— Нелегко будет до него добраться, — сказал он. — Давай подойдем к экипажу как можно ближе. Может быть, услышим, куда он поедет, когда концерт окончится.

Да, это был, несомненно, он. Ошибиться было невозможно. Тот самый человек. Мальчики наизусть помнили складки на его полном лице и щеточку седых усов. Никто не обратил внимания на мальчика, который украдкой достал листок бумаги, так как Марко, подойдя поближе, еще раз решил взглянуть на портрет. Он взял себе за правило всегда проверять себя в последний, решающий момент.

— Канцлер просто без ума от музыки, — сказал человек, стоявший рядом с мальчиками. — И если у него нет каких-нибудь важных дел, то он каждый вечер ездит в оперу. А когда кто-нибудь особенно хорошо поет, то он все кивает и хлопает, пока перчатки не лопнут.

Толпа у кареты стояла до самого конца, а когда музыка окончилась, карета укатила. К ней нельзя было пробиться, даже если присутствие молодого офицера и мальчика не считать препятствием.

Марко и Рэт отправились своей дорогой и, подойдя к Гоф-Театру, прочли афишу. Сегодня давали «Тристана и Изольду», и должна была выступать великая певица.

— Он захочет ее послушать, — разом сказали мальчики, — он обязательно поедет.

И они решили, что в этот вечер в свой крестовый поход Марко пойдет один. Тогда он не так будет бросаться в глаза, как если бы их было двое.

— Да, люди больше замечают костыли, чем ноги, — сказал Рэт. — И лучше мне остаться где-нибудь в стороне, если тебе не очень нужен. Мое время еще не пришло. И даже, если оно совсем не придет, я все равно исполняю свой долг. Я с тобой и ко всему готов, если понадоблюсь тебе, — для этого адъютанты и существуют.

И Марко пошел в оперу. Даже если бы он не знал, где находится Гоф-Театр, он все равно бы вышел к нему, следуя за людьми, устремившимися с разных улиц в одном направлении, к площади. Здесь были студенты в своих странных шапочках, шедшие по трое, по четверо в ряд, молодые пары и старики, некоторые шли целыми семьями. Здесь были солдаты всех возрастов, офицеры и вольноопределяющиеся.

Некоторое время Марко стоял на площади, наблюдал, как к великолепному, с колоннами, подъезду подкатывают экипажи и, освободившись от седоков, в строгом порядке, один за другим, отъезжают. Он должен знать наверняка, что великолепный экипаж с лакеями в зеленых с серебром ливреях тоже прибудет. Если канцлер приедет, тогда, купив дешевый билет, он пойдет в театр.

Ожидаемый им экипаж подъехал довольно поздно. Зелено-серебряные лакеи спрыгнули на землю и отворили дверцу почти в тот момент, когда экипаж остановился. Канцлер вышел не с таким добродушным, как всегда, видом, наверное, он опасался, что пропустит начало увертюры. С ним была розовощекая девушка, и она, по-видимому, пыталась его успокоить.

— Вряд ли мы опоздали, отец, не волнуйся, дорогой, музыка не доставит тебе тогда желаемого удовольствия.

Вряд ли в такой момент можно было незаметно привлечь внимание мужчины. Марко побежал за билетом, который давал ему возможность стоять вместе с молодыми солдатами, художниками, студентами обоих полов, сгрудившимися в четыре-пять рядов, стоять во все время исполнения этой длиннейшей оперы. Он знал, что если канцлер и его дочь не займут места в одной из немногочисленных лож для придворных, значит, будут сидеть в первом ряду плавно изгибающегося балкона. И вскоре он их увидел. Они сидели как раз на середине под большой королевской ложей, где находились две тихие принцессы и их приближенные.

Уяснив, что он к увертюре не опоздал, канцлер очень повеселел. Он приготовился к вечеру, сулящему только удовольствие и радость, и, очевидно, позабыл обо всем на свете. Марко не терял его из виду. Когда публика выйдет прогуляться в антракте между актами, он, может быть, улучит возможность подойти к нему в толпе. И Марко не сводил с канцлера глаз.

Хорошенькая дочка тоже слушала, но не так завороженно, как отец. После первого акта появились два молодых офицера в блистающих золотым шитьем мундирах, и, целуя ее руку, изящно и почтительно поклонились, щелкнув каблуками, а когда им пришлось вернуться на свои места, вид у них был невеселый.

После второго акта канцлер посидел несколько минут, словно грезя о чем-то. Люди, сидевшие рядом, встали и потянулись в фойе. Розовая дочка наклонилась и ласково дотронулась до руки отца.

«Она хочет, чтобы он вывел ее прогуляться, — подумал Марко, — а отец согласится, потому что он добродушный человек».

Марко видел, как канцлер стряхнул с себя очарование, улыбнулся, встал и поправил серебристо-голубой шарф на плечах дочери, подал ей руку, чтобы она могла опереться на нее, как раз в тот момент, когда Марко выскользнул из четвертого ряда, где стоял.

Вечер выдался довольно теплый, и коридоры были полны. Когда Марко достиг фойе, отец с дочерью как раз выходили из маленькой двери и временно затерялись в толпе.

Марко медленно прокладывал себе путь сквозь толчею, стараясь показать всем видом, что он не один. Раз или два его сильная фигура, черные глаза и густые ресницы заставляли людей оглядываться, но он был не единственный подросток в театре, так что вполне спокойно мог остановиться внизу у лестницы и наблюдать за теми, кто поднимался вверх или проходил мимо.

Вдруг он услышал грудной смех, и через мгновение чья-то рука легко коснулась его.

— Так ты выбрался все-таки, да? — спросил тихий голос.

Марко повернулся и оцепенел от неожиданности, а потом весь подобрался и сурово взглянул на говорящую, чувствуя ярость и презрение. Однако он сумел овладеть собой.

Очаровательная дама в волнах фиалкового, переливающегося разными оттенками бархата, улыбаясь, глядела на него своими прекрасными миндалевидными глазами.

То была женщина, которая поймала его в ловушку в доме № 10 на Брэндон Террас.

21

«ПОМОГИТЕ!»

— Ты долго его искал? — осведомилась прекрасная особа с улыбкой. — Конечно, я была уверена, что ты его, в конце концов, найдешь, но нам требовалось время, чтобы улизнуть. А ты долго искал?

Марко освободился от ее руки. Сделал он это спокойно и тихо, но на юном его лице отразилось такое презрение, что, хотя дама пожала плечами, будто находила ситуацию лишь забавной, ей стало не по себе.

— Ты отказываешься мне отвечать? — деланно засмеялась она.

— Отказываюсь.

В этот самый момент у поворота коридора показались медленно приближавшиеся канцлер с дочерью. Они снова шли в ложу. Неужели ему не удастся исполнить задуманное?

Тонкая, изящная ручка снова легла на плечо Марко, но на этот раз твердо и властно.

— Скверный мальчишка! — сказал мягкий голос. — Я собираюсь взять тебя с собой. Если ты воспротивишься, я громко объявлю, что ты мой непослушный родственник, который явился в оперу без разрешения. Как тебе это понравится? Мой спутник как раз спускается по лестнице, он мне поможет. Видишь его?

И действительно, среди толпящейся на площадке лестницы публики показалась хорошо памятная ему мужская фигура.

Да, Марко понял. Руки его стали влажными от волнения. Если она отважится на такой прием, что он ответит тем, кому она скажет подобную ложь? Какие он может привести доказательства, что она говорит неправду? Как он объяснит, кто он? Что посмеет он сказать? Его протесты и сопротивление только позабавили бы присутствующих, которые приняли бы их за бессильную ярость строптивого мальчика.

На него нахлынули воспоминания, которые заставили снова ярко пережить тот момент, когда он стоял во мраке винного подвала спиной к двери и слышал, как злоумышленник удалялся, оставив его одного. Он чувствовал совершенно то же, что и тогда. Но теперь он в чужой стране, вдали от своего отца. Он ничего не может сделать, чтобы помочь себе, если только что-нибудь не укажет ему правильный путь.