Уйдя далеко от дома, Ондржей замедлял шаг. За городом дышалось свободней. Из одного двора доносился запах разогретого металла и лака, у другого Ондржей останавливался посмотреть на автогенную сварку; работа жестянщиков напоминала ему мастерскую отца. Ондржей глазел по сторонам, читая замысловатые вывески итальянцев-трубочистов, вдыхал запах жженых костей. Ондржей отводил взгляд от красных туш в мясной лавке, где над входом висела конская голова; зазевавшись, он спотыкался о глиняную посуду. На ходу он похлопывал рукой по соломенным матрацам, делал вид, что хочет украсть выставленную для продажи детскую коляску. Продавцы выбегали из лавок и бранили мальчика. Старички в котелках и фиолетовых свитерах нянчили на порогах глупых, как рыбы, младенцев с оранжевыми сосками во рту. Здесь никто не проходил с пустыми руками. Женщины несли обед, старухи — ушаты, подмастерья — стремянки, мужчины — инструмент, дети — пол-литровые кружки с пивом. Ворона угольщика, как волшебник, поглядывала на оживленный перекресток из своей клетки, напоминавшей миниатюрную шахту. Ондржей заглядывал в ворота, которые вели не то в совершенно разорившиеся усадьбы, не то в какие-то убогие фабрички или последние уцелевшие извозные дворы. Там пахло сеном, солодом, аммиаком, лошадьми, а из склада пиломатериалов доносился запах льготского леса. Молодые рабочие в синих блузах несли к новостройкам бренчащие железные прутья. Была весна.

На самом краю города, за забором, невидимый пес гремел цепью, опрокидывал миску с едой, тащил за собой будку. Когда бы ни проходил Ондржей мимо жалких жилищ бедняков, пес всегда ярился и лаял, прыгал на ветхий забор так, что тряслись доски. Мальчик втайне побаивался, что пес набросится на него, и ускорял шаг. Иногда отворялась боковая калитка, и мимо развевавшегося на веревке тряпья брела из городка нищих накрашенная старуха в перчатках без пальцев — та самая, что приходила в пивную «На небе» продавать печенье.

Ондржей зашагал по грязи, миновал вагонное депо. Небо прояснилось.

Приближалась пасха, земля освободилась от снега, люди копали ее, сносили старые и возводили новые здания, жизнь стояла в строительных лесах. На фоне яркого весеннего неба высились краны, на широких плацах солдаты объезжали коней, поезда просились в путь. Это лето было незабвенным для Ондржея, хотя впоследствии, уже взрослым, вспоминая о нем, он тщетно задавался мыслью: что же такое тогда произошло? Событий никаких не было, но Ондржей словно прозревал. В тревожном свете знакомые вещи бросали укороченные, темно-синие тени. Когда-то, еще мальчиком, в Льготке, Ондржей ел яблоко и выплевывал горькие зернышки. Теперь таким же горьким было яблоко познания жизни.

Ничего особенного не произошло, кроме того, что у него открывались глаза и мир казался ему огромным и неодолимым. Ондржей шел на него один на один, как борец, засучив рукава. Вот и требуйте от него, чтобы он был мил! Апрель как бы погонял Ондржея, и мальчик бродил около стадионов и фабрик, у заводских оград с мятежными лозунгами и непристойными надписями. Гуляя в поле, он рвал башмаки и гадал о будущем: будет из него гений или ничтожество, ибо среднего пути не было. А также: следует ему быть абсолютно хорошим или абсолютно дурным, ибо среднего пути не было. Бесспорно: сильный — это дурной. Ондржей был горд, что бога нет, будто он сам сверг его первым из людей, и на небе было пусто. Но высоко над землей пел жаворонок, и вселенная жила.

