Лазарь ждал его в коридоре. Рэт в нерешительности помедлил.

— Может быть, они не захотят завтракать вместе со мной? Я... не такой, как они. Могу выпить кофе где-нибудь здесь, а хлеб возьму с собой, и вы можете сказать ему «спасибо» от меня. Он должен знать, что я его благодарю.

Лазарь пристально его разглядывал, и Рэт понял, что тот мысленно оценивает его.

— Ты не из таких, как они, но, может, мой господин увидел в тебе что-то стоящее, иначе он не пригласил бы тебя сесть с ними за один стол. Иди со мной.

Взводу Рэт всегда нравился, но больше никому. Полицейские всегда гнали Рэта отовсюду, лишь стоило им его заметить, женщины, жившие в трущобах, откосились к нему, как к отвратительному, всюду шныряющему, вороватому грызуну, давшему ему нарицательное имя, бездельники и рабочий люд всегда считали его помехой на пути. То «стоящее», что видел в нем взвод, вовсе не считалось «хорошим». Да мальчишки бы взвыли от смеха, если бы услышали, что кто-то называет его так. В их мире «хорошее» не высоко ценилось.

И Рэт ухмыльнулся при мысли о взводе и его понятиях, ковыляя за Лазарем в гостиную.

Лористан стоял у камина, а Марко рядом с ним, ожидая своего бездомного гостя, словно он был джентльменом.

Рэт было заколебался у двери, но внезапно его осенило: он вытянулся, как мог прямо, по стойке «смирно» и отдал честь. В присутствии Лористана он вдруг почувствовал необходимость сделать что-то подобное, но не мог придумать — что.

Лористан кивнул и направился Рагу навстречу, и у него было такое доброе лицо, что Рэт почувствовал себя легко, будто с плеч его упала тяжелая ноша, которую он сам на себя возложил. Он почувствовал себя как бы заново родившимся, будто он вовсе не «грязь» под ногами людей, и что ему не надо постоянно ощетиниваться и быть настороже и что в конце концов и для него есть место в этом мире. Прямой,

проницательный взгляд отца Марко словно видел нечто, находящееся далеко-далеко. А голос его был тих, и слова так понятны.

— Это хорошо, — сказал он. — Ты отдохнул. Мы поедим, а потом у нас будет разговор.

И Лористан легким жестом руки указал на стул по правую руку от своего собственного места за столом.

Рэт снова заколебался. Какой же у него благородный, важный вид. Этот жест заставлял чувствовать, что ты не достоин чести, которую тебе оказывают.

— Но я, — Рэт осекся и дернул головой, указывая на Марко, — он знает, что я никогда еще вот так не сидел за столом.

— Который не ломится под тяжестью блюд, — улыбнулся Лористан и снова слегка указал на стул справа. — Давайте сядем.

Рэт подчинился, и завтрак начался. На столе были только хлеб, кофе и немного масла, однако Лазарь принес чашки с блюдцами на маленьком японском подносе с таким видом, словно поднос был из чистого золота. Когда он не обслуживал сидящих, то стоял навытяжку за стулом своего господина, хотя на нем не было красной ливреи с позументами. Для мальчика, который привык обгладывать кости или жевать корки хлеба, если ему удавалось их добыть, картина была поражающей воображение. Он ничего не знал о привычках и обиходе жизни воспитанных людей. Рэту доставляло удовольствие наблюдать за ними. Он даже поймал себя на том, что старается держать чашку так же, как Лористан, сидеть и вести себя за столом, во всем подражая Марко, — брать хлеб и масло, например, когда их сбоку ему подавал Лазарь, и делал вид, что быть обслуживаемым очень легко и просто. Что касается Марко, то ведь ему подавали всю жизнь, и его это, конечно, не смущало. Однако Рэт знал, что и его отец когда-то жил вот так же, и если бы судьба была к нему более благосклонна, то чувствовал бы себя в таких случаях легко и свободно. Он не заметил, как искусно Лористан вывел его на разговор о Самавии, ее народе и войне. И вот уже Рэт рассказал ему обо всем, что читал, слышал или передумал, лежа ночью без сна у себя на чердаке. А он думал об очень многом, совсем не так, как мальчик его возраста. Его удивительное умение сосредоточить мыслительные способности на какой-нибудь идее, не по годам развитый и зрелый интеллект делали его военные теории не просто интересными. Лористан слушал его не только с любопытством, но с изумлением, потому что вся энергия ума Рэта была устремлена только в одном направлении, и Лористану казалось почти невероятным, что неученый, беспризорный мальчик может так много знать и рассуждать настолько логично. Все это было крайне интересно. Казалось, что не было вылазки, атаки, сражения, которых Рэт не предпринимал бы в своем воображении, он составлял в уме десятки стратегических планов необходимых военных действий. Лазарь прислушивался к его словам с таким же вниманием, как его хозяин, и один раз Марко заметил, как отец и Лазарь обменялись изумленными взглядами. А Рэт в это время чертил пальцем на скатерти план атаки, которую было необходимо предпринять. И Марко понял, что означал этот обмен взглядами. Да, он прав! Если бы атаковали, как он говорит, то атака увенчалась бы победой.

