"Я, Уильям Сьюард, капитан здешней перепившейся и обкурившейся подземки, уничтожу ротеноном Лох-Несское Чудовище и заковбою Белого Кита. Я доведу до состояния Бессознательного Повиновения Сатану и очищу души второразрядных демонов. Я изгоню кандиру из ваших плавательных бассейнов. Я издам папскую буллу о Контроле за Непорочной Рождаемостью…"

7 лет понадобилось для того, чтобы все, кто хотел ознакомиться с содержанием запрещенной книги, могли это сделать (знакома ли нам эта ситуация?!), и в 1966 году Верховный Суд штата Массачусетс в приговоре от 7 июля «реабилитировал» "Голый завтрак". Оправдав роман, обвинявшийся в непристойности, и признав, что это литературное произведение находится под защитой Первой поправки к Конституции США, высшая судебная инстанция штата отменила ранее вынесенный Высшим Судом Бостона приговор и устранила угрозу запрещения книги во всем штате.

Бостонский процесс, предшествовавший решению Массачусетского Верховного суда, стал звездным часом битничества. С успехом выступавшие в 50-е годы в Сан-Франциско с местными джаз-бандами, мечтали ли когда-нибудь романтические устроители тех веселых «поэзо-коцертов» ("Северянинщина" какая!) о такой сцене?

Среди свидетелей, дававших показания в защиту "Голого завтрака", были Аллен Гинзберг и Норман Мейлер. Чтение стенограммы судебного процесса — занятие, могущее вызвать у читателя с юмором приступы гомерического хохота. Это произведение следовало бы причислить к величайшим достижениям театра абсурда. Абсолютная серьезность и основательность показаний Мейлера, ощущавшего, вероятно, всю полноту ответственности, возложенной на его плечи, сменилась хорошо разыгранным ерничеством Гинзберга, в первых же репликах продемонстрировавшего свое отношение ко всему этому фарсу:

Суд: Как, по-вашему, что он имеет в виду, говоря: "Завтрак, как всегда, голый"?

Гинзберг: Кажется, эта фраза встречается там, где говорят о смертной казни.

Суд: А где говорится о смертной казни?

Гинзберг: Здесь же.

Суд: В предисловии, точнее — во Введении?

Гинзберг: В одном из абзацев той же страницы: "Пускай они увидят, что находится на конце этой длинной газетной ложки".

Суд: Что такое "газетная ложка"?

Гинзберг: Нам преподносят на блюдечке, нас пичкают, кормят с ложечки новостями о смертях, о смертных приговорах и казнях.

Суд: Он употребляет выражение "газетная ложка"?

Гинзберг: Да.

Суд: На какой странице?..

Роль, гениально разыгранная Гинзбергом на суде, — "прогрессивный буржуазный моралист". Именно с этих позиций он рассмотрел наиболее «рискованные» темы "Голого завтрака", интересовавшие судей, таким образом он не только объяснил гомосексуализм, антисемитизм, агрессивный нигилизм и атеизм, «бездуховность» и «аморализм» Берроуза, но и оправдал все это, закончив свидетельские показания чтением стихотворения, посвященного подсудимой книге и ее автору.

Как ни парадоксально, именно суд над "Голым завтраком" стал первой серьезной попыткой дать адекватную оценку этому произведению, определить его значение в истории американской литературы и воздействие на сознание читателей…

"Вы можете включиться в "Голый завтрак" в любой точке пересечения… "Голый завтрак" — это план, практическое руководство… Абстрактные понятия, простые, как алгебра, сводятся к черному говну или к парочке стареющих метисов… Данное руководство умножает уровни восприятия, открытая дверь в конце коридора… Двери, которые открываются только в Т и ш и н е… "Голый завтрак" требует от Читателя Тишины. В противном случае Читатель попросту щупает собственный пульс…"

На суде Мейлер сказал: "Я считаю, что по одной причине мы не можем назвать "Голый завтрак" великой книгой, подобной "В поисках утраченного времени" или «Улиссу» — по причине несовершенства структуры… Я не имею представления о том, каким образом скомпонована эта книга. Ее компоненты отличаются друг от друга так, что создается впечатление пира, где поданы тридцать, а то и сорок блюд. Их можно подать в любом порядке".

