Работенка мне досталась малоинтересная и утомительная. В каждый дом я входил с налетом беспечности и самоуверенности, в коем мог усомниться только отъявленный скептик. Как правило, гостиная оказывалась на первом этаже, неподалеку от входной двери. Бывали, впрочем, исключения, и мне случалось по ошибке забрести в спальню или кладовку. Но в основном поиски шли гладко. Почти в каждой гостиной удавалось легко опознать болтуна-профессионала; чаще всего это был человек одинокий и пожилой. Я начинал разговор с отзыва о погоде, потом садился и вежливо внимал. Стоило поднять шлюз, и поток было уже не остановить, требовалось лишь мимоходом перевести его в русло меблированных квартир и позадавать наводящие вопросы о нынешних жильцах. Впрочем, тут нельзя было перегибать палку, иначе на меня обрушивался сель домыслов о прошлом того или иного жильца, а также подробный словесный портрет шлюхи, которую мистер Смит или мистер Хиггинс приводил вчера вечером к себе в комнату.

Через несколько минут задушевного разговора я как бы между прочим доставал фотографию Мэллоя и спрашивал, не попадался ли он на глаза моему собеседнику. Тот долго таращился на снимок, хмыкал, чесал в затылке и наконец говорил: «Нет, вряд ли, но он определенно напоминает моего дядюшку Того-то или Того-то, который ля-ля-ля-ля…» В этой процедуре всего труднее давалось вежливое расставание.

За три часа я посетил минимум дюжину меблирашек. Пришел черед и пансиона под названием «Гарден-хауз». Едва я отворил дверь, на меня хлынул запах свежеиспеченных шоколадных пирожных. Люстра в гостиной светила мягко и дружелюбно. Сразу вспомнился бабушкин дом. Низенькая, полная женщина катила по коридору сервировочный столик с большущими аппетитными пирожными — прямо из духовки.

— Здравствуйте. Чем могу быть полезна?

Восхитительный аромат свежей выпечки просто убивал. Я снял шляпу и улыбнулся хозяюшке-пампушке.

— Чудесный домик. Вы владелица?

— Да. А вам нужна комната?

Мой алчный взгляд не отлипал от пирожных.

— Возможно. А это чудо входит в стоимость жилья?

Пампушка улыбнулась.

— Угощайтесь, пожалуйста.

Я вытянул из груды пирожных самое толстое, самое липкое, самое шоколадное… Когда укусил, глаза в орбитах повернулись чуть ли не кругом, и я едва устоял на ногах под ошеломительным натиском сахара.

Пампушка кивнула, будто не ждала никакой иной реакции.

— Подождите, пожалуйста, надо разнести их жильцам. Я сейчас вернусь.

Я доел пирожное и облизал пальцы. Женщина действительно скоро возвратилась.

Так чем могу помочь?

Я постарался изобразить глубокую озабоченность.

— Видите ли, на прошлой неделе мы потеряли дядю Тома…

На лбу владелицы пансиона пролегли складки.

— Какая жалость.

— Нет, вы не так поняли. Мы его в том смысле потеряли, что никак не можем найти.

На лице пампушки отразилось облегчение.

— С годами он здорово сдал, и теперь у него не все винтики в порядке. Ну, вы понимаете, о чем я говорю. Он живет один и обзавелся привычкой надолго уходить из дома, никого не предупредив. Может целую неделю где-то пропадать, пока мы его не найдем и не приведем обратно.

Я достал фото Мэллоя и протянул пампушке.

— Вот он, дядюшка Том. Недавно мой друг видел его в вашем квартале, и я решил обойти тут все пансионы.

Хозяйка посмотрела на меня, затем опять на снимок. В ее глазах читалось сомнение.

— Вы говорите, это ваш дядя?

Я кивнул.

— Мы все за него так волнуемся! Просто извелись.

— Ну что ж… Я вполне уверена, что этот джентльмен у нас проживает. Он действительно поселился на прошлой неделе, но его зовут не Том, а Тод. Тод Мэллори.

Я улыбнулся и закивал.

Я же говорю, у него с головой нелады. Это… синдром Мерфи-Барра.

О Господи! А на вид такой интеллигентный, такой любезный…

— Да это необычная болезнь. — Я врал, не краснея. — Почти все время он выглядит и ведет себя совершенно нормально. Единственный симптом — неудержимая тяга к переездам. Ну и конечно, очень правдоподобная ложь. Когда у дядюшки Тома припадок, из него честный ответ вытянуть — все равно что зуб вырвать.

Владелица пансиона вернула мне фотографию и печально покачала головой.

— Наверное, для вас это настоящая пытка.

— Да, я, конечно, понимаю, нынче не модно уважать стариков, заботиться о них. Но иначе не могу. Так уж воспитан. Слишком серьезно отношусь к своим обязанностям.

Пампушка ласково погладила меня по руке, на ее глазах выступили слезы.

— Как жаль, что вы не мой племянник.

— Как жаль, вы не моя тетя. Моя тетя покупает пирожные в кондитерской лавке.

Она отпустила мою руку, повернулась и жестом велела следовать за ней. Я уже нисколько не сомневался, что рано или поздно мне придется гореть в аду. Мы поднялись по лестнице на второй этаж и двинулись по коридору. У последней двери справа пампушка остановилась и постучала. Мы подождали несколько секунд, и она постучала вновь. Но Мэллой (или Мэллори) не отзывался.

— Вышел, наверное. Если хотите, можете подождать в его комнате. Или спуститесь, посидите в гостиной. Пирожных я всегда пеку вдоволь.

При упоминании о пирожных я заколебался, но все-таки решил, что работа превыше всего.

— Спасибо, я лучше здесь подожду. То-то дядя будет удивлен, когда вернется.

Пампушка достала ключ и отворила дверь.

— Если что-нибудь понадобится, скажите. Хорошо?

— Хорошо. Спасибо за помощь. Скорей бы привести дядю Тома домой, целым и невредимым. Вы не представляете, как все обрадуются.

Она затворила за мной дверь.

Уютная, хоть и небогато обставленная комнатушка. Узкая, но удобная на вид кровать, секретер, платяной шкаф… Я решил скоротать досуг за обыском. Секретер оказался не заперт и битком «набит бумагами. Я просмотрел все, но только две находки счел любопытными — блокноты, заполненные непонятными письменами. Решив, что они вряд ли помогут в моем деле, я положил их на место, повернулся к платяному шкафу и сразу установил либо очень важный, либо ничего не значащий факт: у Мэллоя все носки были черного цвета. Больше я ничего интересного не нашел.

Я обвел комнату взглядом. Вроде бы ничего не укрылось от моих наметанных глаз. Заметив, что койка застелена абы как, я сдернул покрывало и увидел мятые брюки. Лишь для порядка я вывернул карманы; из левого выпал сложенный лист розовой бумаги. Я развернул его и понял, что держу в руке квитанцию фирмы по торговле недвижимостью на месячную аренду складского помещения.

На квитанции был адрес: Фронт-стрит, 54. Это у доков, среди старых заброшенных построек. Теперь я знал, где укрылся Мэллой.

ГЛАВА 12

Некогда торговый прибрежный район по праву считался сердцем Сан-Франциско, а теперь обветшалые здания напоминали доисторические развалины, покрытые пылью веков. По слухам, заправилы преступного мира скупили здесь почти всю недвижимость, чтобы безбоязненно прятать краденое и партии наркотиков, а то и расчлененные трупы. За небольшую мзду чиновникам некоторые дома еще выдерживали санитарную инспекцию — их снимали для репетиций начинающие рок-музыканты и экспериментальные танцевальные коллективы.

У массивного строения номер 54 по Фронт-стрит пульс не прощупывался. Смотрелось оно так, будто отдало концы одновременно с черно-белым кино (да будет земля ему пухом). Преодолев восьмифутовую ограду, я вышел к левому торцу здания и глянул на черные пятна окон. Ни единого признака жизнедеятельности. Я пошел на задворки и оттуда заметил слабое сияние. За окном седьмого этажа горела лампа дневного света.

На первом этаже я обнаружил три двери — в фасадной, задней и западной стенах. И разумеется, каждая оказалась на надежном запоре. Я вернулся на задворки и закурил «Лаки страйк». Сигарета во многих делах помощница, к примеру, когда надо раскинуть мозгами. Еще она в самый раз после секса, ванной, еды и уживается со всем на свете, кроме молока.

Я взглянул на освещенное окно, затем еще раз осмотрел здание на сей раз в поисках пути наверх. Когда я был девятилетним пацаном, мне подарили настоящий костюм Спайдермена[10]; стоило его надеть, и для меня исчезали все преграды. Я пережил прилив ностальгии. Конечно, старый костюм уже не помог бы — я ведь из него давно вырос. Увы, теперь я простой смертный, а значит, должен найти способ, доступный простому смертному.