– Погоди, – Имс чуть отстраняется, – передохни.

Собственный член ноет так, что в глаза двоится.

Артур смотрит на Имса из-под ресниц.

– Нет, давай прямо сейчас, – требует он.

– М-да? – с сомнением спрашивает Имс и снова заглядывает Артуру между ног.

Тут все меняется: Артур дергается, прикрывает руками пах, да еще и сгибает ногу, наивно полагая, что все эти манипуляции что-то скроют от Имса. Выглядит все это умилительно по-дурацки и невозможно наивно, и Имс не может удержаться, чтобы не заметить:

– Ты потрясающий. Но странный.

Артур снова молчит, как будто набрал в рот воды, и больше не смотрит на Имса, а смотрит куда-то в потолок. Словно ищет там что-то. Имс кусает его за сосок, чтобы не отвлекался. Артур захлебывается вздохом, и Имс снова перехватывает все его внимание.

– Ты странный, – продолжает он. – Ты одеваешься так, как будто занимаешься модой, а не наукой. Ну, это еще ладно. Но и без одежды ты выглядишь так, что в версию об этнографии поверить еще труднее.

– Почему?

– Потому что так следят за телом дорогие содержанки класса люкс, но никак не молодые перспективные ученые.

– Ты думаешь, я пытаюсь ввести тебя в заблуждение? – холодно спрашивает Артур. – Ты считаешь, что я не ученый, а дорогая проститутка?

Имс не замечает холодности. Он никогда не обращает внимания на глупости.

– Нет, я так не думаю, – отвечает он и укладывает на Артура ногу. Лежать так гораздо удобнее. – На проститутку ты, дорогуша, совсем не тянешь.

– Почему это? – Артур даже поднимается на локте, чтобы заглянуть Имсу в глаза.

– Дружочек, у тебя секс-то когда был в последний раз? – мягко спрашивает Имс. – Не везло с любовниками?

Ответа, в общем-то, не требуется. И так все ясно было с самого начала по тому, как нервозно Артур себя вел, как жадно и смущенно смотрел, с какой удалью набросился на Имса – уверенные в себе люди с регулярной половой жизнью расслаблены и уверены и, как правило, не психуют до слез и истерик.

Перед глазами Имса немедленно проносятся недавние воспоминания: как Артур не мог решиться подойти, как мялся, изображал недоступность, как откровенно боялся – и тем самым еще больше выдавал себя.

Только вот Имс не испытывает к Артуру по этому поводу никакого сочувствия, а даже наоборот – полный восторг и радость обладания. Никто, никто не заметил, все проглядели и пропустили, а теперь он с полным правом может забрать это себе. Внутренний Имс удовлетворенно и сыто вздыхает – нет ничего лучше, чем быть в мире с самим собой.

– Да, ты прав. Обычно мне не везет, – Артур снова отворачивается и продолжает очень тихо, так что Имс еле слышит последние слова. – Звезды всегда падают в руки других.

Теперь очередь Имса молчать. Неожиданная искренность, пусть даже случайно вырвавшаяся, и, кстати, это в очередной раз подчеркивает, насколько мало у Артура постельного опыта, – бьет наотмашь, как кирпич на голову.

Вот теперь Имс точно не выпустит его из рук. Правильно он подумал в тот самый первый миг, когда разглядел Артура в гостиной у Патриса – таких больше не делают.

А раритеты – специальность Имса. Никто не умеет обращаться с ними лучше, чем он.

Поэтому Имс решает прервать лирическую паузу, просовывает руки и обхватывает Артура за талию, чтобы резким рывком затащить того на себя. Артур от неожиданности чуть не переваливается на другую сторону, почти что падает с кровати и вынужденно хватается за Имса. Безволосая грудь с засохшими блестящими пятнами оказывается прямо перед лицом Имса, так что грех не облизать это великолепие. Имс высовывает язык и вылизывает, и даже мурлычет от удовольствия, а Артур ахает, и Имс мысленно дает сигнал ко второму раунду.

– Детка, между прочим, я так и не кончил, если ты не заметил, – говорит он и поддает бедрами вверх.

