— Ай-ай-ай! Как разгорячился лоб у моего жеребца! Губы совсем пересохли, а! Жеребец пить хочет, ребята... Видите, чуть язык не высунул. Не желает мимо речки пройти не налившись...

Ребята всей ватагой кидаются вниз, и в мгновенье перед трактором появляется ведерко воды. Хасби выливает в дырку на макушке трактора всю воду и вновь просит принести. Потом он опять седлает своего конька. Трактор и в самом деле, напившись воды, перестает упрямиться и трогается с места, однако при этом он так чихает, что Хасби, расстроенный, щелкает языком:

— Эх, ребятки, холодная, видать, была у вас вода! Застудился ведь жеребец. Вон как чихает!

Мальчики, поглядывая друг на друга, сопят: кто же мог подумать, что случится такое! Знали бы, из дому теплой воды принесли.

Хасби все же не сердится. Всех, кто ходил по воду, он сажает на трактор. Расталкивая других, пытается уцепиться и Хайдар.

— Ты куда, черномазый! — говорит Хасби. — Жеребец ногу отдавит!

— Возьми и меня. Хасби-абы! — умоляет Хайдар. — Я тоже хочу за круглую штуку держаться.

Хасби сажает его рядом с собой.

Вот они едут на простуженном тракторе по улицам. Он чихает так раскатисто, что окна в избах дрожат, стайками вспархивают воробьи. Даже Мугезбай струсил и спрятался за забор, а собаки, поджав хвосты, кинулись в подворотни.

Когда стали подъезжать к правлению, навстречу им вышел председатель колхоза Сарьян.

— Добро пожаловать, брат Хасбиулла! — сказал он. — Ведь ты первую борозду на колхозном поле проведешь у нас! Да будет легка рука твоя!

— Пусть будет так! — ответил Хасби.

— Земли у нас много, брат Хасбиулла! Ай-хай, одолеешь ли?

— Может, и одолею! Ведь мой вороной — что тридцать коней!

Мальчики рты разинули:

— Ай-яй! Тридцать коней!

Тут появился отец Хайдара, но сына за то, что он сел на трактор, не поругал.

— Пойдем, сынок, смеркается уже, — сказал он. — Пойдем, вырастешь большой, сам, как Хасбиулла-абы, трактор поведешь.

В эту ночь Хайдар видел замечательные сны. Он ездил верхом на тракторе.

Уж так повелось исстари — деревенский мальчонка, едва выбравшись из колыбели, ступает одной ногой на пол, другой — на борозду. Вешнее солнце, лаская, красит его нежную кожу в бронзовый цвет, летние грозы, опустившись ливнем, взращивают его, как березку в поле; жгучие осенние ветры безжалостно секут, приучают к стуже.

Отец Хайдара Джихангир работал в колхозе бригадиром. Уходя в поле еще до солнца, он окликал Хайдара, спавшего в клети:

— Эй, малый, поехали!

Дважды он его никогда не окликал: хочешь — вставай, а охота понежиться — ждать не станет, уедет.

Как только Хайдар появлялся на дворе, отец легко подхватывал его на руки и сажал на теплую спину дремавшей у ворот лошадки. Та, от неожиданности вся вздрогнув, дергала головой, позванивала удилами, но затем, глянув искоса назад, быстро успокаивалась, словно говорила: «А, это тот самый егоза!..»

В это время из избы выбегала мать. Мэулихэ надевала на сына бешмет, обувала его босые ноги.

— Смотри не снимай, пока не сойдет роса! — строго наказывала она, завязывая ботинки и надевая ему на голову кепку.

Хайдар краешком глаза смотрел на отца. А тот щурил глаза и улыбался:

— Кутаешь? Кутай, кутай! Не то заиндеевеет, морозом хватит!

— Не говори так, ведь он еще ребенок, — возражала мать, застегивая сыну ворот.

