Тихон Захарович Сёмушкин

Приключения Айвама

Последний урок тянулся особенно долго. Айвам почти не слушал, что говорит учительница, и, ёрзая на скамейке, поминутно глазел в окно.

— Айвам, что ты сидишь как на горячих углях? Сиди спокойно и слушай внимательно, что я объясняю, — строго сказала учительница. Айвам понурил голову и опустил карие глаза на изрезанную ножом крышку парты. Мальчик как бы превратился в костяного черноголового истуканчика, какие дядя Тэнмао вырезал из моржовых бивней, долго пролежавших на дне моря и оттого почерневших. Он сидел неподвижно, сложив руки на груди, как у костяных божков. Но, несмотря на строгое замечание учительницы, терпения его хватило ненадолго. Скосив один глаз, он опять заглянул в окно, освещённое снаружи луной.

Стояла пора полярной ночи, время, когда навага идёт вдоль берегов косяками. Ловля рыбы и беспокоила Айвама. Зайдёт луна, тогда не пойдёшь во льды половить рыбку.

Немного вытянутая голова Айвама, покрытая коротко остриженными волосами, словно жёсткой черной щетиной, с небольшой впадиной посредине черепа обращала на себя внимание. Мальчик казался серьёзным и озабоченным. Учительница посмотрела на него и хотела вторично сделать замечание, но тут прозвенел колокольчик, извещавший об окончании урока. Айвам перемахнул через парту и первым выбежал из школы, на бегу одеваясь в красиво расшитую меховую кухлянку.

Снежная тропинка к яранге проходила по гранитным камням, с которых ветер сдувал снег, и они чернели, как летом. Сокращая путь и прыгая с камня на камень, Айвам во весь дух мчался домой, сверкая пятками оленьих торбасов. От январской оттепели и наледи камни были скользкие. Мягкие торбаса с влажной лахтажьей[1] подошвой скользили по ним, и нужна была необычайная сноровка, чтобы бежать с такой скоростью и не расквасить себе нос. Но Айвам был отличный прыгун, он ни разу не споткнулся. В свои двенадцать лет он уже брал призы по прыжкам даже в соревновании со старшими мальчиками. И если бы не занятия в школе, он ходил бы на охоту за нерпой и кормил бы семью мясом, как его отец, давно уже погибший во льдах. Но теперь вот и рыбку половить некогда: в школу надо ходить. А как хорошо ловить рыбку навагу!

Луна, за которой следил Айвам, заменяла давно скрывшееся солнце. Айвам очень спешил; ведь скоро и луна — единственный источник света — скроется в торосах моря.

Так он вбежал, запыхавшись, в сенки своей яранги и, быстро приподняв занавеску мехового полога, передал матери школьную сумку. Затем, торопливо схватив со стенки яранги рыболовный крючок с блесной и мешок из нерпичьей кожи, бросился к выходу.

— Айвам! — послышался голос матери. — Не хочешь ли ты убежать куда? Или ты забыл, как я люблю поскорей услышать школьные новости? Да и не мешало бы тебе съесть кусок нерпичьего мяса. Ведь мясо молодой нерпы ты не отличишь от гуся.

— Нет, Уакат! Я поем и расскажу тебе новости посла, когда наловлю рыбки. Луна скоро зайдёт — крикнул мальчик на бегу и добавил: — Нельзя пропустить ход наваги.

Доносились ещё какие-то слова Уакат, но Айвам уже не разбирал их и мчался к обрывистому морскому берегу.

Вслед за ним, спотыкаясь и ударяясь мордочкой о камни, гнался Лилит. Грязный мохнатый Лилит. Он всегда перепачкается в нерпичьем жиру. Он даже ещё не научился как следует облизывать себя. Его нельзя было бы и любить, если бы он не был таким умным и ласковым. И, кроме того, Лилит всегда весёлый. Он может даже смеяться глазами, а если чуть обидишь, то и плакать. Вот какой Лилит! Айвам в жизни Лилита в своё время принял большое участие. Короче говоря, Айвам спас жизнь ему.

— Оставлять белошёрстного щенка — зря корм переводить. Толку не будет. Все равно из него не выйдет настоящей собаки. Он даже не удержался на донышке ведра, — категорически и со знанием собачьего дела сказал дядя Тэнмао.

Конечно, дядя Тэнмао говорил правильно, и вот почему. Когда принесли ещё слепых кутят от только что ощенившейся Звёздочки, он взял их и положил на дно перёвернутого ведра. Слепые кутята кишмя кишели на донышке, ворочались, ползали и некоторые сваливались за борт.

— Вот те, которые подползают к краю и чувствуют опасность и отползают назад, — объяснял дядя Тэнмао, — они будут разумными собаками. На таких не страшно ездить в пургу: не свалишься с обрыва. А эти, что упали с донышка ведра, — свалились, не чувствуя опасности, — не собаки. За такую собаку не только трёх песцов никто не даст — на заячью шкуру никто её не захочет выменять.

Одноглазый дядя Тэнмао был достойным человеком. Еще будучи молодым парнем, он слыл искусным охотником на диких оленей. Однажды в горах он заарканил очень крупного оленя-быка. Тэнмао отличался тогда необыкновенной силой, и всё же он с трудом подтянул его. Огромный бык, лишённый свободы, метался как безумный, увлекая за собой охотника. Тэнмао упирался ногами в снег а сам напрягался до предела.

Борьба человека с диким оленем продолжалась долго. Наконец Тэнмао подтянул к себе быка, и в тот момент, когда охотник направил нож в сердце мечущегося оленя, отросток ветвистого рога выбил левый глаз у Тэнмао. С тех пор он получил прозвище «Одноглазый».

Тэнмао хорошо понимал жизнь и пользовался всеобщим уважением. Недаром русские поручили ему управлять маяком, который освещает путь проходящим кораблям.

И все же, несмотря на то, что дядя Тэнмао говорил правду, Айвам поднял этого самого мохнатого белошёрстного щенка, упавшего с донышка ведра, прижал его к своей груди и стал уговаривать дядю не убивать щенка.

Дядя Тэнмао после гибели отца Айвама заботу о его семье взял на себя. Он очень полюбил мальчика Айвама и относился к нему как к родному сыну. На просьбу Айвама, очень настойчивую, дядя Тэнмао улыбнулся своим единственным глазом и сказал:

— Пусть живёт!

В тот же день Айвам дал ему кличку «Лилит», что означает «камусовая рукавица». С тех пор между Айвамом и Лилитом установилась неразрывная дружба. Нередко они вместе и спали. Лилит стал любимой семейной собакой.

Когда Айвам бежал к морскому берегу и обронил рыболовный крючок, он оглянулся и увидел бегущего за ним Лилита. Айвам рассердился: каждому понятно, что. у него не было времени возиться сейчас с псом. Он погрозил щенку и довольно внушительно крикнул:

— Лилит, домой!

И действительно, недружелюбный голос Айвама возымел своё действие: щенок остановился. Он сел на задние лапы и недоумённо уставился на хозяина тремя черными точками: два глаза и нос. Но в следующий же миг пёс стал игриво крутить пушистым хвостом, разметая снежинки, и заискивающе улыбаться глазами, хотя лицо Айвама было определённо сердитое: брови нахмурены, губы вытянуты, приготовлены для ругательства.

— Домой, Лилит! — громко крикнул он ещё раз, резко шагнув в сторону щенка.

Лилит поднялся и медленно пошёл обратно, но всё же оглядывался, явно не понимая настроения хозяина.

Как только Айвам опять побежал вперед, Лилит быстро повернулся, секунду постоял, что-то ловя своим чёрным носом и, словно рукавица, подхваченная ветром, покатился вслед за мальчиком. Айвам вышел из терпения. Он в третий раз остановился и в третий раз озлобленно пригрозил псу. Айвам даже плюнул в сторону Лилита.

— Совсем сдурел этот Лилит, только время отнимает! — вслух сказал мальчик.

Ни угрозы, ни просьбы — ничто не действовало на щенка. Всякий раз, как только Айвам останавливался и грозил ему, Лилит, не решаясь приблизиться к хозяину, неизменно в отдалении присаживался. В тот момент его морда казалась противной и выражала лишь глупое упрямство а глаза были совсем бесстыжие.

Айвам с укором и уже молча глядел на него, думая: «Взять бы его сейчас за уши и бросить в ярангу».

Мальчик поднял ком снега, кинул в щенка и очень быстро побежал вперёд. Добежав до крутого склона горы, где проходил морской берег Айвам сел на нерпичий мешок. Один миг, и он пулей пронесётся на скользящем мешке до самых торосов моря. Хорошо скользит нерпа по снежному пласту, совсем как лыжи, подбитые этой кожей!