На северном берегу,

Где ветер, дыша прибоем,

Летит над грядою дюн,

Цветешь ли ты, как бывало,

Шиповник, и в этом году?

Я посчитал

Свои немногие годы.

На пальцы взглянул –

И ехать вдаль

Расхотелось мне.

Бывало, закрыв глаза.

Свои стихи о раненом сердце

Мне декламировал он.

В письме от него

Даже шутка звучала печалью.

Сюда,

За мною следом,

Приехали жена и мать.

Живут в чужом краю,

Где ни души знакомой.

Укачало на пароходе.

До сих пор вижу перед собой,

Лишь вспомню море Цугэру,

Глаза моей младшей сестры.

Такая была в них мягкая нежность.

Молодая учительница…

Как уныло

Поблескивала у нее

Золотая оправа

Очков.

Друг мой

Кормил меня.

А я

Не смолчал перед ним, не стерпел.

Несчастный мой нрав!

Новая

Иностранная книга.

Как жадно вдыхал я

Запах бумаги.

Хотя бы немного денег!

Хакодатэ…

Дом мой

На Ивовой улице,

Друга стихи о любви.

Цветы васильков.

Белые волны

Бежали друг за другом,

Бушуя,

На берег Омори близ Хакодатэ.

Вторили морю думы мои.

Хакодатэ…

Каменная плита

На склоне горы «Лежачий бык».

Стихи на могильном камне –

Китайские – я почти позабыл.

В горах он скрылся,

Словно сказал:

«Я ничтожнейший из ничтожных».

Этот друг мой,

Душою равный богам.

В тумане ночном,

Блестя огоньком папиросы,

Там, где волны

Бились о берег,

Долго стояла женщина.

Невесело

На улицах Отару.

Нет, никогда не пели эти люди!

Как грубы

Голоса у них.

Смолоду

На плечах семья.

А он, захмелев, поет,

Словно нет у него

Детей.

Я подавил зевок.

Мы простились

Через окно вагона.

Слишком часто

Теперь я прощаюсь.

На мокром окне

Блеснула

Россыпь цветных огоньков,

И городок в горах

Пронесся мимо.

Нет, я не гордился ими,

Даже втайне перед собой,

Когда поделки

Кропал,

Чтобы как-нибудь перебиться.

«Словно в сгусток

Мятежного духа

Превратилось все без остатка

Исхудавшее тело твое!» –

Так мне однажды сказали.

«Ударю!» – говорили мне.

Я отвечал:

«Ударь!»

О если б снова стать таким,

Как в прежние года.

Увы! Тот юноша

С прекрасными бровями

Чуть усмехнулся краем губ,

Когда его назвал я

Младшим братом.

Ладонью

Отирает снег

С лица, запорошенного метелью,

Приятель мой,

Сторонник коммунизма.

«Как мне бездействие противно

Застывшего в своих порядках мира»

Так говорил я, но теперь

Об этом времени

Припомнил я с печалью.

И вдруг – на бледной

До синевы щеке

Слеза блеснула.

О смерти говорил

Торговец молодой.

Я друга,

Как врага, возненавидел,

Но до л го-до л го

Руку жал ему,

Когда настал разлуки час.

Летел навстречу мокрый снег,

И по равнине Исикари

Наш поезд мчался сквозь метель.

Я в этом северном просторе

Роман Тургенева читал.

«Покурить бы, да табачок забыл»,

Не выходит из головы.

Едешь, едешь,

Кругом только горы.

Лишь заснеженные поля.

Застылый пар

На вагонном окне

Стал облаком

Лепестков

Цвета солнечного восхода.

Бушует вихрь,

А за ним

Проносится в пляске

Сухой снежок,

Окутывая леса.

Погребена под белыми снегами

Река Сорати,

Даже птиц не видно.

Лишь на глухом лесистом берегу

Какой-то человек стоит один.

Здесь с одиночеством

Враждуй и дружа,

Среди снегов,

В краю забытом люди

Живут весь долгий-долгий век.

Название станции объявлял

Молодой дежурный так,

Словно пел.

Ласковые глаза его

Я и сейчас забыть не могу!

Я на последней станции сошел.

Светло от снега…

В городок глухой

Иду я

Тихими шагами.

Белым-белым блеском

Сверкают льды.

Чайки кричат.

Над морем Кусиро

Зимняя ледяная луна.

Только голос,

Только глаза

Остались прежними у него.

Я встретился снова с другом своим

В самом дальнем углу страны.

Ворошит тополя,

Шуршит

В аллеях акаций

Осенний ветер…

Запись в моем дневнике.

С хрустом и шорохом

Плыли льдины в волнах.

Лунной ночью

Я шел по морскому берегу

К ней и вновь от нее.

Прижавшись к моему плечу,

Среди снегов

Она стояла ночью…

Какою теплою

Была ее рука.

Скрипели

Под ногою доски пола.

Так было холодно

В прихожей.

И вдруг – прощальный поцелуй.

Как видение божества,

Вдали появилась

Гора Акан.

На вершине

Снежный рассвет.

Северные скитанья мои…

Словно дрожащим голосом

Долго-долго

Я пел: