— Нашла о чем толковать! Да разве об этом теперь разговор? Вот уж действительно, кузнец коня кует, а лягушка лапу сует. Как семян набрать, как план выполнить — вот о чем нынче забота! — Сайфи исподлобья посмотрел на Мэулихэ и повернулся к Нэфисэ: — Говорю тебе, не можем мы теперь так замахиваться.

Однако, увидев озабоченные лица Нэфисэ и ее подруг, председатель, видимо, несколько смягчился:

— По скольку же ты собираешься высевать?

Нэфисэ быстро вынула из внутреннего кармана синего жакета записную книжку.

— Смотри, Сайфи-абы: норму высева мы определяем по качеству почвы, по весу и всхожести семян. Чтобы получить высокий урожай, нам никак нельзя сеять меньше ста семидесяти пяти кило на гектар. Ведь ты сам согласился с этим, когда утверждали план.

Сайфи протяжно свистнул. Приняв это за шутку, Апипэ фыркнула.

— Ай-яй! — покачал головой Сайфи. — Ну, и щедра же ты в расчетах! Выходит так: есть ли в колхозе семена, нет ли, а тебе подавай! Не-ет, душенька, не выйдет! Нынче все планы пересматривать приходится. По зернышку ли будешь сеять, пополам ли каждое дробить, — не мое дело. Выделю тебе по сто двадцать кило, тем и довольствуйся. Больше у меня ни грамма не получишь. Вот так, без обид...

Этими словами Сайфи, казалось, столкнул обратно большой груз, с трудом вытянутый бригадой на гору. Мэулихэ ахнула от неожиданности, Сумбюль и Карлыгач растерянно уставились на Нэфисэ. В глазах бригадира было глубокое возмущение.

— Что это ты говоришь, Сайфи-абы! — Вскрикнула она. — Хочешь свести на нет всю нашу работу?! Для чего же мы столько трудились? Осенью, утопая по колено в грязи, ил со дна реки таскали; зимой, проваливаясь в сугробах, снег задерживали; в мороз да буран навоз вывозили, золу собирали. А ночами еще агротехнику усваивали. Ради чего это? Все для того, чтобы вырастить хороший урожай...

— Видали? Председателя колхоза агитирует! Смотри пожалуйста! Да кто же вам мешает? Выращивайте на здоровье.

— А как вырастить, если половина земли голой останется?

Сайфи снова выпятил губу и пожал плечами:

— Ежели район не отпустит — от меня не ждите. Так вот — без обид!..

Отойдя немного, он бросил через плечо:

— А отпустит, разговор будет другой*

3

У дальних амбаров уже никого не видно — все давно разошлись. Скрылся с глаз и Сайфи.

Апипэ беспокойно заерзала, закряхтела:

— По домам, что ль, пойдем? Гляньте, только мы и сидим...

Но ей никто не ответил.

— Ну, как же нам, голубки, быть теперь? — промолвила Нэфисэ после раздумья. — Не хватит у нас семян.

Вскинув длинные черные ресницы, она испытующе смотрела то на одну, то на другую подругу. Кто знает, может, и ее Газиз сидит вот так перед боем с друзьями и вглядывается в их лица: хочет прочесть по ним, не сробеют ли? Нет ли в суровых солдатских глазах сомнения? Можно ли положиться на них в тяжелую минуту?.. Морщинки на лбу выдавали крайнюю озабоченность Нэфисэ.

— Ну, что поделаешь, если семян недостает? — отозвалась устало Зэйнэпбану, крупная широколицая девушка. — Не биться же головой о камень! Засеем, сколько сможем, а часть земли будет в залежи. Все равно больше не выпросишь у сухорукого.

Все удивленно посмотрели на нее. Мэулихэ даже заморгала глазами:

— Постой-ка, ты что это болтаешь? Землю незасеянной оставить?

— Да ведь семян не хватает...

— Упаси господи... Хороших родителей дочь, а мелешь несусветное. Тьфу, тьфу!.. Пусть ветром унесет твои слова! Ежели в такой год, в самую войну, землю не засеешь, разверзнется она под тобой, так и знай!

И без того всегда красная Зэйнэпбану залилась багровым румянцем.

— С отчаянья это я, Мэулихэ-апа...

Мэулихэ вся кипела. Глаза ее смотрели сурово, крылья тонкого носа вздрагивали.

— И в отчаянье не смей такое говорить! Пускай враги отчаиваются! Не хватает своего разума, сиди слушай, что другие скажут.

