Была недовольна и последняя: руководители ее, — Зубатов и Лопухин, — уже поняли, что Азеф говорит им далеко не все, что знает, — что он умалчивает, как писал потом Зубатов, «об очень серьезном». Это было сказано даже слишком мягко: Азеф в это время умалчивал перед полицией о самом главном, что тогда последнюю интересовало, — о роли Гершуни в Боевой Организации и о своих с ним сношениях.

Вопрос о последнем приобрел для Департамента исключительно большое значение. Из показаний Григорьева и Юрковской ему впервые стала ясна роль Гершуни. На докладе о следствии по делу Григорьева царь заявил, что «озолотит» того, кто произведет арест Гершуни. Плеве рвал и метал: вызвав к себе Зубатова, он заявил ему, что отныне карточка Гершуни будет стоять у него на столе до того момента, когда его арестуют, — как постоянное напоминание о важности этого дела. Фотографии и приметы Гершуни были разосланы по всем розыскным учреждениям. Был пущен слух, что за его голову дадут премию пятнадцать тысяч. Поиски велись по всей России, и в целом ряде мест производили аресты лиц, имевших несчастье быть похожими на Гершуни. А последнему все удавалось ускользать.

Естественно, что Зубатов наседал и на Азефа, требуя от последнего помощи в этом деле. Азеф имел полную возможность это сделать. Позднее он признался Бурцеву, что соглашался выдать Гершуни, но требовал за это 50 тыс. рублей, не меньше: обещание царя «озолотить» того, кто арестует Гершуни, он, очевидно, знал и предпочитал, чтобы «озолочен» был он сам, а не его начальство.

Едва ли может быть сомнение, что именно на этой почве развернулся конфликт между Азефом и его патроном — Зубатовым. Последний «открыто выразил Лопухину свои сомнения в допустимости» практикуемой Азефом системы умолчаний. Специально в целях воздействия на Азефа было устроено его свидание с Лопухиным, но и оно не помогло: на претензии Департамента Азеф отвечал контр-претензиями за недостаточно бережливое отношение к его сообщениям. Подводя итоги работе Азефа, Лопухин писал 1 марта 1903 года Ратаеву: «он был нам полезен, но меньше, чем могли ожидать, вследствие своей конспирации, — к тому же наделал много глупостей, — связался с мелочью, связи эти скрывал от нас, теперь эту мелочь берут, а та, того гляди, его провалит. Он теперь все время около провалов, ходит по дознаниям и не будь прокуратуры, с которой мы спелись, скандал давно произошел бы». Было решено откомандировать Азефа заграницу: «через неделю он вернется на старое пепелище», — прибавлял Лопухин в том же письме.

Эта неделя затянулась. Не сговорившись с Зубатовым об условиях выдачи Гершуни, Азеф поехал в Москву на свидание с последним. Свидание это состоялось приблизительно в конце марта на квартире инженера Зауера, знакомого Азефа еще по Дармштадту, который в это время занимал место помощника директора московской электрической станции общества 1886 г. Его квартирой Азеф пользовался для особо важных встреч. Свидание было обставлено очень конспиративно и, по-видимому, осталось совершенно неизвестным для полиции: Гершуни и Азеф прожили у Зауера в течении 3 дней, никуда не выходя из его кабинета. Именно во время этого свидания состоялась передача Азефу всех партийных связей, которые были в распоряжении Гершуни: последний назначил Азефа своим преемником по всем делам — и, прежде всего по делам Боевой Организации. Несомненно, во время этого же совещания было принято решение о покушении против уфимского губернатора Богдановича, по приказанию которого незадолго перед тем был произведен расстрел безоружных рабочих стачечников в Златоусте: по крайней мере несомненно, что непосредственно же после этого свидания, только с заездом в Орел для свидания с Брешковской, Гершуни выехал в Уфу.

К этому покушению Азеф был им привлечен в качестве ближайшего помощника: он должен был снестись с намеченными Гершуни террористами-исполнителями, которые жили где-то в Западном крае, и переправить их в Уфу. Азеф за поручение взялся и выполнил его точно, но помощь приезжих исполнителей оказалась ненужной: приехав в Уфу, Гершуни узнал, что местными социалистами-революционерами во главе с В. В. Леоновичем не только проведено необходимое предварительное наблюдение за Богдановичем, но и найдены исполнители, — местные — железнодорожный рабочий Дулебов и интеллигент «Апостол», настоящее имя которого в печати до сих пор не названо. Их план был санкционирован Гершуни и удачно приведен в исполнение: 19 мая 1903 г. около полудня к Богдановичу, по своему обыкновению прогуливавшемуся в укромном углу соборного сада, подошли два молодых человека и, вручив ему приговор Боевой Организации, буквально расстреляли его из браунингов, а затем перепрыгнули через низкую ограду сада и скрылись в лощинке, которая вела от расположенного на горе города к реке. Все поиски оказались безрезультатными. Было произведено много арестов, но никаких следов действительных исполнителей найти не удалось.

Так много раз счастливо ускользавший из хитро расставленных сетей, Гершуни попался почти случайно. Из Уфы он выбрался вполне благополучно. Успел написать и переслать заграницу подробное описание события в Уфе и официальное заявление о нем от имени Боевой Организации. Повидался в Саратове кое с кем из единомышленников и пробирался заграницу полный планов на будущее. На свою беду по пути он решил заехать в Киев, — хотя знал, что этот город для него особенно опасен. С дороги дал туда условную телеграмму, указав время своего прибытия. Случайно эту телеграмму подглядел маленький провокатор — студент Розенберг, который даже не догадывался, о ком идет речь. Этой нити было достаточно для местной полиции. На указанной в телеграмме пригородной станции была устроена засада. Когда вечером 26 мая подошел указанный поезд, из него вышел хорошо одетый мужчина в фуражке инженера и с портфелем под мышкой. Сначала он медленно пошел вдоль поезда, делая вид, что осматривает колеса и в то же время оглядываясь по сторонам. Филеры не двигались с мест. Поезд, свиснув, ушел. Гершуни вышел на улицу и приостановился, якобы оправляя шнурки на ботинках, — а на самом деле осматриваясь по сторонам: нет ли подозрительных симптомов.

Их было — увы — больше чем достаточно: весь район был полон филеров. Взгляд Гершуни они поймали и по нему узнали, что это тот, кого они ищут: «наш, — бросил старший филер, — глаза его, с косинкой». Заметив слежку, Гершуни подошел к ларьку с фруктовыми водами и выпил стакан лимонада. Филеры заметили, что он волновался, рука дрожала и едва держала стакан; Гершуни чувствовал, что на его шее затягивалась петля. Через несколько минут он был арестован, закован в кандалы и отправлен в Петербург, где его ждали крепость, военный суд и смертный приговор, замененный бессрочной каторгой.

Азеф в это время был заграницей. Он боялся, что полиция заподозрит его в причастности к покушению, а потому уже в мае послал своему начальнику, Ратаеву, какую то незначительную по содержанию телеграмму из Берлина: он на всякий случай обеспечивал свое alibi.

Глава VI

Охота за Плеве

Во время своего последнего приезда заграницу, в начале 1903 г., Гершуни оставил у Гоца, который был его постоянным поверенным по всем делам, — и специально по делам Боевой Организации, — свое, так сказать завещание; подробный обзор всех связей последней, адреса, явки, пароли и т. д., — а так же список лиц, которые предложили себя для работы в Боевой Организации. В случае ареста Гершуни, согласно этому завещанию, во главе Боевой Организации должен был стать Азеф. Гоц полностью одобрял этот выбор Гершуни, а потому вполне понятно, что когда в июне 1903 г. на женевском горизонте появился Азеф, то он был встречен Гоцем и близкими к нему людьми, как признанный новый вождь Боевой Организации, который должен увеличить славу последней. И он не спеша принимал дела.

На очереди в это время с особой остротой встал вопрос о покушении против Плеве.

Незадолго перед тем разразился известный анти-еврейский погром в Кишиневе. В течение двух дней, — 19–20 апреля 1903 г., — организованно руководимые толпы погромщиков беспрепятственно разрушали еврейские дома, грабили магазины, насиловали женщин, убивали, — не щадя ни возраста, ни пола. Ни полиция, ни войска не делали попыток прекратить погром.