--Я теперь припоминаю: когда ты отвечал на вопрос о Самавии, я вдруг понял, что уже видел тебя. Это было во время праздника. Толпа расступилась, и я увидел мальчика, который смотрел на меня.Да, я все время следовал за вами, куда бы вы ни направились, но я никак не мог подойти к вам поближе, чтобы поговорить. И сегодня ночью это был один шанс из тысячи.Ты выполняешь свой долг скорее как мужчина, чем мальчик, — продолжал принц задумчиво. — И ни один мужчина не смог бы вести себя лучше, чем ты сейчас, в обстоятельствах, требующих скромности и сдержанности.
И добавил после минутной паузы:
--Он был глубоко заинтересован и остался очень доволен. Покойной ночи.
Когда следующим утром ворота парка распахнулись и гуляющие снова стали входить и выходить, Марко тоже вышел. Ему пришлось два или три раза напомнить себе, что все случившееся вовсе не удивительный сон. Пройдя улицу, он ускорил шаг, потому что ему хотелось обо всем рассказать Рэту. Можно было сократить путь, если пройти по узкой боковой улочке. Свернув в нее, он увидел странную фигуру человека на костылях, прислонившегося к стене. Он явно промок, и вид у него был несчастный, и Марко решил, что это, наверное, нищий. Но это был не нищий, а Рэт, который вдруг увидел, кто к нему приближается, и ринулся вперед. Он был бледен, измучен ожиданием и страхом. При виде Марко он стащил с себя шапку и заговорил хрипло, словно закаркал.
--Хвала Господу! — сказал он. — Хвала Господу! — Так всегда говорили те, кто получал Знак, если были одни. Но в голосе его звучало не только облегчение, но и тревога.
--Адъютант! — закричал Марко, потому что Рэт умолял называть его именно так. — Что это вы делаете? И как давно вы здесь?
— С тех пор, как мы расстались прошлым вечером, — ответил Рэт, вцепившись дрожащими руками в руку Марко, словно желая удостовериться, что перед ним не призрак.
— Если в кустарнике не было места для двоих, то тут вполне хватало места для одного. Разве я мог пренебречь своим долгом и оставить тебя одного? — спросил он исступленно.
— И ты здесь был во время грозы?
— А ты? — все так же яростно спросил Рэт. — Я тут притулился, как мог. Да в чем дело? Костыли ведь не мешают ждать, а я не хотел оставлять тебя, но ты приказал, и ведь это был бы мятеж, если бы я не послушался, но вот когда ты не пришел сразу, как открыли ворота, я чуть с ума не сошел. Как я мог знать, что случилось? У меня нет твоей стойкости и выдержки, и я едва не сбрендил.
Марко немного помолчал, но вот он дотронулся до мокрого рукава Рэта, и тот вздрогнул, потому что на него глядели сейчас глаза Стефана Лористана.
— Ты точь-в-точь, как отец! — воскликнул Рэт. — И какой ты высокий.
— Когда ты около меня, — сказал Марко, и голос у него тоже был сейчас точь-в-точь отцовский, — когда ты рядом, у меня такое... ощущение, будто я... принц королевской крови, командующий целой армией. Ты и есть моя армия, мое войско.
Солнце пригревало через чердачное оконце. Оба мальчика оперлись на подоконник, и Марко рассказал обо всем, что с ним случилось. Это заняло довольно много времени. Кончив, он вынул из кармана конверт и показал его Рэту. Там лежала плотно упакованная пачка денег.
— Он дал мне их, открыв дверь своего личного входа. И сказал: «Это будет уже скоро. После Самавии отправляйся в Лондон как можно скорее!»
— Интересно, что он имел в виду? — тихо удивился Рэт. И тут потрясающая мысль вспыхнула у него в мозгу, только об этом он ничего не сказал Марко. Не смог.
— Не знаю. Он почему-то не хотел, чтобы я об этом знал. Но мы сделаем, как он сказал. И как можно скорее.
Мальчики проглядели газеты, как делали ежедневно. Они могли извлечь из этого чтения только то, что две враждующие армии в Самавии вконец истощили силы и возможности противника и невозможно было сказать, кто одержит в этой схватке верх, что люди обычно называют победой. Никогда еще страна не была в таком отчаянном положении.
— Да, время настало, — вспыхнув от радости, провозгласил Рэт, склонившись над картой. Если Тайное общество поднимет сейчас восстание, оно может взять столицу Мель-зар почти без единого выстрела. Оно прокатится по всей стране и разоружит обе армии. Они ослаблены — они почти умирают с голоду, они обескровлены. И главное, они хотят, чтобы их разоружили. Хотят войны только Ярович и Мара-нович, чтобы вечно угнетать народ и держать его в рабстве. Если Тайное общество не возьмет власть в свои руки, то ее захватит толпа, она бросится во дворцы и перебьет всех Ма-рановичей и Яровичей. И так им и надо!