Хайдару вовсе не нравилась эта забота: позорит его перед отцом, кутает, будто девчонку! Ему очень хотелось быть таким же сильным и складным, как отец. Чего только не делал Хайдар, чтобы походить на отца, чтобы услышать от него слово одобрения! На сабантуях он лазил на высокие гладкие столбы, где висели призы; выходил на борьбу с мальчиками старше и сильнее себя; скакал на самых норовистых колхозных конях. А как он восхищался крепкой посадкой отца! Ведь Джихангир был буденновцем! Его торчащие в обе стороны синие галифе и серебряные шпоры со звоном до сих пор хранятся на дне сундука.

Так и рос Хайдар: летом работал с отцом в поле, а зимой учился. Когда он окончил яктыкульскую среднюю школу, отец сказал ему:

— Не суждено нам было учиться в твои годы, сынок. А ты учись!..

Хайдар поехал в город, поступил в педагогический институт. Закончил он его с отличием, и ему предложили остаться в аспирантуре. Но Хайдар отказался. Не согласился он остаться и учителем в городской школе. Были у него свои мечты, свои стремления.

Он представлял себе, как преобразуется в недалеком будущем его родной Байтирак, ярко осветится электричеством... Будут в нем театр, кино, асфальтированные улицы... Этот новый Байтирак будет строить и он.

— Я буду учителем только в своем колхозе, — сказал он товарищам.

Хайдара не стали отговаривать. И он поехал заведующим школой в родной Байтирак.

Еще в годы учебы Хайдар часто задумывался над тем, что культура в деревне растет медленней, чем в городе, что невежество, мрачное наследие старой жизни, еще цепляется за многое в быту да и в сознании людей. И он считал своим долгом стать в угнетенной веками татарской деревне проводником большой культуры, свет которой зажгла над всей страной великая революция.

Не раз приходилось Хайдару и в школе и на конференциях учителей вступать в яростную борьбу с рутинерами, которые не видели разницы между советским педагогом и учителем старой школы...

Однако не успел Хайдар поработать и двух лет, как началась война. Но и за этот короткий срок сумел он оставить по себе добрую память.

Было у него много знаний, он глубоко чувствовал природу и умел подойти к ребенку. Поэтому все, о чем бы он ни рассказывал детям, оживало в их глазах, раскрывалось неведомым до сих пор содержанием, расцветало невиданными красками. При каждом удобном случае Хайдар шел с ребятами в поле, в лес, в луга. И они, затаив дыхание, подолгу слушали его рассказы о жизни вековых деревьев, узнавали тайны сложных узоров на их коре, поражались трудолюбию муравьев и еще многому другому. Учитель казался им всемогущим кудесником, знающим тайны природы, понимающим язык всех тварей. Любовь ребятишек к учителю была так сильна, что они каждый день, желая подольше побыть с ним, всей ватагой провожали его из школы домой.

Хайдар и на фронте не забывал своих учеников, переписывался с ними и несказанно обрадовался, когда, вернувшись из госпиталя, увидел на пристани бегущих к нему ребят.

...Хайдар шел бодро, с жадностью вдыхая разнообразные запахи леса, его трав, и вдруг на память ему пришли стихи:

«Зеленорукая девчонка!» — подумал он и улыбнулся.

Это было давно. Хайдар перешел тогда на четвертый курс и приехал домой на каникулы. Только было собрался он на рыбалку, как его вызвали в комсомольскую организацию и объявили, что он должен взяться за постановку юбилейного спектакля.

Секретарь пояснил ему:

— Скоро исполняется десятилетие нашего драматического кружка. Вот нам и нужно к юбилею поставить «Галиябану». Да так, чтобы об этом спектакле заговорил весь район!

Это был тот самый кружок, в котором Хайдар играл когда-то. Времени до юбилея оставалось мало, поэтому новоявленный режиссер взялся за порученное дело весьма круто. Была поставлена на ноги вся деревенская молодежь, репетиции затягивались до ночи. Артисты от усталости валились с ног, к концу репетиций у них начинали заплетаться языки.