— Да, будьте добры. Сходите в дом и принесите, пожалуйста, фотографию с каминной полки в гостиной. Вы поймете, какую именно, как только увидите ее.

— Не думаю…

— Прошу вас.

Эйден вошел в дом, где выросла Клодетт, и его переполнило горе. На столах и подоконниках хранились кристаллы — доказательства ее любви к охоте на минеральные самородки. Он вспомнил каждый восторженный визг, который вырывался у нее, когда она находила очередной кристалл. Вспомнил ее смех, запах волос, шелест теплого дыхания, когда она проводила ночи в его постели.

Дойдя до камина, Эйден узнал нужное фото. В красивой рамке, они с Клодетт стояли перед его старым автобусом. Это была их последняя фотография перед памятным разговором на тему его нежелания остепениться. Сосед по автолагерю снял их за пятнадцать минут до того, как Эйден, сидя на ревущем Харлее, ляпнул последнее «Вали охотиться за своими камушками» и выжал газ до упора. Знал бы он тогда, что этот миг будет охотиться за ним всю жизнь…

— Чертов конченный осел, — обругал он сам себя и снял фото с полки.

Те слова были последними, которые он ей сказал. Убить его мало.

До самого крыльца Эйден не отводил глаз от лица Клодетт на снимке. Она вся была анти-Сторм: привлекательная, но с несколько мальчишеской фигурой, настолько скованная в речи, что даже слово «секс» не могла произнести, да и сам секс был для нее скорее обязанностью, которую она исправно исполняла, только чтобы доставить ему удовольствие. Теперь, подумав об этом, Эйден понял, что Клодетт была… чопорной настолько, что наверняка принимала секс за любовь, потому что иначе просто не смогла бы.

Тритон довел бы ее до инфаркта. Но она была доброй и щедрой. Талантливой. Веселой. Любила танцевать. Он заслуживал ее не больше, чем заслуживал Сторм, и уж точно обе они заслуживали кого-то намного лучше, чем он.

Надо было Клодетт вырезать его из фотографии и выбросить к чертовой матери. Он не заслуживал места в доме этой пожилой женщины. Так думал Эйден, отдавая ей фотографию.

Еще с крыльца он заметил Сторм, гуляющую босиком по песчаному берегу. Она подпрыгивала через шаг, на руках у нее сидела девчушка, темная кудрявая головка прижималась к плечу Сторм. Под воинственной готической маскировкой скрывалась другая Сторм, полная решимости спасти каждого плачущего в ее голове ребенка.

Мать Клодетт потянула Эйдена за рубашку, и он повернулся к ней. Присел рядом и на мгновение накрыл ладонью ее руку. Кожа ее оказалась прохладной и тонкой, как бумага. Клодетт повезло с матерью. Она любила свою дочь так сильно, что воспитывала внучку. По крайней мере, так считал сам Эйден. Еще раз взглянув на Сторм с ребенком, он уловил движение миссис Лэнгли и все свое внимание уделил ей. Она достала фотографию из рамки и пыталась сунуть ему в руки.

— Прочтите надпись на обороте, — попросила она.

Там рукой Клодетт были написаны дата, ее имя и «Четыре месяца беременности». Затем его имя и «Отец моего ребенка». Словно какая-то невидимая рука еще разок перемешала кишки Эйдена, но он смог встать и прочел надпись снова.

Он посмотрел на песок, туда, где стояла Сторм с… его дочерью… и вся его жалкая жизнь пронеслась перед глазами.

— Я… не знал.

Миссис Лэнгли кивнула:

— Клодетт мне так и сказала.

Он-то думал, что Клодетт оставила его потому, что слишком уж разными были их жизненные цели. Она была из домоседов, тех, кому нужен был дом и, в конечном счете, как она сказала тогда ему, семья. А он был странником, для которого счастье — это в любой момент жизни вести свой автодом туда, куда занесет работа.

Клодетт хотела, чтобы он перестал скитаться и пустил где-нибудь корни. Слишком откровенно и слишком громко он заявил ей самым недвусмысленным образом, что не желает быть связанным.

Когда он вернулся, ее уже не было.

Теперь их расставание будет вечно преследовать его.

Она ушла от него, потому что имела одно-единственное средство привязать его к себе. И отказалась им воспользоваться.

Глава 36

Миссис Лэнгли кивнула, будто могла прочесть каждую его полную искреннего раскаяния и сожаления мысль.

— Друзья Клодетт принесли это фото, когда прибрались в ее магазине.

— Мне очень жаль, что Клодетт больше нет, — сказал Эйден надломленным голосом.

По лицу ее матери снова потекли слезы.

— Нам тоже. Хотя Бекки никогда не видела мать, а Клодетт — свою дочь.

Придвинув ротанговый стул к инвалидному креслу, Эйден сел рядом с миссис Лэнгли.

— Я ничего не знал о Бекки. Иначе приехал бы раньше.

— А почему вы приехали сейчас? — спросила она.

— Из-за моей подруги. — Он посмотрел на Сторм, которая уже шла к ним, целуя темную курчавую макушку. — Она экстрасенс с выдающимся даром находить потерянных детей.

— Сторм, — произнесла миссис Лэнгли. — Мы представились друг другу, когда вы ходили в дом за фотографией. И, пожалуйста, зовите меня оба Джинни. Спасибо тебе, Сторм, что привела к нам Эйдена. И как раз вовремя.

— Я была рада воспользоваться своим даром для такого доброго дела. — Она глянула на Эйдена, как будто хотела сказать «Я же говорила!». Но все же не сказала.

Он выпутал пальчики малышки из синих волос. Сторм, должно быть, поняла его раньше, чем он сам, и девочка оказалась у него не руках.

— Ну вот, — сказала Сторм, глядя на надпись на обороте фотографии. — Это твой папа.

— Па. Па. — Малышка погладила его по щекам, потом хлопнула в ладоши. — Па!

Несмотря на очевидный шок, волна желания защитить этого ребенка заставила Эйдена прижать девочку к себе крепче. Он взглянул на мать Клодетт в поисках объяснения:

— Па?

— Мы учились на твоем фото, — рассказала Джинни. — Уже какое-то время Бекки умеет отличать тебя от других.

— Мне на минутку показалось, что она, как и Сторм, одаренная, — проговорил Эйден, — хотя ей ведь не больше… года, да? Она очень смышленая для своего возраста.

— Говоришь, как настоящий отец, — заметила Сторм, и по лицу Джинни стало ясно, что ей понравились эти слова. Сторм повернулась к ней: — Что вы имели в виду, когда сказали «как раз вовремя»?

— Социальная служба считает, что я не в состоянии воспитывать Бекки, потому что прикована к креслу. Может, и так, но я не переживу, если потеряю ее. Завтра они придут, чтобы отправить ее в приемную семью.

— Нет! — воскликнули Эйден и Сторм хором.

Он посмотрел на часы:

— Начало первого. Хорошо. — До сих пор едва веря, что эта малышка — его дочь, он вернул ее Сторм и достал сотовый. — Я позвоню адвокатам фонда, чтобы начали вставлять палки в колеса этого плана. Если кормишь бедных и даешь приют бездомным, хочешь — не хочешь, приходится работать с соцслужбами. Если кто и знает, как работает система, то это наши адвокаты. — Он отошел на несколько шагов, чтобы позвонить, но во время разговора спросил у Джинни: — В свидетельстве о рождении Бекки указано мое имя?

— Нет, Клодетт была в коме, когда ей делали кесарево сечение. Тогда я еще не видела этой фотографии и ничего не знала. Меня так и подмывало отплатить тебе за все, но я не могла допустить ошибки, которую невозможно будет исправить.

Эйден встряхнулся, как будто это косвенное извинение давило, и спросил, прикрыв рукой телефон:

— Вы можете назвать мне имена соцработников, которые занимаются этим делом? Дать какие-нибудь номера телефонов?

Джинни послала Сторм в дом за записями.

Рассортировав бумажки по стопкам, миссис Лэнгли отдала Эйдену те, что он просил. Он продиктовал информацию адвокату, с которым разговаривал.

— Добейтесь отмены или отсрочки, что угодно, — сказал он напоследок и повесил трубку.

Два часа подряд он играл с дочерью, держал ее на руках, пока она спала, и внезапно обнаружил, что влюбился в эту малышку меньше, чем за день. А ведь даже не думал, что умеет любить. Обхохочешься.

Бекки спала, прижавшись щекой к его груди, и вдруг Эйден почувствовал, как по нему потекло что-то теплое. Он посмотрел на женщин и тихонько сказал: