- Я сказал - топиться пошла, - ответил за всех Аркашка.

- А я тебя за ухо.

Аркашка безучастно подставил голову.

- Отрывайте, все равно когда-нибудь оторвете.

Боба вступил в игру печально возвышенный, закатив глаза к небу:

- Она утопилась. Она действительно утопилась. Встала на парапет. Руки вот так. Сказала: "Я всех прощаю, всех, всех". Потом сказала: "Прощайте, природа и небо, одни только вы меня понимали". И бултых...

- Господи, твоя воля! - Старуха Маша перекрестилась. Спину выпрямила и заговорила грустным возвышенным голосом: - Что же мы Клаше-то скажем?.. Такая хорошенькая, славная такая. А уж вежливая, а уж воспитанная. Умница. А какие у нее волосики были чудесные. Я таких отродясь никогда не видела, как огонек...

- И ты не бросился ее спасать, такую девчонку? - тихо спросила Бобу старая дворничиха.

- Я не мог. Я простуженный. - Боба закашлялся хрипло и засипел: - У меня катар.

- А ты? Почему не прыгнул? - спросила дворничиха у Тимоши.

- Я? Вы меня спрашиваете?

- Бестолковый! Тебя, а то кого же?

- Я? Почему я не прыгнул? - Тимоша не сразу нашелся. - На меня столбняк напал. Я вроде окаменел. Вот так, - Тимоша выпрямился, нижняя челюсть у него на минуточку отвалилась.

Дворничиха засмеялась, на него глядя, но вдруг сморщилась вся и заплакала.

- Ты чего? - Старуха Маша бросилась к подруге, принялась тормошить ее, утешать. - Что ты, что ты, Даша? Ты, никак, плачешь? Если уж Даша заплакала, значит, в самом деле что-то серьезное произошло, - сказала она и снова принялась тормошить и утешать подругу. - Даша, не плачь. Ну, Даша. Такая девчонка была! Абрикосинка наша-а-а!..

Плакала Маша.

Плакала Даша.

- Такая девчонка была... За такую девчонку не только в воду - в огонь можно прыгнуть. А они, видишь, простуженные, в столбняке. Лоботрясы. Я бы на их-то месте в такую девчонку влюбилась по гроб жизни.

- Спокойно, тетя Даша, спокойно, - остановил ее шут. - Это другая тема. Сегодня мы ее не касаемся.

- Про любовь в твоем театре нельзя, - вздохнула дворничиха. - Говори, куда ты дел Ольгу? Ее бабка в постели лежит, в ожидании инфаркта, мы по городу бегаем на больных ногах. Куда ты ее дел?

- Куда ты ее дел? Говори, Шурка, - поддакнула старуха Маша.

- Никуда, - ответил шут. - Она домой поехала.

- Врешь ведь.

- Точно. Взяла такси и поехала. Все видели.

Старая дворничиха оглядела всех. Все смотрели на нее искренними, правдивыми глазами.

- У, мазурики!

- Аркадий, пойдем. Пойдем, внучек.

Аркашка увернулся от ласковой руки своей бабушки.

- Чего это ты от бабушки бегаешь? - изумилась старуха Маша и, увидев, что старая дворничиха уже направилась уходить, крикнула ей: - Даша, ну куда ты? Раз она живая, можно не торопиться. - И тут же ловко ухватила зазевавшегося Аркашку за ухо - даже вазелин не помог. - Домой, прошептала она сладострастно, - за рояль!

Аркашка вопил:

- Отпусти ухо! Я этого не потерплю.

- Потерпишь. Мы и не такое терпели, и ты потерпишь. Нас родители вожжами учили поперек спины - мы молчали. А вас за ухо тронешь - вы в крик. Щепетильные шибко.

Когда она уволокла Аркашку, Ольга вылезла из будки регулировщика.

- Я и не знала, что я такая хорошая, - сказала она. - Как странно. Это зачем, дядя Шура?

- Не задавай вопросов - тема исчерпана, - сказал ей шут.

- Но... - сунулся Боба.

Шут (дядя Шура) милиционерскую фуражку надел и в милиционерский свисток засвистел.

- Пр-рекратить!

По свистку остановилась проходившая мимо "Волга". Таксист подбежал к дядя Шуре.

- Нарушил, товарищ начальник. Я понимаю. Осознаю. Нарушил.

- По-моему, вы ехали как положено.

- Шутите. Ха-ха-ха! Милиция всегда права. Милиция не останавливает тех, кто правильно ездит. Клянусь, больше не повторится. Не везет мне. Кругом не везет.

Таксист сказал шуту на ухо:

- Фиаско. Пардон, я вас и в этой красивой фуражке узнал. И я вам скажу - фиаско. Я ей, простите, предложение сделал.

- Согласилась? - нервно поинтересовался дядя Шура.

Таксист посмотрел на него понимающе.

- Я же говорю: фиаско. Поясняю: наотрез отказала.

Дядя Шура вздохнул облегченно, лоб платком вытер, достал из-за парапета свой красивый букет.

- Отвезите домой эту девочку.

- Эту рыженькую? Какой рыжик, морковочка. А ну, молодые люди, в машину.

- Дядя Шура, оштрафуйте его, - попросила Ольга.

- Поедем, морковочка. Штрафы, рыженькая, не твое дело.

- Дядя Шура, оштрафуйте его хоть совсем ненамного. Хоть на десять копеек, - попросила Ольга.

Таксист взял ее и понес. И когда машина отъехала, шут снял с головы фуражку.

- Что я могу поделать, если нет такого закона, по которому бы штрафовали за слово "РЫЖИЙ".

Девушка-продавщица бежала по набережной. Она махала рукой дяде Шуре и улыбалась.

Шут (дядя Шура) быстро фуражку спрятал, с гранитного парапета букет цветов взял, девушке навстречу шагнул, сам себе нечаянно на ногу наступил и упал - растянулся. Рассыпались цветы. Шут сел, сам над собой заплакал. А вокруг смеются.

Все смеются, все, кто участвовал в этой истории. Бабки-старухи смеются, шикарный охотник смеется, гражданин в макинтоше смеется, бородатые парни и девушка в джинсах, старик с продуктовой сумкой смеется. Тимоша, Боба, Аркашка смеются. Ольга тоже.

Шут встал, отряхнулся. Послал девушке-продавщице воздушный поцелуй мол, не огорчайся.

Смеются вокруг. А девушка чуть не плачет.

- Не торопитесь смеяться, - грустно сказал шут.

Он вынул из-за пазухи розу, подал ее девушке-продавщице. Роза заполнила обе ее ладони, яркая, жгучая, необыкновенно прекрасная.

- О досточтимый зритель, - сказал шут, - не торопитесь смеяться...