Ошибся Евгений в самом себе. Не распознал, что «чувствий пыл старинный» овладел им после Таниного письма не на минуту, как ему показалось, а на всю жизнь. В своем письме он с горьким опозданием признает: «Я думал: вольность и покой // Замена счастью. Боже мой! // Как я ошибся, как наказан!»... Главная ошибка влечет за собой ряд других ошибок. Он перестает бывать в доме Лариных и тем заставляет свою Таню страдать еще больше; приехав к ней на именины и заметив полуобморочное состояние Татьяны, он сердится.

Правда, здесь, на именинах, есть место, когда чувство прорывается:

Пошли приветы, поздравленья;

Татьяна всех благодарит.

Когда же дело до Евгенья

Дошло, то девы томный вид,

Ее смущение, усталость

В его душе родили жалость:

Он молча поклонился ей;

Но как-то взор его очей

Был чудно нежен. Оттого ли,

Что он и вправду тронут был,

Иль он, кокетствуя, шалил,

Невольно ль иль из доброй воли,

Но взор сей нежность изъявил;

Он сердце Тани оживил.

Я склонен думать, что взор этот был проявлением невольной растроганности. И что слово «жалость» здесь приближается к своему народному значению, в котором глаголы «жалеть» и «любить» часто бывают синонимами. К несчастью, и этой минуты не понял в себе Евгений.

И Татьяна, хотя судить ее мы смеем еще меньше, чем Онегина, все-таки ошибается: «...Неосторожно, // Быть может, поступила я: // Меня с слезами заклинаний // Молила мать; для бедной Тани // Все были жребии равны... // Я вышла замуж». Так и оправдывает и судит себя она сама. Ее решение навек быть верной нелюбимому мужу - полно благородства. Но мы, вполне оценивая это благородство, не можем, однако, примириться с тем, что в жертву князю отдается счастье такой необыкновенной женщины, как Татьяна...

ТАТЬЯНА, ЛЕНСКИЙ И ЛУНА

...Бледная Диана

Светила долго девушке в окно.

(Без этого ни одного романа

Не обойдется; так заведено).

«Домик в Коломне»

Мы видели, что Ольга - существо, родственное Татьяне по физическому здоровью, деревенской свежести, по крови, - противоположна ей по всему складу душевного характера... Видели мы также, что Онегин и Татьяна, столь далекие по воспитанию и первоначальному укладу жизни, - родственные души. Какое же место занимает рядом с Татьяной Ленский? И занимает ли вообще какое-либо место? Ведь на протяжении всего романа они ни разу не сталкиваются в непосредственном общении.

И все же общая закономерность романа, сходная с законом живой природы, связывает и эти два характера. На первый сторонний взгляд даже очень близко связывает. Онегину, например, сразу показалось, что Татьяна больше «подходит» Ленскому, чем Ольга. «Неужто ты влюблен в меньшую?» - спрашивает он друга после первого знакомства с сестрами. «А что?» - «Я выбрал бы другую, // Когда б я был, как ты, поэт».

Удивительно, пожалуй, что эта мысль никогда не приходила в голову поэту и всем окружающим: по внешним, «поэтическим» проявлениям, геттингенский мечтатель из Красногорья (деревня Ленского) очень сходен с «мечтательницей милой» из усадьбы Лариных.

Есть в романе несколько мест, которые, если взять их в отрыве от всего остального, вполне подтверждают первое впечатление Онегина. Вот одно из таких мест:

Простите, игры золотые!

Он рощи полюбил густые,

Уединенье, тишину,

И ночь, и звезды, и луну...

Подчеркнутые строки, относящиеся к Ленскому, полностью могли бы быть отнесены к Татьяне, если бы... если бы в романе можно было одно рассматривать в отрыве от всего остального.

Обратимся к луне, без которой «ни одного романа (сентиментального. - Я. С.) не обойдется». Мало того, что Пушкин вводит ее в свой собственный (реалистический) роман, он придает ее образу не только сатирический («...глупая луна // На этом глупом небосклоне»), но и прямо лирический смысл. Делят волнение от света ночной богини два героя: Ленский и Татьяна.

Но как по-разному делят!

В искренности Ленского никто не усомнится, но его пристрастие к луне связано с откровенно ироническим отношением автора:

И песнь его была ясна,

Как мысли девы простодушной,

Как сон младенца, как луна

В пустынях неба безмятежных,

Богиня тайн и вздохов нежных.

В жизнь Татьяны луна входит наравне с зарей, рощами, лугами - как часть природы, которую она чувствует глубоко, изначально, до знакомства с сентиментальными романами. Поэтому тривиальность литературного образа не заметна ей, а лишь подкрепляет естественное чувство.

У Ленского любовь к луне, к рощам и всему такому - благоприобретена под влиянием Ольги - не ее характера, конечно, вполне земного, никак не связанного с небесными, в том числе лунными явлениями. Просто ее присутствие в определенный момент резко изменило натуру Ленского: «Она поэту подарила // Младых восторгов первый сон // И мысль о ней одушевила // Е.го цевницы первый стон». После этого идет строка: «Простите, игры золотые» и пр.

То есть очевидно, что до того, как «она поэту подарила», последний не только не был поэтом, но был чужд и рощам, и луне, разделял с Ольгой «игры золотые» и другие младенческие забавы, пренебрегая уединеньем и тишиной.

Все это было давно, в детстве, всем кажется, что Ленский всегда был поэтом. Но Пушкин, сочувствуя «милому невежде», вселяет в нас сомнение: если он тац изменился однажды под влиянием внешнего обстоятельства (даже такого миловидного, как Ольга), то не изменится ли он снова, когда сила влияния - от возраста или чего-нибудь другого - ослабнет?..

А может быть и то: поэта

Обыкновенный ждал удел.

Прошли бы юношества лета:

В нем пыл души бы охладел.

Во многом он бы изменился,

Расстался б с музами, женился,

В деревне счастлив и рогат

Носил бы стеганый халат;

Узнал бы жизнь на самом деле...

Татьяна не меняется. Мы знаем, что она с детства «Играть и прыгать не хотела. // И часто целый день одна // Сидела молча у окна». Появление Онегина не открывает ей заново рощи и луну: это ее старые друзья, к которым теперь она приходит «в тишину лесов» за помощью, вместе с еще одним другом - «опасной книгою» в руках...

Словом, опять речь идет о чувстве истинном, которое так дорого Пушкину в Татьяне, и о таком, которое очень похоже на истинное, но в глубине своей опирается на неосознанное (пока!) притворство - не перед другими: перед самим собой. Ленский не доживет до той поры, когда ему могло бы открыться его искреннее притворство. Но автор несколько раз дает нам понять «что было бы, если бы»: »