Анна и Василий Маравы были очень удивлены, когда их пригласили в областное управление КГБ. Они спросили, по какому делу их вызывают.
Следователь ответил, что они скоро все узнают.
В кабинет доставили Ивана Мараву. Он поздоровался, осмотрелся кругом, а потом подошел к Анне, взял ее за руку и сказал:
— Добрый день, сестра Галя!
После этого он подошел к Василию:
— Добрый день, браток Вася!
Анна и Василий молча смотрели на этого человека. Затем Анна тихо сказала:
— Я не Галя, а Анна. А вы кто?
— Я ваш брат Иван. Простите, что не писал. Мне сказали, что вы все убиты. Скажите, отец, мать, сестра Галя тоже живы? Как я рад вас видеть! Вот неожиданность! Спасибо, товарищ следователь, за такую встречу! Спасибо! — и он заплакал.
— Откуда вы нас знаете? Наш брат Иван не такой, хотя на первый взгляд вы немного на него похожи. Иван наш ростом ниже, волосы у него русые и не вьются…
— Сестричка, дорогая моя Анна, прошло уже двадцать лет! Я вас узнал. Почему же вы меня не узнаете?! Вася, ты тоже меня не узнаешь?
— Нет, не могу признать вас за брата Ивана, никак не могу: я еще не забыл своего Ивана! Вижу его печальное лицо, когда увозили его в Германию.
— Наш Иван в детстве пропорол себе вилами левую руку около локтя, — сказала Анна.
Марава сразу же перестал плакать, на его лице появились пятна. Он посмотрел на следователя, как бы спрашивая, что ему делать.
— Покажите, сестра хочет убедиться, — ответил Бушуев.
Марава пытался завернуть левый рукав сорочки, но никак не мог этого сделать — руки у него тряслись.
— Я вам помогу, — сказал следователь.
Подойдя к Мараве, следователь отвернул рукав. Рука была чистая, никаких следов от вил, никакого шрама…
Марава сел на стул, взялся за голову руками и не сказал больше ни слова.
В этот день, с санкции прокурора, И. Г. Марава был арестован.
Когда Марава был доставлен на допрос и вошел в кабинет, следователь удивился: куда делась шахтерская выправка? Перед ним сидел не шахтер, с которым он встретился в сельском Совете, а «несчастный» человек, которому не везет.
— С чего мы с вами сегодня начнем? — спросил Бушуев.
— С чего хотите, только не устраивайте мне больше таких встреч!
— Чтобы вы немного развеялись, мы с вами проедем кое-куда.
— Куда именно, если это не секрет?
— Поедем в ваше родное село, чтобы люди посмотрели на вас и сказали, кто вы есть на самом деле.
— Я вам скажу и без этого. Я Скавронский Иван Лукич, из села Воробцы.
— Значит, вы действительно тот, кто…
— Еще в период оккупации я вступил в организацию украинских буржуазных националистов, руководил бандой. «Украинская повстанческая армия» создавалась, как объясняли ее руководители, для борьбы с немцами, а когда организация была создана, то они же стали говорить, что ни в какую борьбу с немцами вступать мы не будем. И мы никогда не выступали против немцев, а, наоборот, получали от них оружие для борьбы с Красной Армией. У меня еще тогда возникло сомнение в правдоподобности построения «самостийной» Украины, но руки, мои руки, были уже в крови, а тут нам начали обещать помощь американцев…
— Как вы стали Маравой Иваном Григорьевичем?
— Представьте: лес, я и моя боевка… Привели парня и сказали, что он ходит по лесу и что-то высматривает. Парень оправдывался, заявляя, что идет домой из Германии. У него были кое-какие вещи. Мои ребята набросили ему на шею веревку и задушили парня. Труп раздели и зарыли. Убитый оказался Маравой Иваном Григорьевичем, 1920 года рождения, моим сверстником. Я взял его документы и держал их у себя. Затем… затем все изменилось. Образ жизни надо было менять. Сначала я хотел явиться с повинной, но побоялся, что не простят. Тогда я подумал: документы у меня есть надежные, что мне бояться? Я уехал в Донбасс и жил там под новой фамилией.
— Откуда вы знаете семью Маравы?
