Вопреки довольно распространенному мнению, социальный капитал не похож на редкое культурное сокровище, передаваемое от одного поколения к другому и в случае утраты невосстановимое. Скорее, он постоянно и спонтанно создается людьми в процессе их повседневной жизни. Он созидался в традиционных социумах, и точно так же ежедневно творится отдельными индивидами и целыми фирмами в современном капиталистическом обществе.

Систематическое исследование вопроса о том, как упорядоченность социального капитала рождается из спонтанности и разрозненности, является одним из наиболее важных интеллектуальных достижений конца XX века. В этом деле лидировали экономисты, что едва ли удивительно, поскольку в центре внимания современной экономики находятся рынки, а они, как известно, — первейший пример порядка, возникающего из хаоса. Именно экономист Фридрих фон Хайек выдвинул программу изучения того, что он называл «расширенной сферой человеческого взаимодействия», то есть всей совокупности правил, норм и ценностей, которые позволяют членам капиталистического общества трудиться сообща.¹⁰

Никто не будет отрицать, что социальный порядок зачастую складывается иерархически. Полезно, однако, иметь в виду, что упорядоченность может формироваться под влиянием целого спектра причин, начиная с иерархического и централизованного типа власти и заканчивая абсолютно децентрализованным и спонтанным взаимодействием индивидов. Диаграмма 1 поясняет данный тезис.

Диаграмма 1. Континуум норм.

Иерархия проявляет себя в различных формах, от трансцендентных и до вполне земных. В первом случае сошлемся на Моисея, сходящего с горы Синай с десятью заповедями. Во втором — на устанавливаемые руководством фирмы «корпоративные правила», регулирующие взаимоотношения с клиентами. Источники спонтанно зарождающегося порядка столь же разнообразны; среди них как слепая игра природы, так и весьма изощренные переговоры адвокатов касательно, скажем, прав на подземные воды. Нормы, складывающиеся сами по себе, в основном являются неформальными (неписаными и не требующими обнародования), в то время как правила и установки, проистекающие из иерархических источников, чаще всего приобретают форму писаных законов, конституций, священных текстов или бюрократических циркуляров. Иногда границы между спонтанным и иерархическим порядком весьма зыбки: например, в таких англоязычных странах, как Великобритания и США, обычное право возникает из стихийного взаимодействия множества судей и адвокатов, хотя формальная юридическая система также признает его силу.

Континуум, простирающийся от иерархически генерированных норм до спонтанно генерированных, можно дополнить еще одним. Он будет включать в себя, с одной стороны, нормы, которые родились в результате рационального выбора, а с другой стороны — унаследованные обществом от предков и по сути своей иррациональные. Наложение двух этих осей друг на друга создает матрицу, объемлющую все возможные типы норм и представленную на Диаграмме 2. Использование нами термина «рациональный» в данном контексте означает лишь то, что альтернативные нормы на сознательном уровне никогда не обсуждались и появились очень давно. Разумеется, рациональные решения не всегда бывают правильными, что не идет на пользу людям, их принимающим. В то же время иррациональные нормы вполне способны быть весьма функциональными, как это имеет место в отношении религиозных верований, поддерживающих социальную стабильность или экономический прогресс.

Диаграмма 2. Матрица норм — 1.

Это разграничение рационального и иррационального во многом соответствует междисциплинарной границе, разделяющей социологию и экономику. Социология, в конечном счете, является дисциплиной, посвященной исследованию общественных норм. Социологи полагают, что по мере взросления человек подвергается социализации, наделяющей его целым набором ролей и ипостасей, — среди них, в частности, могут оказаться «католик», «рабочий», «отец», «бюрократ», — каждая из которых задает целый комплекс норм и правил поведения. Нормы скрепляют человеческие сообщества и навязываются ими, очерчивая диапазон тех решений, с помощью которых люди способны менять ход своей жизни.

Специалисты нынешнего поколения уделяли повышенное внимание важности норм и правил в экономике. По замечанию Рональда Хейнера, даже будучи рациональными существами, мы не способны принимать осмысленные решения по каждому поводу. Если бы дело обстояло иначе, человеческие поступки стали бы непредсказуемыми, а наша повседневная деятельность оказалась парализованной. Нам пришлось бы постоянно размышлять, стоит ли оставлять чаевые официанту, расплачиваться с таксистом строго по счетчику, вносить на свой пенсионный счет одну и ту же сумму ежемесячно.¹¹ На деле более рациональным выглядит стремление подчинить свое поведение неким примитивным правилам, даже несмотря на то, что последние не всегда влекут верные решения: ведь попытка рационализировать все свои поступки является довольно дорогостоящим делом, да и нужная информация иной раз оказывается недоступной.

Вокруг идеи о том, что установленные правила играют важнейшую роль в рациональном экономическом поведении, сложилась особая экономическая субдисциплина, так называемый «новый институционализм». Историк экономики Дуглас Норт называет «институтом» любую норму, формальную или неформальную, которая регулирует социальные взаимоотношения.¹² Он отмечает, что наличие общепринятых правил необходимо для сокращения трансакционных издержек; если бы у нас не было правил, требующих, например, уважения частной собственности, пришлось бы каждый раз договариваться о собственности заново. Подобное положение вещей, разумеется, не способствовало бы ни рыночному обмену, ни инвестициям, ни экономическому росту.

Таким образом, подчеркивая значимость норм, экономисты ничуть не отличаются от социологов. Расхождения между учеными начинаются там, где речь заходит о происхождении правил и установлений. Социологи (а также антропологи) чувствуют себя гораздо увереннее в описании уже сложившихся норм, нежели в разъяснении их происхождения. Зачастую в социологических исследованиях дается довольно статичная картина человеческого общества; ее сторонники утверждают, в частности, что мальчики из бедных итальянских семей Нью-Йорка подаются в банды в силу «нивелирующего давления группы».

Но из предположений такого рода неизбежно вытекает вопрос о том, откуда упомянутое «нивелирующее давление» берет свое начало. Можно отследить эволюцию таких норм на протяжении двух или трех последних поколений, но их более глубокие истоки теряются в далеком прошлом. Среди социологов и антропологов некогда была популярна «функционалистская» школа, пытавшаяся дать рациональное объяснение самым причудливым социальным установлениям. Например, практикуемый в индуистской культуре отказ от потребления говядины объясняли ссылками на то, что коров в этом обществе стремились беречь для других целей, таких как пахота и получение молока. При этом адептов данной школы ничуть не заботило, что индийские мусульмане, живущие в сходных экологических и экономических условиях, поедали коровье мясо с удовольствием, а сеть ресторанов «Макдональдс» в Дели импортирует любые сорта говядины из Австралии и Аргентины, невзирая на действующие запреты.