— Давай сегодня как следует изучим карту дорог, — сказал Марко. — Сегодня вечером мы отправляемся в Самавию.
26
Через границу
Когда неделю спустя два усталых и запыленных мальчика-нищих пересекли, медленно шагая, пограничную линию между Ярдазией и Самавией, вид их не возбудил ни в ком подозрения и не привлек ничьего внимания. Война, голод и страдания совершенно сломили людей и притупили их чувства. Так как уже случилось самое худшее, что могло случиться, никто не заботился о том, что будет дальше. Если сама Ядразия обратилась бы из дружественной соседки во врага и послала бы через границу полчища солдат, только прибавилось бы криков отчаяния, пожаров и избиений, но никто не посмел бы противиться. К счастью, пока помыслы Ярдазии оставались самыми мирными.
Двое мальчиков, один из которых опирался на костыли, очевидно, проделали долгий путь пешком. Их бедные одежды были покрыты пылью и дорожной грязью. У первой же хижины, лежащей близ границы, они остановились попросить воды. Достав из заплечного мешка кусок черного хлеба, они сели у дороги и принялись есть его, точно сильно проголодались.
Старая бабушка, жившая одна в хижине, смотрела на них без малейшего любопытства. Быть может, она и удивлялась, что они идут в Самавию в такое тяжелое время, но допытываться причины этого не стала. Ее взрослый сын жил раньше в деревне, принадлежащей Мараковичам, и его призвали в армию биться за интересы своих хозяев. Затем Яровичи пронеслись через маленькую деревушку. Потерпев сильное поражение в битве, происшедшей поблизости, они обезумели от ярости: жгли дома, убивали жителей, топтали поля и виноградники. Сыну старухи никогда уже не суждено было видеть почерневших стен своей хижины. Он погиб в битве, за которую теперь мстили Яровичи. Осталась только одна старая бабушка, жившая в хижине у границы.
Когда мальчики перешли через границу, им уже не трудно было спрятаться, если бы это оказалось нужным. Местность была очень гористой, и близ дороги расстилались большие, густые леса...
По мере того как два путника продвигались вглубь, они все чаще слышали о сожженных деревнях и разрушенных городах,но мало было сражений, так как чрезвычайно возрастала возможность партизанского отпора. По дороге юные путешественники не раз слышали, что чем ближе к Мельзару, к другим укрепленным городам, а также усадьбам знати, тем больше сожженных деревень и разрушенных поселений. Да, все было так, как Марко говорил седовласому старику. Марано-вич и Ярович истощили свои силы и ресурсы кровопролитной междоусобицей. С каждым днем они становились слабее, а положение все более отчаянным. Европу мало интересовали обе эти партии, но она выражала все большее желание, чтобы беспорядки, мешающие коммерции, кончились.
Все это, и многое другое, и Марко, и Рэту было хорошо известно, однако, с осторожностью пробираясь по дорогам маленькой измученной междоусобицей страны, они убеждались еще кое в чем. Предания о красоте и плодородии земли не были вымыслом. Вздымающиеся высоко в небо горы, долины, покрытые сочной травой, где паслись стада во много тысяч голов, великолепные леса и чистые стремительные реки дышали первозданным величием. Мальчики шли лесами и подлеском при любой возможности покинуть большую дорогу. В лесах и среди густых зарослей было безопаснее двигаться вперед. Не всегда легко, но всегда безопаснее. Иногда им встречалась хижина угольщика, где какой-нибудь пастух прятался с несколькими уцелевшими у него овцами. И на каждом лице они видели одно и то же выражение застывшего страдания, но когда мальчики просили хлеба или воды, никто не отказался поделиться с ними тем малым, что имелось. Мальчики скоро поняли, что их принимают за двух беглецов, чьи дома сожжены, которые скитаются, пока самое худшее не останется позади. То, что один из мальчиков не знал местного языка и ходил на костылях, только заставляло его жалеть и делало мальчиков в глазах жителей еще беспомощнее. Крестьяне не знали языка, на котором говорил Рэт, а так как изредка сюда забредал в поисках работы иностранец, то бедняга парень, считали окружающие, мог приехать в Самавию с родителями, попал в водоворот войны и остался сиротой. Но никто ни о чем путников не расспрашивал. Даже в несчастье эти люди оставались благородны и сдержанны. Они были слишком вежливы, чтобы проявлять любопытство.