В действительности разум и воля принадлежат только человеку, а не вещам; а так как лицом называется именно существо, одаренное разумом и волею, то имущество никогда не может быть лицом или составною частью лица: оно всегда является только принадлежностью лица. Если в правоведении имущество возводится иногда на степень лица, например в так называемом лежачем наследстве (hereditas jacens), то это происходит единственно оттого, что лицо наследника остается пока неизвестным; но никто никогда не признавал это за что-либо иное, как за юридическую фикцию. Реально же всякая деятельность, как частная, так и общественная, исходит из разума и воли единичных существ, ибо иных одаренных разумом и волею субъектов в действительности не существует. Самая общественная воля не что иное как юридическая фикция, ибо общество как целое реально воли не имеет: волею его признается воля тех или других единичных лиц, которые считаются его представителями. Поэтому ни социология, ни какая-либо другая наука, исследующая человеческие отношения, не может отправляться от иного начала, кроме разума и воли отдельного лица: все остальное является производным. Индивидуализм может быть устранен только с уничтожением человека.

Шеффле проводит свои аналогии и по различным видам тканей. Он насчитывает шесть родов общественных тканей, а именно, связующие ткани (Bindegewebe), представляющие всякого рода бесформенные отношения, кровные, этнографические, местные, торговые, религиозные, общежительные, сословные, даже политические, и пять специальных тканей, через посредство которых совершаются важнейшие отправления общественного организма: таковы оседлость, защита, хозяйство, техника и руководство. В физическом организме этим пяти тканям соответствуют кости, кожа, питательные сосуды, мускулы и нервы. Оседлость выражается в постройках и дорогах; они образуют общественный скелет, в котором большие города изображают череп, средние позвоночный столб, а разные движимые придатки, как то мебель и экипажи, занимают место связок (стр. 326-327). К защите относятся всякие покрышки, упаковки, лаки, заборы, конверты, одежда, обувь, перчатки, дрова, наконец армия и флот, которые, к удивлению, оказываются в одной категории с коробочками, рамками и дровами (стр. 329-330). Однако же, будучи орудиями деятельности, они относятся вместе с тем и к технике (стр. 346), так что одно и то же учреждение является в одно и то же время и общественною кожею, и общественными мускулами, что несколько путает аналогию. Самые ткани впоследствии являются как целые системы органов, представляющие отчасти те же рубрики оседлости, защиты, хозяйства, а отчасти и другие: щколу, умственное развлечение, искусство, язык и т.д. (стр. 847). В этих системах, например в оседлости, которая в виде ткани представляла только собрание вещей, важнейшею составною частью являются уже лица, и Шеффле серьезно утверждает, что "те части тела, как то скелет, известные мускулы, нервы, связи, которые служат ходьбе, сидению, лежанию, восхождению, подниманию, ношению, нагружению, езде, должны рассматриваться как живой вклад (или часть) социального организма защиты и движения" (III, стр. 117), так что например нога человека, которая служит ему для ходьбы, должна рассматриваться как часть общественной ноги и т.д.

Все эти ребяческие подобия, без сомнения, могут вызывать только улыбку. А между тем Шеффле делает из них важнейшие выводы относительно экономического порядка общественной жизни. "При полном сознании одухотворенной сущности социального обмена материи, - говорит он, - мы не должны однако позволить отнять у себя одну прибыль, которую мы получили от сравнения его с обменом материи в животном теле. Общественный обмен материи как целое стоит выше своих членов, то есть хозяйств отдельных семейств, частных лиц и учреждений. Точно так же национальные или социальные экономические категории идут прежде частнохозяйственных. Если даже исторический социальный обмен материи слагается из соединения и взаимных сношений отдельных хозяйств, (большею частью частнохозяйственным путем торговли, то все-таки, как скоро социальный обмен материи образовался из совокупляющих патриархальных, или феодальных, или капиталистических, или общехозяйственных организующих, оборотных и интегрирующих сил, так обмен материи общественного тела становится выше особых обменов материи отдельных хозяйств; целое идет прежде частей. Последние зависят от первых" (III, стр. 243). То есть, говоря человеческим языком, хотя в истории и в жизни общественное хозяйство представляется не более как взаимодействием частных хозяйств, однако аналогия с животным организмом заставляет нас утверждать, что общее хозяйство господствует над частным. "Физиология животного питания, - прибавляет Шеффле, - хотя она в недавнее время основательно разработала клетчатые питательные процессы, никогда однако же не забывала, что хозяйства клеточек составляют интегрирующие части общего питания. В народном же хозяйстве замечательным образом с первого раза выдалась с значительною односторонностью противоположная, частнохозяйственная точка зрения".

То, что автору кажется удивительным, происходит просто оттого, что обе науки, отправляясь от изучения явлений, исследуют то, что они находят в действительности, а не строят фантастических теорий на основании мнимых аналогий. Из того, что в физическом организме общее питание совершается посредством желудка, от которого отдельные клеточки получают свою пищу, вовсе не следует, что таковой же желудок непременно должен обретаться и в народном хозяйстве. Предполагать тут одинаковые начала, когда действительность показывает нам совершенно противное, значит не идти научным путем, а предаваться праздным фантазиям. Аристотель, у которого Шеффле заимствовал положение, что целое идет прежде частей, возражая Платону, говорит, что общество менее едино, нежели отдельное лицо, а потому отношение частей к целому, которое существует в последней, не может служить указанием для первого.

Между тем Шеффле, исходя от этого начала, строит на нем целую систему народного хозяйства. Он утверждает, что все "частные потребности суть только составные, в себе самих далее расчленяющиеся части общей потребности, которая служит поддержанию совокупного жизненного движения и обновлению всех субстанций общественного тела... Совокупное удовлетворение разнообразных потребностей лица и целого народа ведет к постоянному возобновлению общественного тела. Потребности составляют поэтому одну единицу; они не могут быть разделены... Частные потребности физических и нравственных лиц могут правильно обсуждаться только как члены совокупной потребности" (III, стр. 249). И тут, по уверению Шеффле, "речь идет не об том только, чтобы свести общий итог личных, частью в высшей степени неразумных и вредных для общества потребностей и признать их не обращая внимания на интересы целого. Отдельные потребности следует частью уничтожить, частью затруднить. Другие должны получить право гражданства или облегчения. Свободе личных потребностей надобно положить общественные границы, узду и побуждения: в интересах совокупного сохранения" (стр. 320). Правда, несколько далее Шеффле признает, что "терроризм, который захотел бы отодвинуть назад личную свободу потребностей существенно за пределы нынешней свободы потребностей среднего состояния, наверное не мог бы продержаться долее четверти года" (стр. 344); но это одно из тех противоречий, в которые вовлекают автора неотразимые требования действительности и которые характеризуют указанное выше двоякое течение его мыслей.

Точно так же как в потребностях, Шеффле и в работе, и ее произведениях видит одно целое. "Совокупная реальность народнохозяйственных издержек и выгод, - говорит он, - составляет живую или скрывающуюся в материи общественную силу данной цивилизации. В двойном облике издержек и пользы, который представляет нам каждое вещественное благо, проявляются две стороны единой, выражающейся в обмене материи силы... Как рабочая сила в обширном смысле, она составляет единый источник материального дифференцирования разнообразных благ... Вследствие этого самые различные рода блага образуют обусловливающие друг друга составные части совокупной потребности общества, или одного и того же связанного обменом союза лиц... Все хозяйственные блага, в пределах того круга потребностей, к которому они принадлежат, имеют одну и ту же сложную и нераздельную силу своим источником и своею целью" (III, стр. 274-276). Отсюда требование, чтобы сумма всех отдельных работ была сведена к "единой нераздельной субстанции общественной силы как к своему знаменателю" (стр. 276) и чтобы "работы производились как части совокупной работы, под общественным руководством", причем "каждому лично записывались бы только часы исполненной для народа работы на том листе, который он имел бы при одном из отделений великой расчленяющейся на отделы главной социальной бухгалтерии" (стр. 334). Такое "социальное государство имело бы в действительности социализированную, связанную в одно интегральное целое национальную работу" (стр. 315). Но настоящее устройство народного хозяйства, замечает Шеффле, не представляет и тени такого рода общественной организации. Образование ценностей предоставлено борьбе частных интересов. В этой борьбе решают перевес капитала и хитрость. Средние общественные издержки и получаемая общественная выгода не только не подчиняются общим правилам, но даже не сознаются, не определяются и не вычисляются. Одним словом, вместо совокупных потребностей, совокупной работы и совокупных произведений, мы имеем бесконечное разнообразие частных потребностей, работ и произведений.