— Когда я решил уйти из банды, я стал усиленно изучать их семью. Часто приходил я с боевкой в это село и из укрытия наблюдал за ними. Я видел их всех, расспрашивал о них многих жителей села и вскоре знал о них все. У меня хорошая зрительная память. Однажды мы совершили налет на это село, разгромили сельсовет, зашли в дом Маравы, взяли отца и должны были забрать всех остальных. Я слышал выстрелы в доме… Кто-то из моих убил отца Маравы. Я решил, что нами уничтожена вся семья…
— Скороход Пелагея рассказала о вас правду?
— Да, она рассказала правду. Я бывал в их селе и нагонял страх на всех. Я убил ее отца у них в доме. Для меня тогда это было делом обычным.
Опустив глаза, он долго молчал. Потом посмотрел на следователя:
— Я прошу вас, гражданин следователь, разрешите мне пойти отдохнуть. Не могу опомниться от вчерашней встречи.
Бушуев остался один в кабинете. Он тоже устал. В его работе радостей мало. Даже когда преступник пойман и находится на скамье подсудимых, радость от того, что трудное дело закончено, не бывает полной, так как горе, которое преступник причинил людям, не забывается. Взять хотя бы этого «борца» за «самостийную» Украину Мараву-Скавронского. Сколько принес он горя людям, скольких детей сделал сиротами, скольких женщин — вдовами, скольких людей оставил без крова! Он понесет наказание, но раны, которые он нанес людям, будут кровоточить…
Бушуев спрятал документы в сейф. Теперь осталось еще одно — установить, имеет ли Марава отношение к происшествию в поезде. Если не имеет, все материалы по делу Маравы придется передать другому следователю, а самому ехать в район к участковому Кочубееву и продолжать поиски. Ну а если это он…
Все, опознавшие его, заявили, что это не Марава Иван Григорьевич, а их односельчанин Скавронский Иван Лукич — руководитель бандеровской банды. Лишь родители долгое время не признавали в нем своего сына, заявляя, что их сын Иван пропал без вести, воюя на фронтах Отечественной войны.
Однако материнское сердце все же не выдержало. Мать расплакалась, бросилась к сыну и начала причитать, как причитают по покойнику…
Заседания выездной сессии областного суда проходили в тех местах, где Скавронский совершал тяжкие преступления. Суд рассматривал последний пункт обвинения — вооруженное нападение на семью Процкив, убийство трех малолетних детей и ранение их матери — Анны Васильевны Процкив.
— Подсудимый Скавронский, расскажите суду, как вы совершили это преступление.
— Со своей боевкой я находился в селе Луковцы. Я знал, что уполномоченный Министерства заготовок Процкив как советский активист и районный работник подлежит уничтожению. С этой целью я и пришел к нему, но дома его не оказалось. «Как же так, — подумал я, — человек был здесь и вдруг исчез?» Меня это взбесило. Я решил уничтожить его семью, чтобы никакого потомства после него не оставалось.
Зал, заполненный до отказа, зашумел от негодования, послышались выкрики: «Зверь!», «Ирод!», «Убийца!».
В зал вошла Процкив.
Все встали — не то посмотреть на нее, не то в знак уважения к этой женщине, перенесшей такое горе. Но Процкив ничего не смогла рассказать суду. Она только посмотрела на подсудимого и чуть слышно проговорила:
— Это он убил моих детей, выстрелил в меня, я его узнала в вагоне…
Женщина потеряла сознание.
Убийца получил по заслугам.
КОНЕЦ «ЧЕРНОГО САМОЛЕТА»
Н. Чистяков
В теплый солнечный день 1 мая 1960 года, как и многие тысячи москвичей, мы с сыном были на Красной площади, любовались парадом войск, красочными колоннами демонстрантов. К сожалению, до конца побыть на демонстрации на этот раз не пришлось. Уставший сын запросился домой, и мы ушли. Дома жена мне сказала, что звонили из Комитета государственной безопасности и просили немедленно позвонить дежурному.
Меня ожидало серьезное задание. Только что поступило донесение о том, что в районе Свердловска сбит американский разведывательный самолет. Летчик выбросился на парашюте и задержан местными жителями. В 15 часов Ил-18 должен был доставить его на Внуковский аэродром. Требовалось принять арестованного и приступить к расследованию.