Артур заглядывает вниз, там, где они стиснуты друг с другом плотнее всего, смущается и пытается этого не показать, и от всего этого кровь у Имса в жилах пузырится и играет, как только что откупоренное шампанское. Артур закусывает губу и решительно сползает вниз по Имсу.

Какая прелесть.

– Ты мне очень нравишься, Артур, – говорит Имс вьющимся каштановым волосам на макушке, виднеющейся у него между ног. Завитки колышутся в такт движениям, когда Артур натягивается ртом Имсу на член.

По-видимому, у Имса сегодня тоже день честности и правды. Да, ненормальность Артура, кажется, заразная, вон как влияет на Имса. Он закрывает глаза и запускает руку Артуру в волосы, в них приятно сжимать пальцы, потом скользит дальше и гладит нежное ухо.

Сосет Артур не очень-то умело, если не сказать хуже, но все это пустяки.

Будет еще время научить, думает Имс.

***

На другой стороне континента, в душной экваториальной ночи, жители западной окраины Абомея просыпаются в холодном поту, разбуженные истошным воплем из джунглей.

Никто не рискует вылезать из-под одеяла. Слишком уж много торжества в этом крике.

Глава 6

Когда Артур позже, гораздо позже вспоминает это время, оно почему-то кажется ему красно-желтым.

Хотя это, разумеется, слишком примитивное определение для Артура.

Не красно-желтым, конечно же. Алым, золотистым, винным, солнечным, песчаным, бронзовым, цвета закатов, песка на пляже, цвета рыжего раскаленного солнца, бьющего утром сквозь белые прозрачные занавеси – Артур еще никогда не просыпался так поздно. Цвета загорелой кожи Имса, его апельсиновых и лососевых рубашек и бежевых льняных штатов. Цвета бутылок сладкого вина, в котором Артур себя не ограничивает, когда встречается с Имсом.

С Имсом он себя вообще не ограничивает. Это отрыв – отрыв на полную катушку, словно Артур куда-то торопится. Словно ему сказали, что через месяц или два он, возможно, умрет, и стремительно, без предупреждения.

Иногда ему кажется, что это сон, действительно кажется, хотя он всегда считал штампами подобные утверждения. Но штампы на то и штампы, что повторялись с людьми и событиями бесчисленное количество раз. И, что самое ироничное, даже став штампами, продолжают происходить на каждом шагу.

Такие штампы, как, например, скоропалительный роман сдержанного закомплексованного ученого с опасным незнакомцем в экзотической стране.

Они видятся каждый день, в разное время суток. Иногда Имс остается на ночь, иногда ловит Артура в номере до завтрака, иногда выволакивает на вечернюю прогулку. Артуру кажется, что у них обоих во лбу неоном горит: «Мы трахаемся». Но его это перестает смущать, наоборот, он гордится, что у него в любовниках такой, как Имс.

Он так втрескался в Имса, что порядком его ненавидит. И чем больше ненавидит, тем больше хочет, а чем больше хочет, тем больше ненавидит. Градус кипения все повышается, это замкнутый круг, и Артур в недоумении: где-то же есть предел этой экспоненте?

Имс его не очень-то расспрашивает о каких-то секретах и тайнах, но постепенно Артур замечает, что слишком много ему рассказал. Между поцелуями, лежа у него на груди, прижимаясь щекой к плечу, за бутылкой треклятого вина, под косячок забористой травы, которую Имс, кажется, достает из воздуха.

Это напрягает даже больше, чем то обстоятельство, что Артур заходится от восторга и криком кричит, когда Имс сжимает пальцы на его шее или оттягивает голову за волосы под немыслимым углом, когда трахает. В Имсе мало нежности, но потом Артур понимает, что это не так. В Имсе просто много проницательности.

И Артур за эти две гребаных, чудесных, несказанных недели так меняется, что не может вспомнить – когда это было так, что он видел собственное совокупление с кем-то со стороны. С ним ли это было? Потому что сейчас он не только не видит себя со стороны, он даже иногда не осознает собственных слов или действий, не дает им здравой оценки, не цепляется за детали. Так бывает во сне: страхи куда-то исчезают, и остается чистое чувство, которого в жизни почти не встретишь. Чистое вожделение. Чистое притяжение. Чистое предвкушение. И наслаждение тоже ничем не отягощено.