Я вижу, что мамаша Росуэлл воззрилась на мистера Росуэлла, и мне кажется, что она сейчас спросит: «На чьей же, собственно, ты стороне?» Однако она немного сбавляет тон.

— Я просто хочу напомнить, что, кроме них двоих, есть еще другие лица, кровно заинтересованные в этом деле.

— Мне кажется, Виктор это понимает, — говорит мистер Росуэлл. — По-моему, он сожалеет о случившемся ничуть не меньше, чем сожалел бы на его месте любой другой молодой человек.

(В тысячу раз больше, старина! Ты даже не представляешь себе, как я сожалею!)

— Ему уже пришлось объясняться со своими родителями, и, вероятно, это было не так легко. Я тоже совсем не в восторге от такого начала их совместной жизни, но теперь этого уже не поправишь, значит, надо исходить из того, что есть. Виктор как порядочный мужчина пришел к нам и заявил, что хочет жениться на Ингрид, и я уважаю его за это. А что касается Ингрид, то насколько я понимаю, она ни о чем другом и не мечтала, как только стать женой Виктора, с ребенком или без оного.

Эти слова заставляют Ингрид слегка покраснеть; она сидит, не поднимая глаз.

В общем, учитывая все обстоятельства и тот факт, что я предпочел бы никогда не знать о его существовании, этот старикан начинает мне даже нравиться, и он тоже как будто не считает меня последним подонком. А мамаша поджимает свой маленький ротик и, по-видимому, очень недовольна тем, что ей не дали еще немного надо мной покуражиться, и даже слегка растеряна оттого, что ее муженек так быстро выложил карты на стол. Однако она молчит, но я уже ясно представляю себе, как она может разойтись, когда нет мистера Росуэлла, чтобы держать ее в узде. Словом, веселого мало.

— Я полагаю, что нам надо перейти к практическим вопросам, — говорит мистер Росуэлл тоном делового человека, который не любит терять времени даром и находит, что пора закругляться. — Нужно решить, когда будет свадьба и где они будут жить. Я считаю, что пожениться им нужно как можно скорее, недельки через три-четыре, и тихо, без всякого шума. Что вы скажете, Виктор?

— Мне кажется, это правильно.

По мне, хоть завтра, раз этого не миновать. Я могу говорить только «ладно» и «хорошо», потому что теперь уже все решается помимо меня. От меня больше ничего не зависит. Но мне страшно от того, как молниеносно начало все это разворачиваться. Всего месяц назад я был волен идти, куда хочу, делать, что хочу, а пройдет еще месяц, и я уже буду женат, женат на девушке, которую я не только не люблю, но которая мне даже не особенно нравится, а затем к тому же скоро стану отцом! О, болван, безмозглый болван!

— Может случиться, разумеется, — говорит папаша Росуэлл, — что все это еще окажется ложной тревогой. Однако едва ли. И поскольку вы все равно уже будете женаты, то это ничего не изменит.

От этого просто сдохнуть можно как все выворачивается наизнанку! Ведь они же считают нас обыкновенной влюбленной парочкой, которая давно решила пожениться и просто не дотерпела до свадьбы. Они понятия не имеют о том, как в действительности обстоит дело, и я не могу им этого открыть. Я мог бы им сказать только одно: что это будет первоклассная хохма, если я окручусь с Ингрид, а потом все окажется ложной тревогой!

— Вам, разумеется, придется ограничиться регистрацией брака, — говорит мистер Росуэлл, и у миссис Росуэлл начинают дрожать губы, и она лезет в карман за носовым платком.

— Когда я только подумаю, — говорит она, почти слово в слово повторяя то, что говорила Старушенция, — как я всегда мечтала о свадьбе Ингрид… о приличной красивой свадьбе, в церкви, с певчими… Ингрид в белом подвенечном платье… Съедутся все родственники и друзья… Когда я только подумаю, какой торжественный это должен быть день… А теперь вдруг так… украдкой от всех…

Ингрид сжимает ее руку.

— Это не имеет значения, мама. Для меня это не важно.

— Но для меня важно, — говорит миссис Росуэлл. — Это самый торжественный день в жизни матери.

— Ну, тут уж ничего не попишешь, боюсь, что с этим мы должны будем примириться, — говорит мистер Росуэлл. — А значит, лучше всего перестать об этом думать. Теперь остается решить самое главное — где они будут жить. Есть у вас какие-либо предложения на этот счет, Виктор?

