Их и не осталось.

Кроме него, Голубкова.

В этом, видно, и заключался глубинный смысл специфики деятельности Управления: «Лучший свидетель — мертвый свидетель». Голубков подумал, что он не останется без работы, когда его выпрут на пенсию. Займется научной деятельностью, будет писать диссертацию на тему: «Роль этики в деятельности спецслужб на примере Управления по планированию специальных мероприятий». Хорошая будет диссертация. Емкая. Понятная последнему идиоту. И короткая, как все талантливые произведения. В ней будет всего три слова: «Этика — это х-ня». Можно добавить еще одно слово: «полная». Но оно, пожалуй, будет лишним.

До диссертации, однако, еще нужно дожить. И было у Голубкова смутное ощущение, что в сложившейся ситуации проблема эта не решается одним естественным течением времени.

Кроме того, из всех этих дел напрашивался еще один вывод. Но он требовал дополнительной проверки…

Голубков накинул на плечи пиджак и вышел на улицу. Был уже второй час ночи. Как всегда, почти все кафе и бары были еще открыты, играла музыка, людей было довольно много, но они не сидели за столиками и не танцевали на тротуарах, а стояли, сбившись в кучки, и переговаривались, тревожно поглядывая в сторону пригорода, небо над которым багровело от бликов не усмиренного еще пожара.

Голубков отыскал уличный телефон-автомат в пустынном переулке, зарядил его десятком монет и набрал код Москвы.

Ответил диспетчер:

— Вас слушают.

— Это Константин Дмитриевич из Ларнаки. Тут у нас произошли кое-какие события…

Диспетчер не дал ему договорить.

— Не прерывайте связь, — приказал он. — Переключаю. Говорите.

— Слушаю вас, Константин Дмитриевич, — раздался в трубке голос Волкова. — Откуда вы звоните?

— Из автомата.

— Из кафе? Из бара?

— С улицы.

— Докладывайте.

— В двадцать три сорок по местному времени раздался очень сильный взрыв на вилле Назарова. Насколько я могу судить, килограмма три или даже четыре взрывчатки. Возник пожар, он до сих пор не потушен. В соседних домах взрывной волной выбило стекла. Все, кто находились на вилле, погибли. Люди, которые в это время были поблизости от виллы и на набережной, получили множественные ранения осколками камней и стекол. Двое убиты, трое или четверо увезены в госпиталь в тяжелом состоянии. Полиция оцепила район взрыва. Работают около сорока пожарных машин.

— Откуда вы знаете точное время взрыва?

— Камнем мне разбило часы. Они остановились ровно в двадцать три сорок.

— Как вы оказались в районе взрыва?

— Сидел в открытом кафе на набережной.

— Что вы там делали?

— Пил баночное пиво «Хайнекен».

— Именно в этом месте?

— Если вы взглянете на план Ларнаки, то увидите, что набережная — самая фешенебельная часть города. Здесь лучший пляж, самые красивые отели и виллы. Сюда приходят и купаться, и просто гулять. Это примерно то же, что набережная в Ялте от пассажирского порта до гостиницы «Ореанда».

— Почему вы не позвонили сразу после взрыва?

— Не имел возможности. Помогал санитарам, врачам. Была паника. Потом меня самого перевязали и отвезли в отель.

— Вы ранены?

— Небольшая царапина.

— Вы не выбросили свои разбитые часы?

— Нет.

— Сохраните. Сколько, по-вашему, людей было на вилле во время взрыва?

— Не имею представления. Могу лишь предположить, что на вилле происходило что-то вроде приема. Почти все окна были освещены, горели фонари в саду, играла музыка.

— И все это вы видели из кафе?

— Нет. Я заметил это, когда проходил по набережной.

— На каком расстоянии от виллы находилось ваше кафе?

— Метрах в трехстах.

— Каким образом вас могло ранить?

— Разброс осколков после взрыва покрывал площадь примерно в полкилометра. Из чего я и заключаю, что заряд был чрезвычайно мощный. По всей набережной были снесены в море киоски и мебель. Две финиковые пальмы на пляже сломало взрывной волной.

Несколько секунд Волков молчал. Вероятно, объяснения Голубкова показались ему убедительными. А они и были убедительными. Голубков не сомневался, что разговор записывается, чисто эти же вопросы, хоть и в несколько измененной форме, будут ему заданы в Москве еще не один и не два раза. А в таких ситуациях лучшая и единственная верная тактика — говорить правду. Не всю, конечно. Но в остальном — правду и только правду. В этом случае никогда не попадешься на нестыковках мелких деталей.

Голубков прекрасно понимал, что Волкова сейчас интересует один-единственный вопрос: был ли Назаров во время взрыва на вилле. Но задать его прямо он не решился, а у Голубкова не было намерения помогать ему в этом.

— Где были во время взрыва Пастухов и его люди? — продолжал Волков, избрав, очевидно, обходной путь.

— Этого я не знаю, — ответил Голубков. Это тоже была верная тактика. Когда человек повторяет «не знаю», на мелочах его не поймаешь.

— «Три оливы» находятся через дорогу от виллы. Они могли принимать участие в помощи пострадавшим.

— Возможно, — согласился Голубков. — Но никого из них я не видел. После взрыва минут на двадцать пять во всем пригороде погас свет. Была паника. В суматохе я мог их просто не заметить.

— Вы не зашли к ним в пансионат после того, как паника улеглась?

— У меня был приказ не вступать с ними в прямой контакт. Я не видел причин, почему я должен был этот приказ нарушить. Я встретился с Пастуховым сегодня рано утром, полученную от него информацию передал диспетчеру и после этого в «Три оливы» не заходил. Означает ли ваш вопрос, что я должен зайти к ним и выяснить, что они делали до и после взрыва?

— В этом нет необходимости, — чуть помедлив, ответил Волков. — Они не могут быть причастны к взрыву.

— Я тоже в этом уверен, — согласился Голубков.

— Почему? — живо заинтересовался Волков.

— У них не было на это приказа. А такого приказа вы им, как я понимаю, не отдавали…

Волков с нескрываемым раздражением отреагировал на легкую нотку вопроса, прозвучавшую в словах Голубкова.

— Разумеется, не отдавал! Что за нелепое предположение!

— У меня и в мыслях не было это предположить. Я просто хотел сказать, что ребята Пастухова вне подозрения. Даже при желании они не смогли бы достать здесь столько взрывчатки. Это не Москва, где можно купить хоть тонну. Скажите, Анатолий Федорович, если выяснится, что Назаров погиб при взрыве виллы, это вызовет серьезные последствия?

— Вы даже не представляете себе, насколько серьезные!

— Для нас? Я имею в виду Управление. Или вообще?

— И для нас. И вообще. Это будет воспринято, как огромный минус в нашей работе. Полный провал. Мы не смогли выполнить задания огромной государственной важности. Не могу даже вообразить шквала неприятностей, которые на нас обрушатся!

Голубков понял, что пришло время переходить в наступление.

— Мне не хотелось бы этого говорить, но к этим неприятностям я стал бы готовиться прямо сейчас.

— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Волков.

— У меня нет ни малейших сомнений, что Назаров находился во время взрыва на вилле.

— Доказательства?

— Люди Пастухова вели круглосуточное наблюдение за виллой. Днем в бинокль, а в темноте — с помощью приборов ночного видения. Я видел у них эти приборы. Пастухов утверждает, что за все эти дни Назаров ни разу не вышел из виллы. Не вижу причин ему не верить. Розовский выходил и неоднократно, Назаров — ни разу.

— Он мог покинуть виллу сегодня, — предположил Волков,

— Совершенно исключено. В течение всего минувшего дня я наблюдал за воротами виллы. Это единственный выход. Назаров не выходил.

— У вас был приказ наблюдать за виллой?

— Я привык выполнять не букву, а суть приказа. Я счел себя обязанным лично ознакомиться с обстановкой. Если вы считаете, что я превысил свои полномочия, готов нести за это ответственность.

— Продолжайте, — приказал Волков.

— Мои наблюдения подтвердил офицер полиции, который вез меня в отель. Он прилично говорит по-русски. Они опросили два десятка свидетелей, все подтвердили, что Назаров из виллы не выходил.