Да, это был замечательный завтрак, хотя состоял только из хлеба и кофе. И Рэт знал, что он никогда не забудет этого утра.

Потом Лористан рассказал ему о своих хлопотах накануне вечером. Он посетил приходские власти, и было сделано все, что полагается, если умирает бедняк. Отец будет похоронен, как это предусмотрено городским управлением в подобных случаях.

— А мы его проводим до могилы, — сказал Лористан — ты, я, Марко и Лазарь.

Рэт даже рот разинул.

— Вы, и Марко, и Лазарь! — воскликнул он, вытаращив глаза. — И я тоже! Да зачем нам вообще идти? Я не хочу. Он бы не стал меня провожать, будь я на его месте.

Несколько минут Лористан молчал.

— Когда твою жизнь не ставят ни во что, конец ее всегда печален и одинок, — сказал он наконец, — и если ты сам ни во что не ставишь себя и свою жизнь, тогда остается только пожалеть тебя. И ощущаешь потребность хоть что-нибудь сделать, дабы скрасить подобное одиночество, — добавил он, немного помолчав.

— Мы пойдем, — ответил Марко и взял Рэта за руку.

А Рэт сидел и смотрел на вытертый ковер, но взгляд у

него был отсутствующий, словно он видел что-то другое, далекое. Потом он взглянул на Лористана.

— Знаете, о чем я подумал сейчас вдруг? — спросил он дрожащим голосом. — Я подумал об Исчезнувшем Принце. Он ведь когда-то жил. Может быть, недолго, никто не знает, сколько. Но прошло пятьсот лет, и потому, что он был и каким был, все его теперь вспоминают с любовью. Чудно: только услышишь его имя, и на душе становится хорошо. И если все эти пятьсот лет готовились короли для Самавии, то пусть эти короли сейчас бедны, они все равно настоящие короли. Вот что успел сделать Исчезнувший Принц, пусть даже он сам прожил мало. И когда я думаю о принце, а потом о.-других, то вижу, как же мы отличаемся от него... и я... об этом жалею. Первый раз в жизни. У меня тоже был отец, и я его не любил, но он, правда, был так одинок и несчастен, что я пойду с вами.

...Поэтому, когда останки несчастного медленно везли на кладбище, где предавали земле прах таких же обездоленных, как он, гроб провожала странная на вид похоронная процессия. Двое высоких, с военной выправкой мужчин и два мальчика, один из которых передвигался с помощью костылей. А за ними шли попарно еще десять мальчуганов. Эти последние были оборванцами, но их лица выражали почтительность, и держались мальчики по-солдатски прямо, и печатали по-военному четкий шаг.

Это был взвод, но только на этот раз свои «ружья» они оставили дома.

^₁₁

«Иди со мной»

На пути с кладбища Рэт не проронил ни слова. Он думал о том, что случилось и что его ждет впереди. Скорее всего, ничего. Он так уверился в этом, что его острое лицо, изборожденное резкими линиями, казалось еще острее, худее и жестче. У него не было ничего, кроме угла на чердаке, где он едва мог укрыться от дождя под дырявой крышей, если его, конечно, не выгонят на улицу. Однако Рэт всегда мог на вопрос полицейского, где он живет, ответить, что живет на Боун Корт у своего отца. Теперь он этого сказать не сможет.