— Право, я еще не знаю… — Все это происходит так стремительно, я не успеваю даже подумать. У меня в голове только одна мысль: если бы все это как-то обошлось, если бы я мог из этого выкрутиться! Я всегда мечтал о том, что, когда я встречу свою девушку, мы с ней будем жить вдвоем, в маленьком домике или хотя бы для начала в маленькой квартирке. В уютном гнездышке, отдельно от всех — только она и я. — Я еще не успел этого обдумать, — говорю я. — Мне кажется, мы могли бы пожить у нас дома на первых порах. Пока не получим возможность обосноваться отдельно.

— А впоследствии вы имеете в виду арендовать дом?

— Да, конечно. Приобрести собственный дом мне не по карману.

Похоже, что у мамаши Росуэлл при этом заявлении кривятся губы, но, может быть, мне это только кажется. В таком состоянии, как у меня сейчас, я могу вообразить что угодно.

— А как смотрят на это ваши родители?

— Я пока еще не говорил с ними об этом. Но думаю, они будут не против. Места у нас хватит.

— У меня есть предложение, — говорит он. — Мы обсуждали это перед вашим приходом. Я часто бываю в отъезде, и, если Ингрид уедет тоже, ее мать останется совсем одна. Конечно, нельзя пришить Ингрид к материнской юбке на всю жизнь, но я не вижу причины, почему бы первое время вам не пожить здесь. Ближайшие месяцы будут для Ингрид довольно трудным испытанием, и присутствие матери значительно ей все облегчит. А вам это даст возможность не торопясь подыскать себе квартиру или поднакопить деньжат, чтобы приобрести собственный дом в рассрочку. Ну, что вы скажете?

А что опять-таки могу я сказать? Они все это уже решили без меня. Я гляжу на мамашу Росуэлл, которая молчит. Я подозреваю, что они обсудили этот вопрос и оставили его открытым до тех пор, пока не увидят, что я собой представляю, можно ли терпеть меня под одной с ними крышей. По-видимому, настолько-то я все-таки выдержал испытание. Все же я бы, конечно, предпочел жить в привычной для меня обстановке, особенно теперь, когда я далеко не уверен, что за тип эта мамаша. Но мое дело маленькое, решаю ведь не я.

— Что ж, ладно… Благодарю вас.

Теперь мы сидим и обмениваемся какими-то пустопорожними фразами, и они начинают выспрашивать то да се о моей семье. Рассказываю им о Старике, и о нашей Старушенции, и о Крис, и о Джиме, и о Дэвиде. Кажется, им было бы приятнее, если бы мой Старик оказался врачом или юристом или хотя бы держал какую-нибудь лавчонку на худой конец, лишь бы не шахтером. Но я никогда не стыдился профессии моего отца и теперь не собираюсь. По-видимому, Крис и Дэвид несколько вознаграждают мамашу Росуэлл за перенесенное разочарование, потому что мамаша Росуэлл — сноб, это ясно как божий день.

В начале десятого, проглотив чашку чаю с печеньем и пообещав мистеру Росуэллу познакомить его с моим Стариком, я смываюсь. Ингрид идет проводить меня до угла.

— Ну как? — спрашивает она, когда мы выходим на улицу.

— Как будто ничего, сошло. Во всяком случае, это уже позади.

— Для тебя, но не для меня, — говорит она. — Мне все это еще предстоит.

— Ну, у тебя все будет в порядке. Мои тебя не укусят. Главное, держись просто, не напускай на себя ничего, не выламывайся, и ты с ними чудно поладишь.

Да и почему бы ей не поладить, думаю я. Она, в общем-то, славная девчонка, и их же никто не принуждает жить с ней до скончания века, лет сорок, а то и больше. Это, в общем-то, как пожизненный приговор, и даже не скостят срок за хорошее поведение…

— Когда мы к ним пойдем?

— Мне кажется, чем скорее, тем лучше. Может быть, завтра вечером?

— Ох, боже мой… Ладно, завтра, так завтра.

Мы идем дальше, и я говорю:

— Мне понравился твой отец.

Жаль, что он так редко бывает дома, думаю, может, с его помощью мне было бы легче столковаться и с мамашей. Но в конце концов я не единственный на свете, кто не в восторге от своей тещи… да и от своей жены, если на то пошло. Утешение, конечно, маленькое. Весьма.