Родбертус показывает, какие последствия должен иметь для науки этот измененный взгляд. Начавши с понятий о народном, или общественном труде, как совокупном действии связанных в одно неразрывное целое единичных сил, и о народном имуществе, как столь же неразрывно связанной совокупности произведенных трудом материальных благ, наука должна показать, каким образом это целое внутри себя распадается на отдельные отрасли, группы и наконец единичные предприятия. Она в этом целом должна различить народную территорию, народный капитал и наконец народный продукт, которого часть должна идти на возмещение потраченного капитала, а другая составляет народный доход, распределяющийся между членами сообразно с участием каждого в общем производстве. Наука должна затем показать, каким образом направление и движение народного производства, а равно и распределение произведений, зависят от установлений положительного права, и каким образом все это получило бы совершенно иной вид, если бы, сообразно с истинными понятиями об отношении целого к частям, каждому лицу присваивалась в собственность только приходящаяся на него доля народного дохода, а отнюдь не земля и капитал, которые должны оставаться собственностью общества. При таком устройстве все направления народного производства, сообразно с народными потребностями, должны бы были находиться в руках общественного учреждения, которое распоряжалось бы и доставлением продуктов потребителям, без всякого посредства купли или мены, а потому без денег. Весь народный доход при таком порядке распределялся бы между производителями, то есть работниками, сообразно с исполненною ими работою, взамен которой каждый мог бы получать из общественных магазинов соответствующую долю нужных для него предметов потребителя. Землевладельцы, капиталисты, все это бы исчезло; не было бы ни торговых кризисов, ни пауперизма, и множество предрассудков, затемняющих ныне истинное положение дела, уступили бы место ясному пониманию предмета.

Читатель видит, куда ведет понятие об организме как целом, владычествующем над частями. Но нетрудно заметить вместе с тем, что все это здание построено на воздухе. Понятие о народном труде, о народном имуществе и народном производстве, которые, по мнению Родбертуса, должны стоять во главе экономической науки, вытекают, по его уверению, из разделения труда, которое и работу, и имущество связывает в одно неразрывное целое. Между тем ничего подобного ни в теории, ни в действительности из разделения труда не вытекает. Разделение труда составляет основное экономическое начало, без которого немыслимо сколько-нибудь успешное производство. Оно состоит в том, что каждый производитель занимается своим делом и затем путем обмена приобретает от других все потребные для него предметы. В силу чего же установляется такой порядок? Просто в силу того, что каждый находит более выгодным заниматься одним делом, нежели все производить самому. Человек, искусный в сапожном ремесле, поселяется в деревне и делает сапоги; крестьяне охотно их покупают, а сапожник живет на приобретенные этим способом деньги: он у домовладельца нанимает квартиру, у землепашцев покупает хлеб, у мясника мясо, у лавочника колониальные товары, у портного платье. Таким образом происходит разделение труда, просто вследствие стремления каждого к своей личной выгоде. Но никакого общего хозяйства и общего имущества у сапожника с крестьянами, лавочником и портным из этих отношений не образуется. И хозяйство, и имущество остаются разделенными; происходит только обмен произведений.

То же самое в гораздо более обширных размерах совершается и между целыми странами. Англия получает хлеб из России, чай из Китая, кофе из Аравии, сахар из Вест-Индии, хлопок из Северной Америки и взамен этого сбывает в эти страны свои фабричные произведения; но из этого отнюдь не следует, что Англия со всеми этими странами связана в одно неразрывное целое и что для всех их надобно установить какой-нибудь общий хозяйственный департамент, который бы направлял производство и заведовал распределением имуществ. Утверждать, что из разделения труда вытекает что-нибудь, кроме обмена произведений, значит принимать метафоры за действительность. Мы видим здесь живой пример того непостижимого легкомыслия, с которым социалисты строят свои воздушные замки.

Чтобы внести единство в экономические отношения, очевидно недостаточно труда и обмена. Нужно присоединить сюда иное начало, уже не экономическое, а политическое. Государство как представитель совокупных интересов народа отделяет хозяйственные интересы данного общества от хозяйственных интересов других обществ. Здесь только является возможность говорить о народном хозяйстве как о чем-то цельном, отличающемся от других. Именно к этому началу прибегает, вследствие того, Адольф Вагнер в определении народного хозяйства как цельного организма. Не касаясь вопроса о возможности будущих форм промышленного устройства, проповедуемых социализмом, он признает, что доселе народное хозяйство не имело и не имеет во главе своей руководящего хозяйственного и юридического субъекта. А потому он определяет народное хозяйство как "представляющуюся в виде отдельного целого совокупность самостоятельных, единичных хозяйств, находящихся во взаимных отношениях, в народе, организованном в единичное государство или связанном воедино государственными хозяйственными мирами". Несмотря однако на отсутствие в нем руководящей воли, это целое, по мнению Вагнера, представляется организмом, в котором единичные хозяйства совокупно с государственным хозяйством являются не только как части, но и как члены, имеющие рядом с своими собственными целями известные функции в отношении к целому. Органическое единство образуется здесь вследствие разделения труда и оборота, и хотя эти отношения существуют и между различными народными хозяйствами, однако в пределах отдельного государства они теснее, а потому здесь связь крепче. В доказательство Адольф Вагнер ссылается на группировку важнейших отраслей промышленности в пределах территории. Известная отрасль сосредоточивается в известной области и снабжает своими произведениями всю остальную страну, из которой эта область, в свою очередь, получает все, что для нее потребно и что именно вследствие преобладания отдельной отрасли в ней не производится (Grundlegung, § 53).

Таково воззрение, которое под именем органического Вагнер противополагает господствующей ныне атомистической теории. Здесь к чисто экономическим факторам присоединяется государство; оно составляет ключ всей системы, ибо именно оно сообщает единство целому. Но выигрывает ли от этого что-нибудь самая теория? Ничуть. Если разделение труда и оборот в состоянии сделать из общества единое целое, то незачем прибегать к государственному началу; если же единство сообщается обществу только государством, то организм будет не экономический, а политический. Сам Вагнер признает, что при существующем и искони существовавшем порядке отдельные хозяйства в пределах государства остаются самостоятельными единицами, лишенными всякого руководящего субъекта; но если так, то как же можно рядом с этим представлять их органами целого, то есть государства? Нет сомнения, что политический союз, соединяя в себе совокупность общественных интересов, имеет влияние и на хозяйственный быт; но он столь же мало поглощает в себе экономическое общество, как и общество религиозное, литературное или ученое. Промышленник в своем частном предприятии столь же мало является органом государства, как ученый, сочиняющий книгу, или художник, пишущий картину. Экономическое общество остается рядом с политическим как самостоятельная область, в которой господствует свободное отношение единичных сил, то есть атомистическое начало. И если из этого отношения возникает взаимная зависимость единиц, то эта зависимость нередко существует в гораздо большей степени в отношении к другим обществам, образующим самостоятельные политические тела. Приведенный Вагнером пример, как единственный довод в пользу его тезиса, доказывает совершенно противное тому, что он хочет из него вывести. Так, сосредоточенные в известной области бумагопрядильные фабрики состоят в гораздо большей зависимости от стран, производящих хлопок, нежели от других областей того же государства. Из этого ясно, что экономические отношения и политический союз - две разные вещи. Один порядок имеет влияние на другой, но смешивать их невозможно. Задача науки состоит в том, чтобы исследовать природу и свойства каждого из них и затем определить взаимные отношения. Принимать же единство, свойственное одному, за единство другого есть вовсе не научный прием; это не более как смешение понятий.