергли не рабство, но условия рабства.[1218]

Я (…) признбю для себя Римом всякое место, где только можно будет быть свободным.[1219]

Ни одно условие рабства, каким бы хорошим оно ни было, не отпугнет меня от войны с самим рабством, то есть (…) с могуществом, которое хочет быть превыше законов.[1220]

Лучше никем не повелевать, нежели у кого-либо быть в рабстве; ведь без первого можно с почетом жить; жить со вторым нет никакой возможности.[1221]

Все (…) для нас ясно и твердо определено, неизвестно только одно – предстоит ли нам жить, сохраняя свою свободу, или же умереть вместе с нею.[1222]

[О своих друзьях в Риме:] Они сами больше, чем тираны, виновны в том, что влачат рабскую долю, если терпеливо смотрят на то, о чем и слышать-то непереносимо![1223]

[После поражения от Октавиана и Марка Антония] кто-то промолвил, что (…) надо бежать, и Брут, поднявшись, отозвался: «Вот именно, бежать, и как можно скорее. Но только с помощью рук, а не ног».[1224]

Имеет все тот, кто ничего не желает.[1225]

Клочок земли, у которого больше хозяев, чем требуется работников. (О бедном крестьянском хозяйстве).[1226]

Счастье и умеренность плохо уживаются друг с другом.

Чрезмерное пристрастие к вину закрывает дверь для всех достоинств и открывает ее для всех пороков.

Умеренность есть как бы мать хорошего здоровья.

Знание военного дела питает смелость в бою.[1227]

Северные народы (…) менее разумны, но зато (…) особенно склонны к битвам.[1228]

Главную силу войска надо пополнять набором из деревенских местностей; (…) меньше боится смерти тот, кто меньше знает радостей в жизни.[1229]