Изменить стиль страницы

— Какой же ты глупый, честное слово, — произнесла Терри, прикрывая ладонью глаза.

Для Криса ее слова были неожиданностью. Он смотрел на Терезу с добродушной улыбкой, пытаясь понять, что она хотела этим сказать.

— Вот и Карло утверждает, будто я идиот, — промолвил он. — Что значит единодушие.

— Вот именно, Крис. И я бы с радостью родила от тебя ребенка.

Он казался совершенно потрясенным. Терри взяла его руки в свои.

— Крис, ты думаешь, почему мне так грустно? Боже мой, если бы ты просто стер Рики с лица земли, жизнь с тобой была бы для меня сущим наслаждением. — Она запнулась от неожиданно пришедшей мысли, которая была слишком мучительна, чтобы выразить ее словами. Потом продолжала уже не столь горячо: — Но чего нет — того нет. Знай я в то утро, что принесу с собой в твой дом, я бы никогда не вошла в него.

— Ты это серьезно? — спросил Паже.

— Разумеется, серьезно. Посмотри только, во что нам обходится возможность быть вместе. Карло подозревается в совращении малолетнего ребенка. Елене, возможно, придется давать показания против него в битком набитом газетчиками зале суда. И — вне зависимости от того, насколько обоснованы обвинения Рики, — если кто-то из наших детей пострадает в результате этих судебных разбирательств или же я навсегда потеряю Елену, то в происшедшем мы будем потом винить друг друга. Крис, я слушаю тебя, и мне кажется, что ты забываешь о самом существовании Рики.

Кристофер встал и отвернулся от нее. У самой кромки воды двое рыбаков укладывали сети в лодку. Кроме них, на пляже никого не было. Хотя крутые склоны защищали бухту от ветра, стало заметно свежее. На берег мерно накатывались тяжелые волны. Он поежился и скрестил руки на груди.

— Боюсь, ты не простишь себя, — сказал он, — если позволишь Рики решать за вас с Еленой.

Терри невольно подумала о том, что, возможно, Крис поможет дочери больше, чем она, ее мать. Но она тут же решительно покачала головой, отгоняя от себя прочь эту мысль.

— Крис, с Еленой нужно огромное терпение. Это не Карло — она слишком предана Рики, слишком рьяно защищает его. Не уверена, что ты отдаешь себе отчет, насколько она трудный ребенок.

— Таким же был и Карло, когда стал жить у меня, — произнес он, пряча руки в карманы. — Теперь мне предстоит вторая попытка, с твоей дочерью. И для меня это очень серьезно.

Тереза почувствовала инстинктивное желание прижаться к нему, но совладала с собой. То, что ей предстояло сказать Крису, что она должна была сказать, — страшно тяготило ее.

— Если подтвердится, что Карло виновен, все это будет невозможно. Мы с тобой будем невозможны.

— Я понимаю, — проговорил он, не сводя с нее глаз. — Но это еще одна причина, чтобы осадить Рики.

— Публично? А как это скажется на Карло?

— Трусость скажется еще хуже.

Терри задумчиво посмотрела на него.

— Не думаю, что ты вправе принимать за него подобные решения.

Крис снова сел напротив.

— Это решение самого Карло. Он принял его перед нашей поездкой в Италию.

Она представила их вдвоем и как сын объявляет о своем решении, потому что хочет видеть отца счастливым.

— И ты позволишь Карло пойти на это? — спросила Терри. — Ради нас?

— Ради нас и ради него тоже. — Он помолчал. — Елена ни разу не сказала, что Карло развратничал с ней, — она просто отказывается говорить об этом случае. Рики каким-то образом удалось внушить ей, что, выгораживая Карло, она предает отца. Но для нее сказать неправду значило бы предать Карло. Поэтому девочка нашла выход, единственно возможный для ребенка — хранить молчание. — Крис говорил все более уверенно. — Честно признаться, все это грустно. Ради них самих мы должны избавить Елену и Карло от этого наваждения. Но мы ничего не добьемся, если спасуем перед Рики.

Терри потерла пальцами виски.

— Рики считает судью Скатену своим приятелем, — произнесла она. — Если я добьюсь, чтобы Ариаса вызвали в суд, он пойдет. И потащит нас всех за собой. Вместе с твоими надеждами на кресло сенатора.

— Совсем не уверен в этом. Потому что на сей раз твоим адвокатом буду я.

Тереза не могла скрыть изумления.

— Ты шутишь…

— Ничуть. Скатена управляется с семейными делами, подобно сатрапу, считая, что никто этого не видит. Но когда я приду в зал суда и вызову Рикардо Ариаса для дачи показаний, это увидят все. И если Рики не одумается, то я его просто размажу, и никакой Скатена не соберет. Впрочем, — уже спокойнее закончил Крис, — думаю, он и не захочет этого делать.

Терри пребывала в замешательстве.

— Но сначала, — попробовала возразить она, — судья предоставит Рики удобную возможность разделаться с Карло и Еленой.

— Я сильно сомневаюсь в этом. Перед нашим отъездом я подготовил ходатайство с просьбой отложить всякое заслушивание показаний Карло и Елены в суде, пока не будут представлены официальные результаты психиатрического освидетельствования девочки и всех нас. Учитывая сложившиеся обстоятельства, даже такой отпетый идиот, как Скатена, не захочет выступать в роли судьи, который — перед Богом и людьми — подвергает подростка и шестилетнего ребенка унизительной процедуре публичного допроса. Поскольку любой здравомыслящий человек, за исключением, пожалуй, Рики, скажет тебе, что подобная процедура является прерогативой профессионального психиатра и должна проводиться сугубо конфиденциально.

Терри не сводила с Криса испытующего взгляда.

— Выходит, ты давно все обдумал, задолго до нашей поездки? — спросила она.

— А ты считаешь, что, глядя на выходки Рики, я только в отчаянии заламывал руки! — По его губам скользнула улыбка. — Я нежно люблю вас, Тереза Перальта. Но я не святой. И не великомученик. — Улыбка с лица исчезла. — Терри, твоя профессия — адвокат. Ты должна помочь психиатру понять всю подноготную Рики.

Она покачала головой.

— Ты забываешь, каким ягненком он может представляться. Даже если не будет обнаружено ни малейшего признака того, что Карло совершал развратные действия в отношении Елены, у Харрис все равно может сложиться впечатление, что Рики в качестве родителя выглядит предпочтительнее: ему все время удается опередить меня. Мне придется доказывать ей каждый случай пренебрежения интересами Елены со стороны Ариаса, каждый случай, когда он лгал, манипулировал ребенком, вымогал у меня деньги. Вплоть до того дня, когда я обнаружила его в своей квартире. Рики всегда вел себя крайне осторожно и все свои делишки обделывал без свидетелей. Харрис может и не поверить мне.

— Возможно. Однако вспомни о статье в «Инкуизиторе», вспомни, как Рики угрожал привлечь к судебным слушаниям Елену. Он делал все это, чтобы предотвратить встречу Харрис с Еленой. — Крис сосредоточенно нахмурил брови. — Он не хочет доводить дело до освидетельствования и не только потому, что Карло невиновен. Что-то неладно у самого Рики, и он об этом знает. Он боится, что завалит тест Роршаха[18]. И правильно делает, что боится. Потому что твой муж, Терри, душевно больной человек.

Тереза вздрогнула: такое не могло прийти ей в голову.

Крис коснулся ладонями ее лица.

— Терри, твоя мать не права. И дело не в Рики — его-то как раз она видит насквозь, но лишь потому, что в своей жизни знала только таких, как он. — Паже не спускал с нее пронзительного взгляда. — Терри, ты не должна допустить, чтобы ее жизнь стала твоей жизнью. Достаточно того, что ее прожила твоя мать.

— Но если нам суждено быть вместе, — произнесла женщина, глядя ему в глаза, — мне необходимо понять, способна ли я любить тебя всем сердцем, даже если потеряю Елену.

На этот раз Крис не нашелся что ей ответить.

Не выдержав его взгляда, она отвернулась:

— Прошу тебя, прервемся. Мне нужно немного подумать.

Они молча поели. Через час, вернувшись в Портофино, Терри попросила оставить ее одну.

Она гуляла в саду, размышляя о том, что все скажут, узнав о ее решении остаться с Крисом, что скажут Елена и Карло, что подумает Роза, как отнесутся к этому Алек Кин и судья Скатена. Потом она подумала о человеке, за которым была замужем, и о другом, которого любила сейчас, подумала, что из-за своей любви к ребенку она стравила их обоих.

вернуться

18

Названный по имени его создателя, швейцарского психиатра Германа Роршаха (1884–1922), этот тест применяется для определения подсознательных наклонностей индивидуума при помощи стандартного набора из десяти чернильных клякс, глядя на которые исследуемый сообщает о тех образах и эмоциях, которые ассоциируются у него с каждым конкретным рисунком.