В Сальвадоре, несомненно, есть собственная национальная культура, коренящаяся в той исторической роли, которую играла эта маленькая латиноамериканская страна, имеющая весьма высокую плотность населения и пережившая затяжную гражданскую войну 1970—1980-х годов. И все же после дискуссий с бывшими партизанскими командирами из Фронта национального освобождения имени Фарабундо Марти и вождями консервативной партии Национальный республиканский союз нам показалось, что даже в разоренной войной стране общее видение вполне возможно, стоит только правильно провести разграничительные линии. Политическая, экономическая, профессиональная или географическая сегментация не дает подлинного представления о том, как люди оценивают реальность. И, напротив, структуризация согласно ментальным моделям может высветить различия в установках и убеждениях, которые тормозят процесс формирования богатств.

Когда мы представили результаты своей работы над ментальными моделями группе высокопоставленных венесуэльцев, кто-то из аудитории поднял руку и попросил нас «вернуть назад одну-единственную Венесуэлу». Этот человек впервые увидел, как из сопоставления ментальных моделей рождается общее видение, стимулирующее перемены.

Культура имеет значение. Но учет всех культурных факторов неимоверно сложен. В данной главе доказывается, что ментальные модели, которые обусловливают поступки индивидов, являются главным инструментом перемен. Возвращаясь к упомянутому в самом начале главы вопросу жителя Ганы о том, должны ли культуры, приспосабливаясь к глобальной экономике, меняться, следует сказать: да, культуры неизбежно будут меняться. Но обсуждать в этой связи надо не культуру как таковую; разговор должен идти об индивидуальных системах убеждений, поскольку именно они играют первую скрипку в процессе преобразований. Упорядочивающие усилия по определению того, как та или иная ментальная модель ограничивает процесс создания богатства, являются важным вкладом в социальный прогресс.

Завершая дискуссию, мне хотелось бы поделиться следующими соображениями.

Успешный, ориентированный на развитие бизнес является необходимым условием прогресса. Это — главный двигатель роста. Для человека прогресс означает повышение жизненных стандартов. И хотя политологи и экономисты постоянно углубляют наше понимание того, каким образом политические режимы влияют на экономический успех, все более очевидным становится осознание следующего факта: по сути двигателем роста выступает частный бизнес. Следовательно, поощрению конкурентоспособного бизнеса необходимо уделять больше усилий.

Некоторые стратегии более перспективны, чем другие. Есть предприятия, которые более склонны к успеху, нежели их партнеры. Им удается развивать продуктивные стратегии ведения дел и инвестировать деньги в дифференциацию и обеспечение конкурентных преимуществ. Потенциалом для этого обладают многие предприятия, но не все способны такой потенциал реализовать.

Конкурентное состояние ума (ментальные модели) формирует стратегию. Первостепенным фактором, ограничивающим развитие бизнеса, является отнюдь не образование. Ни правительственная политика, ни макроэкономическая стабильность также не играют здесь особой роли. Стратегия эффективного бизнеса прежде всего требует конкурентного состояния ума — набора убеждений, установок и предпосылок, определяющих отношение личности к конкуренции и созданию богатства.

Ментальные модели преодолевают профессиональные и географические различия. В отсутствии конкурентного состояния ума нельзя обвинять государственную политику. Ответственность за это не стоит также возлагать на предписания культуры или конкретной организации. Наиболее важный вывод наших изысканий, касающихся ментальных моделей, состоит в том, что они довольно равномерно распространены среди населения. При этом существуют такие ментальные модели, которые ограничивают потенции бизнеса.

Для того, чтобы сформировать преуспевающий бизнес, «ментальные модели» необходимо переориентировать.

Чтобы поощрить экономический рост и социальный прогресс, нужно преобразовать ментальные модели, формирующие индивидуальные представления о риске, доверии, конкуренции, власти и других важнейших переменных.

Наконец, необходимо отметить, что реконструкция ментальных моделей может послужить причиной глубочайших изменений в культуре нации или региона. Но усилия по преобразованию культуры еще не гарантируют оживления экономической деятельности. Ведущую роль здесь играет низовой уровень — уровень «индивид — фирма». Необходимо разобраться в том, какие ментальные модели стоят за принимаемыми на данном уровне стратегическими решениями и на преобразовании каких из этих моделей необходимо сосредоточить первостепенное внимание.

Лоуренс Харрисон

Способствуя прогрессивным преобразованиям в культуре

Ускользнув от внимания американских академических кругов, новая парадигма, главную роль в которой играют культурные ценности и институты, постепенно заполняет эвристический вакуум, оставшийся после крушения «теории зависимости». Пионером в практическом применении «культурной парадигмы», а также в изощренных инициативах, направленных не только на ускорение экономического роста, но и на укрепление демократических принципов вкупе с социальной справедливостью, выступает Латинская Америка. Помимо этого, «культурная парадигма» имеет приверженцев в Африке и Азии.

Неудивительно, что многие аналитики, изучавшие в последние три десятилетия азиатское экономическое чудо, пришли к выводу о том, что «конфуцианские» ценности — такие как устремленность в будущее, добросовестный труд, хорошее образование, личные добродетели и усердие, — сыграли решающую роль в успехах Азии. (Подобные ценности, напоминающие нам о протестантской этике, присущи не только конфуцианству, но также различным культам почитания предков, даосизму и некоторым другим религиозным системам.) Однако культурные трактовки упомянутых экономических свершений до недавнего времени игнорировались — подобно тому, как нарочито не замечались латиноамериканскими интеллектуалами и политиками успехи Азии на мировых рынках, не укладывающиеся в привычные рамки «теории зависимости». Сейчас, правда, Латинская Америка в основном усвоила азиатские экономические уроки. Сегодня этот континент пытается ответить на следующий вопрос: если экономическую недоразвитость, авторитарную политическую традицию и глубочайшую социальную несправедливость нельзя объяснить ссылками на империализм и зависимость, то в чем же подлинная причина всех этих явлений?

Впервые этот вопрос был поднят венесуэльским писателем Карлосом Рангелем в книге, вышедшей в середине 1970-х годов на французском и испанском языках и называвшейся «От благородного дикаря к благородному революционеру». (В английском переводе она называлась несколько иначе.)¹ Рангель был не первым латиноамериканцем, убедившимся в том, что традиционные иберо-американские ценности и установки, а также отражающие и усиливающие их институты являются главной причиной «провала» Латинской Америки в сравнении с «успехом» Соединенных Штатов и Канады. К схожим выводам приходили и другие мыслители континента. В конце XVIII века среди них был, в частности, Франсиско Миранда, помощник Боливара, а сам Боливар пришел к аналогичным воззрениям три десятилетия спустя. Во второй половине XIX века в том же ряду — выдающиеся аргентинцы Хуан Баутиста Альберди и Доминго Фаустино Сармьенто, а также чилиец Франсиско Бильбао. В начале XX века подобные позиции отстаивал никарагуанский интеллектуал Сальвадор Мендьета.

Испанцы, пытавшиеся анализировать медленные темпы модернизации своей страны (Хосе Ортега-и-Гассет, Фернандо Диас Плаха, Мигель де Унамуно и Сальвадор де Мадарьяга), также делали выводы, вполне применимые в латиноамериканском контексте.