В настоящее время мы переживаем депрессивную фазу цикла. Бесспорно, к концу XX столетия, впервые в истории, все правительства континента (за исключением Кубы) избираются путем свободных выборов. Но при этом вполне оправданы опасения по поводу того, что наша демократия оказалась более хрупкой, нежели поначалу представлялось. Например, Венесуэлой сегодня руководит, пользуясь широкой народной поддержкой, все тот же авторитарный лидер Уго Чавес, на совести которого жизни четырехсот человек, погибших в ходе учиненной им в 1992 году попытки государственного переворота. Эквадор, парламент которого вынужден был избавиться от прослывшего слабоумным президента Абдалы Букарама, ввергнут в глубочайший экономический кризис. Бразильская национальная валюта за три недели потеряла половину своей потребительской стоимости, а вместе с ее девальвацией рухнула и репутация президента страны Фернандо Энрике Кардозо. Мексика временами движется к демократии. а временами — прочь от нее. Колумбия превратилась в скопление урбанизированных островков, связанных друг с другом только авиасообщением. По меньшей мере три армии утверждают здесь свои порядки: вооруженные силы правительства, коммунистические повстанцы и частные полувоенные группировки. При этом все они, хотя и в различной степени, сотрудничают с четвертой армией — наркодельцами, которые покупают людей и оружие и управляют сотнями наемных убийц. В Парагвае от рук сторонников президента Рауля Кубаса погиб вице-президент Луис Мария Аргана, после чего президент был смещен с должности и бежал вместе с предводителем путчистов генералом Овьедо. Но стоит ли продолжать? Мы — в полосе депрессивного цикла.
Латиноамериканские интеллектуалы постоянно возвращаются к выяснению причин, обусловивших отсталость Латинской Америки на фоне благополучия Канады и США. В ходе дебатов предлагаются версии на любой вкус. В начале XIX века было принято обличать иберийское наследие с его католической нетерпимостью. В середине того же столетия провалы объясняли демографическим давлением крайне ленивого коренного населения, сопротивляющегося прогрессу. На заре XX века и в особенности после начала в 1910 году мексиканской революции получили распространение разговоры о том, что бедность и недоразвитость являются следствием несправедливого распределения богатств, и, прежде всего, земельной собственности. С 1920-х годов и далее источник зла видели в «эксплуататорском империализме янки». В 1930-е — 1940-е годы утвердилось убеждение, согласно которому нищета континента была следствием хронической слабости латиноамериканских правительств. Единственным лекарством тогда считалось превращение бюрократической машины в «мотор экономики», а государственных чиновников — в бизнесменов.
Выработка диагнозов и рецептов достигла кульминации в 1980-е годы — в «потерянное десятилетие», продемонстрировавшее, что прежние аргументы фальшивы, хотя и содержат в себе зерно истины. Небывалые темпы роста тех стран, которые в 1950-е годы были гораздо беднее латиноамериканских, — среди них Южная Корея, Тайвань, Сингапур, — показали, что континент ищет ключи к процветанию совершенно не там, где нужно. А это неизбежно возвращало нас к вечной проблеме: кто виноват?
Один из возможных (хотя и не полных) ответов возлагает ответственность на «элиты», то есть те группы, которые руководят и управляют ключевыми секторами общественной жизни. При этом предполагается, что в Латинской Америке элиты вдохновляются такими ценностями, установками и идеологиями, которые не способствуют социальному прогрессу. Иными словами, конкретных виновных нет; основная ответственность за распространение бедности лежит на тех, кто возглавляет общественные и частные организации, действующие на континенте.
Идея о том, что традиционные ценности и установки являются главным препятствием на пути прогресса, постепенно завоевала всеобщее признание. Но каким образом эти ценности и установки проявляют себя в поведении людей? В настоящей главе я попытаюсь описать их реализацию в поведении шести элитных групп: политиков, военных, бизнесменов, духовенства, интеллектуалов и последователей левых. Предваряя исследование, необходимо подчеркнуть, что было бы не совсем справедливо обвинять в наших бедах только элиты, которые, в конечном счете, лишь отражают состояние социума. Если их поведение радикально расходится с нормами общества в целом, их могут просто отвергнуть. Более того, внутренне элиты тоже неоднородны: в них есть люди, которые стремятся к преобразованию традиционных поведенческих стереотипов, обусловивших нынешнее тупиковое положение.
Начнем с политиков, которые всегда на виду и в силу этого наиболее удобны для исследования. В нынешней Латинской Америке политики настолько дискредитировали себя, что дня того, чтобы быть избранными, им приходится доказывать, что они — вовсе не политики, а профессиональные военные, королевы красоты, технократы и так далее. Почему так получилось? В основном из-за того, что в общественном секторе нашего континента безнаказанная коррупция давно стала нормой. Это социальное зло проявляет себя в трех формах.
• Классическая форма, при которой правительственные чиновники получают «комиссионные» и взятки за каждый проект, который выигрывает конкурс, или за каждое нарушение нормативного акта, приносящее кому-нибудь прибыль.
• Косвенная форма, при которой коррупция работает на благо близких вам людей, хотя вы лично можете оставаться незапятнанным. Хорошими примерами являются Хоакин Балагер в Доминиканской Республике и Хосе Мария Веласко Ибарра в Эквадоре.
• Клиентелистская форма (наиболее дорогостоящая), при которой общественные фонды используются для подкупа больших групп избирателей.
Дело выглядит так, будто бы политики — это не слуги общества, избранные для того, чтобы обеспечивать подчинение законам, но самые настоящие автократы, оценивающие собственный престиж в зависимости от того, какой закон они в состоянии нарушить. Именно в способности действовать, не оглядываясь на законы, следует искать основу латиноамериканского понимания власти.
Печальная истина состоит в том, что значительная доля латиноамериканцев поощряет или же просто терпит взаимоотношения, в которых личная лояльность неизменно вознаграждается, а деловые качества в основном игнорируются. В культуре Латинской Америки лояльность редко простирается за пределы узкого круга друзей и родственников. Именно поэтому общественному сектору мало кто доверяет, а понятие общего блага практически отсутствует. Неизбежным следствием такой ситуации является то, что самые преуспевающие политики — люди, оплачивающие своих союзников и сторонников.
Разумеется, такого рода пагубная практика распространена и в других районах мира. Но нас особенно тревожит то, насколько часто и интенсивно эти тенденции проявляются в Латинской Америке, насколько равнодушны наши граждане к подобным проявлениям, насколько безнаказанны те, кто допускает такие вещи. По-видимому, латиноамериканцы просто не понимают, что, в конечном счете, они сами поощряют коррупцию и неэффективность, усугубляющие отсталость континента.
Столь же глубоко причастны к проблемам Латинской Америки и военные. В передовых демократиях роль военных состоит в том, чтобы защищать страну от внешней угрозы. А на нашем континенте военные часто принимают на себя роль спасителей нации от провалов политиков, ради этого либо навязывая собственное понимание справедливости силой, либо напрямую принимая на себя управление государством и поддержание общественного порядка. В обоих случаях они действуют в своей стране как оккупанты.
Иногда говорят, что привычки латиноамериканских военных сложились под влиянием la madre patria, Испании. Истина, однако, состоит в том, что между 1810 и 1821 годами, когда у нас образовывались независимые республики, путчи в Испании были редкостью. По времени возникновения гражданских неурядиц и потрясений Иберийский полуостров зачастую шел в ногу с Латинской Америкой, но никогда не опережал ее. Скорее, напротив, южноамериканские caudillos, в XIX веке затевавшие бесчисленные гражданские войны, а в XX — утверждавшие диктатуры, представляются исконно местным историческим феноменом, связанным с авторитарной ментальностью, которая не уважала ни законность, ни демократические ценности.