Берроуз разрушил форму классического романа. Содержание "Голого завтрака" просто не могло в нее вместиться. Впрочем, трудно было бы представить классический (по форме) роман, написанный на "подзаборном диалекте" (по выражению Мейлера), виртуозное владение которым демонстрирует Берроуз в своих книгах. И именно то, что Мейлер именует "несовершенством конструкции", можно назвать едва ли не самым главным изобретением автора. "Принцип монтажа" полностью отвечает задаче, стоящей перед ним (стремление как можно точнее и убедительнее передать состояние психики наркомана) и удачно сочетается с используемой лексикой. Можно сказать, что в этом случае форма настолько адекватна содержанию, насколько это было необходимо Берроузу для достижения ожидаемого от книги эффекта (а ведь он на него, конечно же, рассчитывал, "работал на скандал", иначе чем же еще можно объяснить реплики, обращенные к Читателю, раскиданные по всему тексту удочки, на которые с мазохистской покорностью ловится каждый, в Тишине, в поисках открытых дверей, в поисках Входа)…

Керуак назвал Берроуза "самым великим сатириком со времен Джонатана Свифта". И подобно Декану Свифту, чей "метод отвращения" он сознательно копирует, автор "Голого завтрака" не боится ни поучать читателя, ни иронизировать и издеваться над ним (Берроуз не собирается никого жалеть или щадить), ни раскрывать перед ним замысел (точнее сказать, умысел, сразу замеченный американским правосудием) своего произведения.

У Берроуза нет героев, у него даже персонажи весьма условны. С "действующими лицами" — еще сложнее, поскольку условно и само действие. Предполагаемые персонажи книги, носящие смешные и странные имена, появляются ниоткуда и исчезают в никуда, они промелькивают, как тени, натыкаясь друг на друга. Иногда они смешиваются в один большой поток, и тогда автор уже с трудом успевает в двух словах охарактеризовать каждого:

"Группа ревущих обезьянопатов раскачивается на фонарях, балконах и деревьях, испражняясь на прохожих. Обезумевшие амоки на ходу отрубают головы, лица потные и отрешенные, с мечтательными полуулыбками… Граждане с начальной стадией бангутота сжимают в руках свои пенисы и зовут на помощь туристов… Арабские мятежники с визгом и воем кастрируют, потрошат и поливают все вокруг горящим бензином… Танцующие мальчики устраивают стриптиз с демонстрацией кишечника, женщины вонзают себе в пизду отрезанные половые члены и пританцовывают, вихляя задницей, после чего швыряют их в желанного мужчину…" и т. п.

"Голый завтрак" — это изображение жуткого карнавального шествия Апокалипсиса, Конца Света, подвластное только таланту "художника, способного возвратиться из Ада с изображением его чудовищных масштабов", выражаясь языком неподдельного, в отличие от Гинзберга, моралиста Мейлера. (Нечто подобное можно наблюдать разве только на ежегодном празднике гомосексуалистов Drag Queen's Halloween в том же Сан-Франциско, когда население города увеличивается в несколько раз от наплыва столь экзотических персонажей, что встретить их в обыденной жизни не представляется реальным.)

Сюжет в книге практически отсутствует. Текст этой феерической антиутопии воспроизводит обрывки полуосознанных, бредовых наркотических видений-галлюцинаций, в которых перемешаны гротескные, доведенные автором до абсурда черты нашего мира и времени, приметы нашей жизни. В разорванную ткань повествования Берроуз виртуозно вплетает огромное количество фактических и документальных материалов, касающихся темы его исследования (Истории Болезни), обнаруживая поистине выдающиеся, энциклопедические познания в интересующих его областях: обстоятельные экскурсы в историю гомосексуальных традиций, ритуалов и обычаев всех времен и народов, подробные описания и "фармакологические свойства" множества наркотиков, воздействие которых он испытал на себе (Что там убогий Венечка Ерофеев с рецептами "Кровавой Мери"! Берроуз, медик по образованию, автор нескольких опубликованных научных исследований, на этом деле "собаку съел"), различные теософские и антропософские концепции и изыскания… Книга снабжена подробными авторскими комментариями, включенными прямо в текст, что значительно облегчает его восприятие. Кроме этого, Берроуза можно назвать полиглотом по части международного (межнационального, межъязыкового) нарко- и гомосленга, которым он овладел в совершенстве…