Более всего его поразили прически. У некоторых длинные волосы сосульками ниспадали на плечи. У других они были собраны в косицы, перехвачены резинками и болтались за спинами. Среди этого многообразия выделялись два белобрысых парня, скорее всего родные братья. Они обрили головы наголо, оставив небольшие торчавшие клоки волос над самым лбом.

Того, что выглядел помладше, Лунев поманил пальцем.

— Слушай, шкет. — Лунев крепко взял его за руку. — Гошу знаешь?

— А то.

Школа явно преуспевала в привитии культуры речи.

— Лады. Позови его. Скажи, зовут на пару слов.

Шкет убежал, и вскоре через двор к воротам вразвалочку прошествовал Гоша. Остановился перед Луневым. В углу рта сигарета. Руки в карманах. Ноги в стороны. Ни дать ни взять колосс Родосский, некогда считавшийся одним из семи чудес света.

— Ну? — Гоша, увидев незнакомого человека, не испытал ни удивления, ни особого любопытства.

— Садись. — Лунев распахнул дверцу «Оки». — Шуба ждет. Туда, назад — быстро.

Слово «Шуба» прозвучало паролем, и Гоша тут же сел в машину. Удобно устроился на сиденье, поерзал задом. Не преминул съязвить:

— Эта «вульва» какой модели?

— Си-джет, — ответил спокойно Лунев. — Супер. Ремнем пристегнись.

Машина резко сорвалась с места.

На тупиковой железнодорожной ветке сохранился двухэтажный станционный домик. Некогда аккуратное сооружение, стоявшее в окружении густых лип, теперь выглядело так, будто побывало под бомбежкой. Двери сорвали и увезли хозяйственные дачники. Они же выломали полы, повытаскивали стекла и рамы.

Съехав с дороги, Лунев затормозил у черного провала дверей.

— Приехали, выходи.

Гоша вылез и огляделся.

— Ты куда меня привез?

В голосе ни волнения, ни тревоги, только удивление.

Лунев воткнул Гоше пистолет между лопаток. С сопляком он бы стравился и без оружия, но ствол в общении с такого рода типами — надежное средство, настраивающее на повиновение.

— Руки! Давай их за спину.

— Это похищение? — Гоша сделал неожиданное открытие и нервно хихикнул.

— Ага, — согласился Лунев.

— Во мудила! — Гоша не боялся выставлять оценки, как привык это делать в присутствии стаи.

— Руки! — Лунев посильнее ткнул рукояткой пистолета.

Гоша подчинился. Щелкнули наручники. Они поднялись на второй этаж.

— Сядь!

Лунев нажал Гоше на плечо, опуская его на пол. Сам устроился на подоконнике. Поиграл пистолетом, покрутил его вокруг пальца на скобе спускового крючка.

Гоша держался без страха. Он чувствовал силу, стоявшую за ним, подпиравшую его законом уголовного мира. Сидя на полу, он смотрел на Лунева злыми глазами.

— Ты чокнутый? Думаешь, за меня тебе что-то обломится?

— Думаю, — сказал Лунев уверенно. — Папа верняком расстарается, чтобы сына из ямы вытащить.

— Ну, химик! Да отец такой шорох по городу наведет, что ты сам поспешишь все бросить.

— Успокойся, дитя. — Лунев говорил в своей ленивой манере, как всегда, если старался сдержать приступ подкатывавшей ярости. — Шороху папа не наделает. Орать на весь город, что у него скрали дитятю, что прилюдно мордой в говно макнуться.

Гоша растерянно молчал. Мысль о том, что отцу может быть не с руки афишировать пропажу сына, ему не приходила в голову. Похититель просчитал свои действия лучше, чем он. Это в стае Гошу боялись тронуть, и вполне резонно. А вот неизвестный взял и заволок в какую-то развалюху — попробуй выберись! Надо менять аргументы.

— Ты совсем отца за дурака держишь. — Гоша продолжал сохранять насмешливость. — Он ментов поднимать не будет. Он шепнет Сундуку…

— Почему сразу не контейнеру? Это ящик побольше.

— Ты что?! — Гоша зашелся звонким криком. — Тебя что, пыльным мешком трахнули?

Чего-чего а такой тупости от похитителя он не ожидал и начал терять выдержку. Именно этого Лунев и добивался. Он придвинулся к Гоше и наступил ему на ногу.

— Ты невежливый мальчик. Придется тебя учить.

— Больно! — огрызнулся Гоша. — Отпусти!

— Отпустите, — подсказал Лунев. — И ещё добавь: «Пожалуйста».

Гоша, стиснув зубы, молчал. Лунев нажал на его ногу ещё сильнее.

— Отпусти… те…

Лунев продолжал нажимать.

— Пожалуйста…

— Ты способный мальчик, — похвалил Лунев и убрал ногу. — Жаль я твоим воспитанием занялся поздно. А теперь, что ты о Сундуке сказал?

— Ты что, нездешний?

— Ага, — качнул головой Лунев, — мы тульские. Оружейники. Про ТТ слыхал? Так это наше производство. Отдыхали тут у вас. Дорого все. Поиздержались. Инфляция. Надеемся, твой папа на обратную дорогу подкинет. С закусью и выпивоном…

Говорил он шутовски, но Гоша уже не воспринимал юмора.

— Сундук — авторитет. За меня он любому шкуру спустит. Я не треплюсь.

Лунев сцепил пальцы и подергал руками, словно хотел разорвать сцепку.

— Вице-мэр Шакро и Сундук, вот так, да?

— Да, вот так!

Лунев уже окончательно понял, что Гоша на «взводе». Еще в школе тот проглотил «колесо» — таблетку амфетамина, — и накативший кайф ещё не улетучился. Но действие наркоты медленно ослабевало. Розовощекость постепенно угасала, кожа серела, становилась землистой. Голос утрачивал возбужденность, и слова Гоша стал произносить невнятно.

— Разреши-и, а-а? В кармане таблетки. Дай одну…

— Ну вот, ты меня начал радовать. — Лунев ткнул Гошу носком ботинка под ребра. Накативший приступ злости заставил повторить удар ещё раз. — Думал, ты так и будешь в балдеже до вечера.

Гоша лег на спину и застонал от злости и боли. Трещина на потолке, в которую он вперил взор, стала двоиться, мучительная тяжесть опоясала голову железным обручем, в животе под ребрами справа, где располагалась печень, будто торчал вбитый по самую головку гвоздь боли. Пальцы рук мелко подрагивали.

— Дай таблетку-у… Иначе подох-хну…

— Почему «иначе»? Подохнешь в любом случае. Но мне важно, чтобы это случилось не в то время, когда ты балдеешь от кайфа, сейчас.

— Дай таблетку-у…

Лунев присел на ящик, стоявший в углу, так чтобы получше видеть лицо Гоши.

— Расскажи, как ты убивал капитана Прахова.

— Дай таблетку!

— Не думаю, что сейчас тебе это надо. Придется подождать.