Английское правительство "умиротворяло" агрессора даже за счет своих союзников - фактических или потенциальных. Член парламента Элеонора Ратбон определяла в то время "умиротворение" как "план продажи своих друзей с целью откупиться от своих врагов. Этот план чреват опасностью того, что наступит время, когда у вас уже не останется друзей; затем окажется, что они вам нужны, но уже поздно перекупить их обратно".
Жертвами "умиротворения" стали Чехословакия, Австрия, Польша и ряд других стран, включая даже Францию, поскольку "умиротворение" радикально подрывало ее безопасность. Правящие круги Франции, настроенные антикоммунистически, хотя и шли в фарватере английской политики, но проявляли колебания, нерешительность, вызывавшие раздражение Лондона. Там слишком поздно поняли, что "умиротворение" создает смертельную угрозу и для самой Англии. Эта политика имела негативное международное значение, ибо подрывала безопасность многих стран, последовательно отдавая их под власть фашизма и открывая ему дорогу к мировому господству. Дорого пришлось платить народам за это преступление английского империализма, и прежде всего народам СССР, вынесшим основную тяжесть борьбы против фашизма.
История свидетельствует, что чем крупнее преступление империалистических сил, тем большие политико-пропагандистские усилия прилагаются ими, чтобы сделать его психологически приемлемым для народных масс. Так было и с политикой "умиротворения". Как замечает советский англовед А. Н. Красильников, "в 30-е годы, когда решались судьбы целых стран и народов, английские правящие круги всячески маскировали свои действия и намерения, а английская дипломатия оставалась верна своей основной традиционной черте - лицемерию, которое наиболее четко проявлялось в отношениях Англии с Советским Союзом".
"Умиротворители" говорили мировому общественному мнению: у Германии, Италии и Японии существует глубокое недовольство сложившейся ситуацией в Европе и Азии, они предъявляют определенные конкретные требования; отказать им в этих требованиях (которые, как давали понять, во многом обоснованны и справедливы) - значит вызвать войну (в которой Англия и Франция обязательно потерпят поражение). При такой постановке вопроса политика "умиротворения" выглядела единственно разумной. Средние англичанин и француз, находясь в здравом уме и твердой памяти, но будучи введены в заблуждение лживой пропагандой, не могли требовать от своих правительств "авантюристической политики", которая привела бы к национальной катастрофе. Таким образом, "умиротворители" обеспечивали возможность продолжать гибельный для человечества курс.
"Умиротворители" утверждали, что, поскольку Германия, Италия и Япония значительно усилились (тот факт, что этому содействовали в свое время опять-таки лондонские политики, тщательно замалчивался), баланс сил изменился в их пользу, то есть уменьшились силы, которые могли бы явиться преградой на пути агрессии. Отсюда безнадежность сопротивления требованиям Германии, Италии и Японии.
Александр Кадоган, ставший в конце 30-х годов постоянным заместителем министра иностранных дел, в своих мемуарах утверждал впоследствии, что Галифакс, Чемберлен и другие "умиротворители" будто бы "верили, что их долгом является приложить все усилия, чтобы предотвратить войну, которую мы почти наверняка должны были проиграть". Это ли не яркий пример того, как буржуазные политики стремятся облачить свои преступные замыслы в благородные одежды! Кадоган был далеко не глуп, он прекрасно знал суть тогдашней политики английского правительства, знал, к чему привела эта политика, знал, что фронт народов, образовавшийся против агрессоров, в состав которого входила и Англия, в конце концов выиграл войну против фашизма.
Английский народ обманывали, давая заведомо неверные прогнозы вооруженного сопротивления агрессору.
Действительно, баланс сил между Англией и Францией, с одной стороны, и Германией, Италией и Японией - с другой, изменился в пользу агрессоров. Кстати, каждый акт "умиротворения" все более оборачивался в ущерб Англии. Но было бы неверно считать, что соотношение сил между странами, рвавшимися к реваншу и агрессии, и государствами, готовыми им противодействовать, в 30-х годах было хуже, чем в годы, предшествовавшие периоду "умиротворения". Скорее наоборот. Осуществляя успешное строительство социалистического общества, Советский Союз превратился в мощную державу, способную оказать агрессорам решительное сопротивление.
СССР не только мог, но и стремился сыграть активную роль в предотвращении войны. В начале 30-х годов ЦК ВКП(б) принял решение о развертывании борьбы за коллективную безопасность. Эта борьба стала генеральной линией советской внешней политики, практическим осуществлением ленинского принципа мирного сосуществования государств с различным социальным строем.
Английские консерваторы не только всячески противодействовали советским усилиям организовать коллективный отпор агрессии в Европе, но и упорно не желали идти на двусторонние меры с СССР по укреплению мира. Причина здесь одна - классовая ненависть к социалистическому государству. Постоянный заместитель министра иностранных дел Александр Кадоган свидетельствовал в 1938 году: "Мы все чувствовали ненависть и отвращение к русским". Не беря в расчет во всем объеме эти настроения правящих кругов Англии, нельзя ничего помять в их внешней политике.
Бешеная злоба английских империалистов к СССР не относится к категории чистых эмоций. Она порождена совершенно реальными материальными факторами. В революционных социалистических преобразованиях, осуществленных советским народом, английский империализм видел угрозу своим классовым позициям.
Даже непосредственная опасность возникновения мирового пожара не заставила в 1939 году английское правительство подчинить свою ненависть к Советскому Союзу необходимости объединиться с ним в совместных усилиях по предотвращению фашистской агрессии. Лишь совершенно очевидная истина, обнаружившаяся к середине 1941 года и состоявшая в неспособности Англии без помощи СССР избежать поражения во второй мировой войне, заставила английские правящие круги на время отказаться от официального и открытого антисоветизма и пойти на военный союз с СССР. Как только стало ясно, что разгром Германии и ее союзников будет обеспечен, английская политика вновь стала определяться ненавистью к СССР, к социализму.
В свете этих бесспорных фактов становится ясной фальшь утверждений английских "умиротворителей", будто в мире не было сил, способных приостановить бесчинства агрессоров.
Следует добавить, что английские правящие круги отвергали пусть небольшие, но все же определенные возможности налаживания коллективной безопасности, которыми располагала Лига Наций. После вступления СССР в Лигу в 1934 году эти возможности возросли. Но не прошло и двух лет, как "умиротворители" подорвали Лигу Наций и практически свели на нет ее значение.
Соединенные Штаты Америки также несут свою долю ответственности за политику "умиротворения" и за Мюнхен. Однако это не должно заслонять того факта, что у США (и это хорошо понимал президент Рузвельт) были противоречия с Германией и особенно острые - с Японией. Английское правительство, за небольшими исключениями, совершенно не желало использовать этот фактор для организации сопротивления агрессору (вторая мировая война показала, что существовали большие потенциальные возможности в этой области). У Невиля Чемберлена, премьер-министра, по свидетельству Кадогана, существовало "почти инстинктивное презрение к американцам... Временами они нас раздражали". Разумеется, в действительности дело было совсем не в симпатиях или антипатиях премьер-министра. Чемберлена раздражали претензии США на руководящую роль в мировых делах, то есть на ту роль, которую - он был в этом абсолютно убежден - должна играть Англия. Сказывались, таким образом, англо-американские противоречия.