В Юльке не было ни грамма броской материной элегантности и стати. И она не потрясает акселерацией, как остальные девчонки. Обыкновенная девочка на все времена. Только вот волосы прижаты сиюмодным ободком — уменьшенной копией лошадиной дуги. Зря она его надела, ободок. Волосы у нее мягкие, негустые, ободок на них лежит грузно, а тут еще тяжелые, тоже сверхмодные очки — с «облучком» посередине, даже не заметишь живую девочку за такой амуницией. Но теперь Юлька сняла очки и смотрела так, что Тане захотелось ее от чего-то защищать, маленькую. Она ей улыбнулась, а тут вылез Роман.
— Татьяна Николаевна! — начал он. — Я что-то слегка заучился. В какой части света Останкино?
— Балда! — закричали Роману. — Это не у нас! Это на Млечном Пути.
— Невероятно! — печально сказал Роман. — Уже появились пришельцы.
Таня не знала, какая игра продолжается, заметила только: Юлька надела свои очки с «облучком» и… стала другой.
— Все! — сказала Таня. — Конец музыке.
На первом в году общешкольном собрании вопрос дисциплины стоял, так сказать, в профилактических целях. На тех собраниях, которые потом, после общего, должны были проходить по классам, тему определял сам классный руководитель. И Таня решила: это будет разговор о здоровье. Что бы там ни говорила их врач-оптимист, надо на здоровье обратить внимание. Последние трудные классы, плюс неуправляемая акселерация, плюс вся наша жизнь с ее стрессами, гиподинамией и шумами — все это надо знать. Ее бывший друг, доктор Михаил Славин, писал работу о признаках ранней ишемии. Он ей рассказывал много жутких историй, а она все их записывала. Записывала и думала: классический отход от заветов мамы. Я записываю его мысли, вместо того, чтобы оставить его ночевать. А сейчас мысли пригодились. Она листала тетрадку, там его рукой были нарисованы самые примитивные («Для таких темных, как ты», — говорил он) чертежики и диаграммы. Она перерисовывала их, ощущая тоскливую пустоту. Как раз состояние для рисования схем.
Родителей на собрание пришло мало. Несколько новых мам озирали Таню внимательно и придирчиво. Родителей Юльки не было. Из «старых» первой пришла мама Романа. В который раз Таня обратила внимание, как она тяжела для своих лет. Она больше всех взволновалась разговором о здоровье. Все ушли, а она, обмахиваясь тетрадкой, все выспрашивала:
— А у Ромасика очень большие синяки под глазами?.. А он не производит впечатления чем-то больного?..
Таня не судила ее за глупый страх, она понимала его, профессионально обязана была понимать в родителях. И все-таки Вера, как всегда, показалась ей клушей с одной-единственной функцией — вырастить дитя. Не укладывалось в голове, что она инженер, что у нее есть, должны быть какие-то профессиональные знания, что она вообще может о чем-то думать, кроме сына. Таня нарочно спросила ее о работе, та долго сосредоточивалась, морщила лоб, потом засмеялась и сказала:
— Вы сбили меня с толку. Когда я думаю о муже и сыне, я дурею. Это видно? Видно, видно… Я знаю… Так что о работе? Работаю. Служу. Все у меня хорошо в этом смысле. Почему вы спрашиваете?
Она даже слегка рассердилась на Таню за это не функциональное любопытство. В конце концов действительно, какое кому дело до ее служебных качеств? Тем более учительнице, для которой главное, чтобы она была хорошей матерью и хоть каким инженером…
Вера срисовала у Тани из книги упражнения для ликвидации сутулости. Роман, правда, сутулым не был. Но мамы сутулых поспешно убежали — знаем! знаем! — а эта сидела и рисовала. И лицо у нее было девчоночье, юное, одухотворенное, хоть и возникало из тяжелого двухъярусного подбородка.
Октябрь был как никогда.
— Я сто лет не видела таким Ботанический! — восхищалась учительница биологии, особа экспансивно-романтическая. — Что-то особенное. Иллюзия чего-то неземного! Хочется упасть в эту красоту и умереть! Умоляю! Поведите срочно детей!
Все захохотали, а она на могла понять почему.
— Чего вы? Чего вы? — спрашивала она.
— Обнаружили в тебе склонность к массовому убийству. Всей школой упасть и умереть!
— Я же не в том смысле! — стала оправдываться смущенная учительница.
— В том! В том! — смеялась Таня.
— …Ой! — закричала Юлька и сняла «облучок». — Это же в Останкине. Там действительно здорово!
— А! — сказал Роман. — Экспедиция на Млечный Путь. Татьяна Николаевна, а какие гарантии возвращения?
— Без гарантий, — ответила Таня. — Операция, полная риска. Можем умереть от красоты.
Умереть от красоты захотели почти все и отправились на другой конец Москвы на следующий же день. Ходили по саду почтительно, артистично всплескивали руками, закатывали глаза, и вдруг Сашка с диким воплем кинулся к фонарному столбу.
— Братцы, — закричал он, — железный! Как это прекрасно!
Все тут же подхватили игру картинно встали на колени вокруг столба, а Сашка произнес торжественный спич в честь Прометея, Яблочкова, чугунолитейного производства и призвал всех собирать металлолом.
Таня сказала: «Ах так… И не надо… Гуляйте!» И они просто гуляли, а потом, когда шли назад, Юлька и Роман отстали. Почему-то тогда Таня подумала: они подходят друг другу, как две половины одной разрезанной картинки. Но она не в первый раз так думала, видя возникающие на ее глазах юные пары, поэтому как подумала, так и забыла. А вспомнила о первом своем впечатлении уже потом, потом…
— Сколько в тебе кровей? — спросила Юлька.
— Одна-единственная неделимая русская, — торжественно ответил Роман.
— Ты вряд ли будешь гениальным, — серьезно сказала Юлька. — У меня гораздо больше шансов. У меня тоже преимущественно русская, но слегка разбавленная.
— Водой или сиропом? — спросил Роман.
— Сам дурак, — серьезно продолжала Юлька. — Бабушка у меня из немцев…
— Фи! — не поддавался Роман. — Тоже мне кровь…
— Мой отец — метис…
— Вот это уже мне нравится! — обрадовался Роман. — Метис — это звучит гордо.
— Не в том смысле, — сказала Юлька. — Он наполовину украинец, наполовину поляк. Понял?
— Тогда он мулат, — засокрушался Роман. — Это уже не так гордо. Не быть тебе гениальной. — И заинтересованно спросил: — А негров в вашем роду не было?