Зэйнэпбану молча вытирала лицо фартуком.

Пока судили да рядили, кому-то пришла в голову мысль досеять землю овсом. Но от этого тотчас отказались. Не для овса обрабатывали почву! Что ни говори, овес и есть овес. А тут надо пшеницу вырастить, да самую лучшую, урожайную.

Карлыгач не отрывая глаз следила за сидящими против нее Нэфисэ и Мэулихэ. От них она ожидала услышать спасительное слово и старалась угадать, что же они скажут. И неожиданно нужное слово нашлось у нее самой. Где же слыхала она про это — на районном собрании комсомола? Или прочитала в газете? Не совсем уверенная, что ее предложение понравится, она проговорила:

— Нэфисэ-апа! А если мы соберем недостающие семена меж собой и одолжим колхозу до осени?

Нэфисэ от неожиданности встрепенулась, вся посветлела. Она даже засмеялась от радости.

— Слышите? Слышите, что Карлыгач говорит? Я и сама думала об этом. Уверена была, что не подведете, славные вы мои. Согласны?.. Ну, пойдемте! Потолкуем с остальными, да и с домашними посоветуемся. Узнаем, кто сколько пшеницы в силах одолжить... Айсылу-апа обо всем расскажем.

— Правильно. Ты по дороге и зайди к ней.

Шумно переговариваясь, женщины направились к деревне. Вскоре их нагнал Шамсутдин. Протянув Нэфисэ конверт, он как-то странно поглядел на нее голубоватыми глазами:

— С утра таскаю, тебе самой хотел вручить...

Карлыгач и Сумбюль запрыгали, потянулись к Нэфисэ:

— От Газиза-абы? Давно уже писем не было. Вот радость-то!

Нэфисэ стояла растерянная, не зная, брать ли ей письмо. Оно было не от Газиза, а от Зинната, джигита, который давно, еще до войны, уехал из Байтирака.

4

Два события оставили неизгладимый след в сердце Нэфисэ.

Был у нее старший брат Сарьян, который выделился из семьи и жил своим домом. Сейчас Нэфисэ уже почти не могла представить себе его лица. Но в памяти ее навсегда сохранился образ высокого, жизнерадостного человека. Ей даже казалось, что она и сейчас ощущает прикосновение его большой теплой руки и слышит его ласковый голос.

У Сарьяна не было детей. Поэтому, а может быть, и потому, что была Нэфисэ самой младшей в семье, стала она любимицей брата. Когда Нэфисэ подросла, мать показывала ей хранившиеся на дне сундука крохотные красные ичиги, — это Сарьян привез подарок своей сестренке из Казани.

Мать рассказывала, что Сарьян ушел из родного гнезда, потому что не смог ужиться с отцом. Однако, когда Нэфисэ заболела корью, брат просиживал ночи у изголовья своей сестренки. Когда же она стала поправляться, он носил ее на руках, мастерил ей забавные игрушки. Нэфисэ хорошо помнит, что и сама она всегда тянулась к брату. Таясь от угрюмого отца, она пробиралась по густой траве на соседнюю улицу, к маленькому домику под соломенной крышей, где в окнах висели такие привлекательные синие и зеленые стеклянные шары, где даже трава во дворе пахла душистыми яблоками. Ни у кого не было такой вкусной сметаны, как здесь, нигде не пекли таких хрустких оладьев. Бывало, Нэфисэ только появится на пороге, как брат уже встречал ее шумным возгласом:

— А, сестренка пришла! Ну-ка, женушка, неси что там у тебя есть!

Но чаще всего Нэфисэ не заставала дома своего Сарьяна-абы и бежала к нему в правление колхоза. Там он подхватывал ее под руки и сажал за большой стол в кресло с высокими подлокотниками, а сам усаживался рядом на табуретке. Товарищи Сарьяна подмигивали друг другу, улыбались. А Нэфисэ очень нравилось сидеть рядом с братом, наблюдать, как кричит он в трубку телефона, как медленно пишет, как шуршит при этом пером.

...Было это весной, поздним вечером. Вдруг в доме поднялся крик, плач. Мать схватила Нэфисэ за руку и побежала с ней в правление колхоза. Комната была битком набита людьми. Они расступились перед ними. В том самом кресле с высокими подлокотниками сидел ее Сарьян-абы, но как-то неудобно опустившись, склонив голову к плечу. Два человека поддерживали его. Все были в смятенье, женщины плакали. Слышались обрывки фраз: