Взяв шляпу-накомарник, бидон и спрей от кровососов, я одел рубашку с длинными рукавами и спортивные летние штаны, натянул на ноги лёгкие ботиночки. В резиновых сапогах при такой погоде ноги сопреют, и, хотя в лесу до хрена ползало ядовитых тварей, я, как всегда, понадеялся на авось.

Дойдя до остановки, дождался седьмого автобуса и доехал до конечной - Загородного парка. Дальше предстояло идти пешком.

Я миновал загородную больницу и специальные места, где можно было жарить шашлыки, и вышел на лесную дорогу. Долго пришлось ещё идти, чтобы выбрать подходящее место для сбора черники, поскольку наш русский народ не дремлет - в ближайшей местности все черничные кусты были оборваны. И всё же я нашёл, где можно приспособиться. Руки у меня были мало развиты - сказалось неполноценное здоровье, да ещё приёмы разных нейролептиков в подростковом и юном возрасте. Жизнь моя - безжалостная карма, поскольку и родился во дворе больницы, а значит, по больницам и психушкам пришлось бывать всю жизнь, как в казённых домах.

И всё же я старался ягодку за ягодкой набирать в трёхлитровый бидончик, желая доставить своей любимой истинное наслаждение. Набрав за три часа больше половины бидона, я, уставший, решил выйти на поляну, чтоб дополнить хотя бы чуть-чуть свою тару земляникой.

Земляника уже отходила - её оставалось совсем мало, но моя покойная тёща говорила мне, что это самая полезная ягода для нервно-психических больных.

Выйдя на полянку и присев на пеньке отдохнуть, я погрузился в свои воспоминания...

Почти целый год, до конца 1998-ого, мы с Нинулей жили в Коврове - второй мой отчим вытеснил нас туда, где милая моя жила в коммуналке. Соседи её были люди недобрые, несмотря на то, что имели двоих детей и пожилых своих родителей, которые частенько приходили к ним распивать спиртное. До того, как мы с Ниной стали жить вместе, эта семья подонков всячески терроризировала больную женщину. Запирали её в комнате, вызывали скорую, чтобы те увезли Ниночку в психушку даже вне обострения её болезни. Редко когда всё заканчивалось для моей любимой вне больницы. Обычно с ней не церемонились, а в приёмном покое уже назад не возвращали. Несчастная плакала, а заведующая седьмым отделением Кобяко говорила:

- Ну что же, Нина, привезли - обратно мы тебя не повезём, значит, надо лечиться. И приходилось лишний раз оставаться на три-четыре месяца, что было в радость мерзавцам-соседям.

Они не раз пытались занять комнату Нины - уже заняли вторую комнату ещё одного соседа, хотя не имели на это никакого права. Несчастная Нинуля так и жила, пока не вспомнила обо мне, что я уже за восемь лет нашего знакомства устал ждать её, успел сам отлежать ещё три раза в психушке, последний раз - на принудиловке. А тогда, ещё в 1990-м году, у моей Нины была совсем другая жизнь. Мы несколько раз встречались у меня во Владимире. Нинуха была шикарно одета, была молодой и красивой женщиной - почти все мужчины не могли обойти её своим вниманием. Потом первая интимная встреча в Коврове... Тогда жила с ней по соседству одинокая женщина с малолетним сыном - отношения с Ниной у неё были дружеские. Та соседка и не пустила в ту ночь Нинулькиного первого мужа, который ломился ночью в дверь - несмотря на то, что были в разводе, они ещё иногда встречались. Да... Выкинул бы меня этот здоровяк, бывший мичман корабельного судна, из окошка, и не посмотрел, что он "бывший"...

С новыми же соседями у Нины почти сразу всё пошло наперекосяк. Колькина жена однажды застала, как он целуется с Ниной в её комнате. И хотя виноват был только её супруг, который всю жизнь ходил от неё по бабам (даже триппер ловил на свой конец), крайней осталась, конечно, моя Нинуля. Вот поэтому мстительная баба беспредельничала до самого моего приезда вместе со своим муженьком над Ниной.

Беда состояла ещё в том, что Нину практически некому было защитить. Нинкиного друга вместе с его компанией гоняла мать Нины. Она не давала больной дочери никакой личной жизни, а с соседями, сдававшими Нину в психушку, была как бы заодно - даже пила вино вместе с ними.

Я спас Нинулю с того первого дня, когда она приехала, твёрдо настроившись, что буду с ней жить. Об этом заявил и её матери, покойной ныне Клавдии Фроловне. Не знаю уж, чем я смог очаровать эту пожилую женщину, но едва познакомившись со мной, она быстро как-то смирилась.

В Коврове мы часто ходили к моей тёще в гости, а заодно и помыться. Жили на две пенсии - ни я, ни Нина в то время не работали. Мать Нинульки получала за неё пенсию, поскольку моя первая жена в Коврове числилась недееспособной. Тёща передавала через окно деньги, а заодно и мороженое, которое Нинуля очень любила - как ребёнок. Она радовалась каждому дню пенсии, но больше всего мороженому. Однако вскоре по вине премьер-министра Кириенко в стране образовался дефолт: цены подскочили втрое, пенсии стали задерживать на два-три месяца. Некоторое время мама Нины нам помогала: то мяса кусок притащит, то у себя дома накормит. Однако всё время она о нас заботиться не могла, поскольку все её основные заботы переходили на сына моей Нины от первого брака. Это был озлобленный и раздражительный парень, который никогда не ценил добро, а отвечал на него всё время одним злом.

- Рябовская порода... - вздыхала на него Нина.

От голода нас спасали только ягоды, за которыми мы почти каждый день ездили на электричке. Набирали вдвоём бидончик, а в следующий раз Нинуля набранный нами бидончик старалась продать, стоя на жаре по целому дню в длинной цепочке, растянувшейся почти на целый километр таких же "продавцов". Желающих купить ягоды было очень мало, но когда всё же удавалось продать ягоды, Нинуля покупала на вырученные деньги еду и дешёвые сигареты. Случалось иногда, что не было дома и покурить. Тогда мы делали самокрутки из газет и остатков табака в окурках. Вскоре нас стала выручать грибная охота. В конце июня пошёл первый слой, и мы с женой устремились во все леса ковровского района. Каждый раз набирали по целому ведру, варили грибные супы, жарили грибы с картошкой; когда картошки не было, добавляли их в рис, или даже в макароны самого плохого сорта.

В середине лета вышел из психушки отец Нины, Евгений Никитич, такой же больной, как и его дочь. Познакомившись с ним, мы стали ездить в лес втроём. Тесть приводил меня к лесному озеру, и мы там купались. Они с Нинкой пили лесную воду прямо из лужи, не боясь никаких кишечных заболеваний. Два раза мы на несколько дней ходили на реку ловить рыбу. Нинуха хозяйничала в отцовской палатке, а мы с тестем садились в резиновую лодку и ставили перемёты по 25 крючков с насаженными червями.

- Только не надо быть жадным, - говорил Евгений Никитич, - рыба жадных не любит.

По своему весу он мог запросто перетянуть меня, поэтому велел мне садиться так, чтобы был какой-то баланс. Когда же садился в неё сам (при этом кряхтел, а потом плюхался), брызги летели во все стороны.

- Не боись, Лёнька, говно не тонет! А кому потонуть, тот не повесится. Каждому своё на роду написано, - говорил он мне.

В первый раз нам всю рыбалку испортила погода. На второй день пошёл проливной дождь, ненастье затянулось на три дня. Словив маленький улов, мы возвратились домой на четвёртый день, так и не разведя костёр. Всё залило дождём, и мы промокли до нитки. Дома, у родителей Нинули, сварили суп - настоящую уху; сваренную на костре удалось поесть, когда пошли на трёхдневную рыбалку во второй раз, с бутылкой водки и всеми снаряжениями.

- Лёшка, тормоз! - кричал Нинулин папаша, когда мы пришли на рыбалку во второй раз. - Закидывай камень быстрее.

Мы выстроили перемёты, снова по 25 крючков на каждый, насаженные несколькими червями в каждый крючок. Попозже, когда стемнело, натянули ближе к берегу сетёнку для более крупной рыбы. Однако улов на подпуски вышел в этот раз неудачный.

- Тормоз ты, Лёнька! - беззлобно ворчал тесть. - Надо было вовремя камень бросать, смотри - все перемёты спутались.