. . .

Повсюду сверкают кристаллические деревья и сахарные эдельвейсы. В волнах хрустального моря застыло отраженное небо. Замерзшие рыбы безмолвно взирают на скованные одним льдом звезды. Пахнет вечномерзлотными цитрусами.

Верика выбирается из снега и показывает на рукаве ледышку:

– А вот это само ко мне прилипло.

Фигурка напоминает пузатую ящерицу с распростертыми лапками. Верика зажимает ее в ладошке. Мелкая рептилия оттаивает и, щелкая ресницами, принимается безмолвно ликовать.

– Что он хочет этим сказать? – спрашивает Геогриф, насупленно торча из сугроба.

Верика сурдопереводит:

– Говорит, что он нездешний.

– Довольно необычное имя для крокодильчика.

Верика представляется незнакомцу:

– Будем знакомы, меня зовут Верика.

Геогриф ревностно вперивается в неознакомца снегозащитными окулярами. Его низкоутробный голос деловито чревовещает:

– Двадцать девять минут пятьдесят девять секунд до обеда.

Вжжжик! Сигнал принят, Геогриф втягивает металлические перья, недолго демонстрируя свой чеканный профиль на фоне отвесного края скалы. Ему, несомненно, есть чем покрасоваться. Ни единой условности, ни единой зацепки. Верика любуется безупречностью силуэта: «Ну надо-же! Очень натуралистичен, даже ухо чешет по-птичьи. Только вот хвост какой-то несуразный, черепаший что ли?»

Из тоннеля в сугробе просачивается знакомый паровозный гундок, с легким насморочным акцентом:

– Ду-ду!

И не слышен стук колес, только сердце бьется и поет.

…плоды своего времени

Любая прогулка приносит свои плоды. Утренняя прогулка принесла потенциальные шедевры ваяния. Свалила их в мокрое полотенце и оставила в углу мастерской. Назревающие скульптурности безроптствуют в ожидании прикосновения уверенной хозяйской руки.

. . .

Верика обеими руками работает с глиной. Глина не сопротивляется, но и не поддается. То скользит, то вырывается, то ломается. В общем, ведет себя как капризный ребенок.

– Может, тебе чего-то не хватает?

Верика поливает мнущуюся кучку водой и продолжает усердствовать. Комок наконец становится более сговорчивым, послушным и податливым.

– Ну вот! Давно бы так.

Глина вытягивается в стройный сосуд, из которого тотчас доносится гулкий керамический голос Геогрифа:

– Слушаю и повинуюсь, о моя благолепная повелительница!

– Не торопись, это пока еще разминка. – Верика разгоняет ногой гончарный круг.

Слышен улюлюкающий клич Геогрифа, уносимого центробежными силами в сушилку.

Верика одним махом сминает кувшин и некоторое время сидит неподвижно, запустив пальцы в мягкую массу. Затем снова принимается отрабатывать пластику. Ласково поглаживает и старательно тискает скользкую мнительную лепешку.

. . .

Чья-то невидимая рука раскручивает тяжелый жернов и Верика пытается удержать на поверхности бесформенное брение, крепко сжимая ладони. Скульптурное изделие выскальзывает, круг замедляется, постепенно останавливаясь, и на каменной столешнице замирает винтообразная ваза в позе бессмертного йога. Стоит и отдышаться не может от такой круговерти:

– Ох, голова кружится! – Ваза держится за края, продолжая покачиваться.

Верика с энтузиазмом размешивает глазурь:

– Шоколадная подойдет?

Ваза смиренно кивает.

Близится час предобжиговой просушки…

. . .

Верика решительно заглядывает к Евсении в дневную комнату. Это единственное место, где наверняка можно обнаружить изморозь на стеклах. Вообще-то, ей нужны сосульки, но пока можно обойтись и наскабливанием инея. Верика подходит к витражному стеклу и выбирает бесцветный участок, покрытый холодным ворсом. Видит нежнейшие снежинки, видит искрящегося многокрыла, видит женщину в белом, с белым лицом и светлыми очами.

Кристаллики, обрамляющие голову женщины, принимаются поблескивать и распевать острыми тонюсенькими голосками хвалебную песнь, будто ледяным смычком прикосновенно водя по струнам замерзших струек. Верика приближается к заиндевевшему стеклу и наблюдает образовавшееся бледное пятнышко, которое плавно увеличивается, и Верика, по инерции сведя глаза в кучку, видит размытую немногоцветную овальную картинку, представляющую собой теплую норку, где обстоит такая тишина, что светло-белые облака стекают к подножию и возносятся к ореолу из пушистых перьев, взбиваясь и укладываясь в арку небесного свода. На плоскости стекла остаются три крохотные мерцающие звездочки, две из которых располагаются на левом и правом плечах белоснежной женщины, а одна – на темно-белом платке, покрывающем ее голову. Полотно дополняется просеивающимися лучами звезды по имени Солнце.

У Верики начинают слезиться глаза от яркого света. И она видит то, о чем так скоро предстоит поведать своеглавому Герральдию.

Но пока что она видит неведомое…

. . .

Первое слово, которое самостоятельно прочла Верика, оказалось неожиданностью для одного известного художника. Сегодня утром она заглянула через правое плечо Хопнессы и разборчиво произнесла:

– Б-р-р-р!

Хопнесса, конечно же, подумала, что Верика озябла и попросила Герральдия разжечь огонь в очаге. В ответ на это Герральдий поинтересовался у Хопнессы о внутреннем содержании книги, которую она просматривает. Верика отчетливо повторила:

– Бррр! Б-р-ррэйгель!

С того момента Верика усвоила для себя два обязательных правила. Первое – не заглядывать через плечо. Второе – выбирать нужные слова.

Для того чтобы находить правильные слова, нужно знать, как выглядят правильные буквы.

– Проще простого! Это как грибы собирать, – заявляет Геогриф, и, видя, что его внимательно слушают, продолжает докладческим тоном: – Зная местность, можно определить, где и какие грибы растут. В бору водятся боровики, во мху – моховики, под березой – подберезовики…

Поразмыслив недолго, добавляет:

– …Опять же, опята на пеньках.

Верика согласно кивает головой:

– А где грузди водятся?

Геогриф одевает непроницаемые очки и отвечает:

– В лесу.

Верика, не моргнув глазом, уточняет:

– Но ведь в лесу должны водиться лесовики!

– Лесички, – поправляет Геогриф.

Верика живо представляет себе, как грибы играют в прятки. Кто в траве прячется, кто на дереве, кто под землей. А Геогриф с корзинкой ходит и кричит водящимся в этой местности грибам: «Кто не спрятался – я не виноват!»

– Только вот при чем здесь буквы? А!

Сейчас Верика проходит букву «А». И не абы как, а насквозь – под перекладиной, чтобы лучше с ней ознакомиться. Буква «А» – не согласная, но открытая, потому что гласная. Еще эту букву можно преодолевать, как горный перевал. Верика скатывается с вершины, запечатлевает себя на фоне буквы номер один и подписывает открытку для близких:

«Мысленно с вами. Мы – это „А” и я. Место. Подпись. Дата».

…блуждающие огни

Верика разглядывает шкатулку с драгоценностями. Интересно, что в них такого ценного? Гладит пальцем гранатовое сердце. Оно печально вздыхает и смущенно рдеет. Верика присаживается у ног Хопнессы:

– Это клад?

– Нет, ведь никто зарока не давал.

– Не жалко такую красоту?

– Кто же камни жалеет в наше время!

– Потому-то они и холодные такие.

– Когда они чувствуют на себе внимание настоящих ценителей, они оживают. Смотри! – Хопнесса указывает спицей в сторону окна, открывающего панораму ночного города.

Над каменной подоконной плитой воцаряется букет из мерцающих игольчатых астр – изумрудных, фиолетовых, пурпурных. Маленький фейерверк на фоне постылых огней казенного города.

. . .

Теперь у Верики есть настоящий дракончик из породы двукрылых единохвостов. Имя, которое ему присвоил Геогриф, не прижилось, поэтому домашние по привычке называют его Нездешнием. Нездешния решено кормить положительными эмоциями:

– Сегодня мы угостим тебя скоморошковыми шариками.