Мальчик, закинув руки за голову, лежал на прошлогодней рыжей траве, уже согретой солнцем. Он воображал, как проносятся в пространстве фантастические картины из Подебрад и Страшнице, созданные с помощью электричества, как проносятся в эфире магнетические волны. Мысленно он объяснял все это пани Гамзовой. «Вы думаете, что существует только то, что мы видим? Вы — ребенок!» — говорил он с превосходством, представляя себе разговор с ней. Вдали от нее он был смел. Вы бы удивились, узнав, что приходило ему в голову, как он был красноречив, когда она не могла его слышать. «А что, если вот здесь, сейчас, — он хватает ее за руку, — летит мимо нас шифрованная телеграмма в Индию?.. Поет Америка, излучая в пространство электроны? Блуждает сигнал бедствия, посланный из самолета над океаном? О боже (которого нет), сколько чудес!» Запыхавшись, Ондржей сбивчиво объясняет пани Гамзовой, что прадедушкой антенны был громоотвод, рассказывает ей о первобытном племени электронов, которые кишат повсюду, хотя мы и не замечаем этого. Без них не было бы той замечательной энергии, которая распространяется со скоростью света, — можете вы вообще все это себе представить? Он ошеломляет пани Гамзову сведениями, вычитанными из популярных брошюрок по электричеству, и пани Гамзова дивится герою Ондржею. Он учтив и обходителен с ней. «Вы правы, сударыня, я тоже не вижу электронов (вот они сейчас пролетают мимо нас, только лови их!). Мы с вами, дорогая моя, представляем собой крайне нечувствительные приемники магнитных колебаний…» Как тесно сердцу Ондржея в груди, оно как бабочка в тесном коконе; даже голова трещит от всего того, чем наполнилась она за этот последний год; но это прекрасно. Глаза начинают болеть от волшебной лампы-триода и наполняются слезами. «Нет, это ничего, это от солнца», — говорит Ондржей пани Гамзовой. А пани Гамзова, которую он сделал зрителем своей жизни, спутница столь же верная, сколь и невидимая, слушала его с нежным восхищением и сияла в чудесном весеннем воздухе, принимая розовато-черный оттенок, когда мальчик зажмуривал глаза. Какой-то тонкий металлический свист, едва слышный и насмешливый, звучал у него за спиной. Ондржей не был уверен, что он действительно слышит его. Может быть, ветер звенел в телеграфных проводах? Звук был похож на отдаленное гудение трансформатора; может быть, мальчик слышал, как роятся электроны; может быть, гудел первый весенний комар; может быть, звучал камертон далей; может быть, Ондржей слышал, как светит солнце и как растет трава… Вдруг над ним раздались голоса, вблизи весело засмеялись люди — мужчины с грубыми голосами и писклявые девушки. Ондржей открыл глаза и увидел девичьи ноги, мелькавшие прямо у его лица, туго обтянутые чулками и в крепких туфельках, что делало их еще заманчивее, чем босые. А что, если протянуть руку и схватить одну из этих безразличных к нему ножек? То-то перепугались бы девушки, завизжали бы, может быть, даже упали. И эти ноги девушек, переходивших поле и судачивших о своих подружках, вдруг показались Ондржею нематериальными, словно бы и они были не из плоти, а состояли из электромагнитных колебаний. Но вот девушки скрылись.

Ондржей поднимался с травы, потягивался и, отряхнувшись, полный сил и лени, брел дальше. Он снова останавливался около всего, на что стоило посмотреть: на асфальтировку шоссе или на прокладку кабеля. «Лучше бы помог, чем глазеть», — ворчали рабочие. Так работающие всегда говорят зевакам. Когда-нибудь и Ондржей будет говорить то же другим мальчикам.

Подойдя к фабрике, Ондржей прижимался лицом к окну. У каждой большой фабрики есть свои секреты. Постороннего туда не пустят и во двор: боятся разведчиков, у которых фотоаппараты бывают скрыты даже в часах. В Америке посетителя, осмотревшего фабрику, ведут в специальную кабину и просвечивают ультрафиолетовыми лучами, чтобы таким образом засветить пленку. Не раз, бывало, Ондржею из окна грозил рабочий, которому он загораживал свет, и мальчик быстро отходил. Но там, в мире мужчин, было хорошо. Жаль, что у Ондржея нет ни отца, ни брата. Именно желание поскорей попасть в царство чудес техники побудило Ондржея годом позже поступить на предприятия Казмара. Но была и другая тайная причина: мальчика привлекала сильная личность предпринимателя. Мальчики без отцов особенно поддаются такому влиянию. Уж это бабье царство дома, уж эта женская болтовня!.. К вечеру, проголодавшись как волк, Ондржей возвращался к матери, в вечерний оживленный город.

И откуда только в ту весну взялось столько молодых девушек! У них упругие груди, они идут с насмешливым выражением во взгляде. Подшучивают ли они над Ондржеем или вправду не прочь познакомиться? Нет, лучше всего не обращать внимания, закурить сигаретку, надвинуть кепку на ухо и шагать насвистывая, как нп в чем не бывало. Ондржей не допускал мысли, что девушки проходят, не замечая незнакомого мальчишки.