— Говорил, но ведь несчастный случай произошел два года назад, а это долгий срок.

Бесхитростная и доверчивая как ребенок, подумала о ней Ивлин; она наивно полагает, что все ее друзья будут любить друг друга. Ей не приходило в голову, что если бы Ивлин полюбила Макса, она могла бы попытаться увести его, что менее щепетильная девушка непременно бы сделала.

Софи отошла к окну и, подняв лицо к солнцу, вдруг без всякого видимого перехода произнесла:

— Я очень люблю книги и поэзию, а у тебя такой красивый голос.

Ивлин удивленно посмотрела на нее.

— Спасибо, — озадаченно произнесла она.

— Стихи надо читать вслух. У тебя это хорошо получится.

— Я же не актриса, Софи.

Софи повернулась к Ивлин.

— Мне трудно сказать то, что я хочу, Ева, я боюсь чем-нибудь обидеть человека. Аннелиза, как ты знаешь, покидает меня, но в любом случае после операции мне придется много времени провести в больнице. Это частная клиника. Мой папа очень добр, он делает все для моего блага. Я читаю книги со шрифтом Брайля на немецком, но есть много английских книг, с которыми я мечтаю познакомиться… я хотела бы, чтобы мне их почитали, пока я буду в больнице. — Девушка так резко шагнула прочь от окна, что Ивлин испугалась, как бы она не упала. Софи вдруг опустилась перед ней на колени и взяла ее руки в свои.

— Ты могла бы мне помочь, — с мольбой сказала она. — Ты такая добрая и внимательная. Ты могла бы читать мне книги, пока я буду поправляться, а если… если зрение вернется ко мне, я научусь читать сама. Я хочу, чтобы ты стала моей… компаньонкой, Ева. Макс сказал, что тебе нужно… какое-нибудь занятие…

— Он так сказал! — возмущенно воскликнула Ивлин. Макс слишком много на себя берет! Однако, когда она утром упомянула о том, что ей нужно подыскать работу, он не сказал ей ничего определенного. Видимо, он сразу же помчался к Софи, и они вместе выдумали для нее это занятие. Неужели он мог подумать, что она согласится на это?

— Папа снимет для тебя в Вене квартиру, — робко сказала Софи, — и конечно… мне трудно говорить об этом… он будет хорошо тебе платить.

Вена и Макс, и никакого расставания не произойдет. Но Макс будет каждый день приходить к Софи, а день их свадьбы станет приближаться с каждым часом. Она этого не вынесет.

— Мне очень жаль, Софи, — мягко сказала Ивлин, — но я не могу принять твое предложение.

Софи вздохнула и больше не заговаривала на эту тему. Ивлин решила, что вопрос закрыт, но ошиблась, потому что ей еще пришлось говорить об этом с господином Хартманном, а потом и с Максом.

Он вернулся с конкурса в отличном настроении. К этому времени Ивлин уже выпила чаю и выдержала не слишком приятный разговор с отцом Софи. Герр Хартманн на своем ломанном английском с максимальной деликатностью сообщил, что ему известно, что Ивлин нужна работа, а поскольку его дочь, кажется, очень привязалась к ней, он готов хорошо платить Ивлин за ее помощь Софи.

Ивлин вежливо поблагодарила за оказанную ей честь и отказалась, сославшись на то, что ее родители ждут ее возвращения домой.

Макс был настроен более решительно, Он пригласил Ивлин посмотреть сад — ту его часть, которую отделяли от дома плакучие ивы, и без всяких обиняков объявил:

— Ты не можешь отказаться от такого выгодного предложения, Иви. У тебя нет никакой профессиональной подготовки, кроме игры на рояле, но преподаватели музыки зарабатывают очень мало. Никто, кроме господина Хартманна, не предложит тебе более высокооплачиваемую работу. Мне кажется, твои родители будут счастливы узнать, что ты сама можешь о себе позаботиться.

Он мог бы и не упоминать об этом, подумала Ивлин. Она знала, что родители будут в восторге, и не столько из-за финансовой стороны проблемы, сколько из-за того, что она наконец нашла себе занятие. Но если Макс мог быть столь откровенным, то Ивлин тоже решила выложить все на чистоту.

— Я не нуждаюсь в благотворительности, — холодно произнесла она. — А после… после того, что произошло на обратном пути из Мюнхена, ты мог бы понять, что я не тот человек, который мог бы заботиться о Софи.

— Это не благотворительность. Софи действительно нужна компаньонка, потому что Аннелиза уходит от нее, а что касается Мюнхена, то ты сама сказала, что этот неприятный эпизод в прошлом. Я уже предал его забвению. В тот день мы оба были слишком возбуждены и забыли о благоразумии.

Его слова больно задели Ивлин.

— Неудивительно, что ты хочешь забыть об этом, — язвительно заметила она.

Макс иронически усмехнулся.

— Ты хочешь сказать, что не прочь все повторить? — спросил он и пристально посмотрел на девушку.

— Конечно, нет, — быстро ответила она.

— Ах так, тогда мы не должны позволять столь незначительным событиям мешать принятию важных решений.

Незначительным! Значит вот какой эпитет он нашел происшедшему!

— Вена — прекрасный город, — продолжал Макс, — Софи не потребует слишком много времени. В чем же истинная причина твоего отказа?

— Я уже объяснила, — ответила Ивлин отводя взгляд.

— Нет, не объяснила. — Макс подошел ближе и, положив ей руки на плечи, заставил поднять глаза. — Ты отказываешься из-за меня? Ты решила, что мне нельзя доверять?

Он почти угадал. Собрав всю свою твердость, Ивлин наконец решилась встретить его пристальный взгляд, но не смогла его выдержать и опять опустила глаза.

— Ты льстишь себе, — презрительно произнесла она. — Я вовсе так не думаю.

— Сомневаюсь, но можешь успокоиться, я буду занят только Софи. Неужели и ты не можешь хоть немного подумать о ней? Мы все возлагаем на операцию большие надежды, но она может оказаться и неудачной. Однако в любом случае это станет для Софи тяжелым испытанием. Мы почти ничем не можем ей помочь, но ей нужна поддержка. Ты нужна ей.

Ивлин высвободилась из его рук и повернулась к нему спиной. Затуманенным слезами взглядом она смотрела не отрываясь на зелень и золото сада.

— О Макс! — в отчаянии прошептала она.

Неужели он настолько слеп? Разве он не понимает, что быть другом и доверенным лицом его невесты будет для Ивлин почти таким же тяжелым испытанием, как для самой Софи предстоящая операция.

— Ну так что? — прозвучал отрывистый и резкий вопрос. Макс начал терять терпение.

Естественно, он не мот знать, что она чувствует. Ивлин намеренно ввела его в заблуждение, притворившись, что Гарри по-прежнему остается в ее жизни единственным мужчиной, потому что она не хотела показать, что на самом деле творится в ее душе. Значит, она не могла обвинять Макса в том, что он не понимает ее. Собравшись с духом, она повернулась к нему.

— Ничего, — коротко ответила она.

— Иви, прошу тебя, сделай это ради Софи, — с искренним беспокойством попросил Макс.

Ивлин не ответила, и видя ее несговорчивость, Макс холодно добавил:

— Неужели ты не способна подумать ни о ком другом, кроме себя?

— Ты обвиняешь меня в эгоизме? — возмутилась Ивлин.

— Что еще мне прикажешь думать? — бросил он. — Но может быть, эгоизм — действительно слишком резкое слово. Больше подходит себялюбие.

В принципе, это значило одно и то же, но его обвинение было несправедливым. Когда Макс впервые встретил ее, вот тогда она была настоящей эгоисткой, замкнувшейся в своем горе и отчаянии. Но с тех пор она сильно изменилась: перестала избегать людей, научилась с ними ладить. Ивлин гордилась тем, что преодолела в себе соблазн отнять Макса у Софи. Даже эту поездку к Хартманнам она совершила против своего желания, но ее отказ от предложения Софи был продиктован заботой об их общем благе, потому что Ивлин не хотела подвергать себя риску новых встреч с Максом.

Ивлин очень хотелось поехать в Вену, увидеть город, где живет Макс, и отсрочить расставание с ним. Но уже сама настойчивость такого желания говорила о том, что весьма неразумно ему поддаваться.

Что бы ни говорил Макс, Ивлин ощущала, что их неодолимо влечет друг к другу. Ивлин даже сейчас чувствовала это. В любой момент какое-нибудь непредвиденное событие могло разжечь в них огонь страсти, как это уже случалось на перевале Карер и по дороге из Мюнхена. Это было равнозначно тому, чтобы сидеть на пороховой бочке. Может быть, Макс и хотел бы таких отношений, но это принесло бы Ивлин только новые страдания и было бы нечестно по отношению к Софи. У Ивлин не было другого выхода, как только продолжать отказываться. Ей было больно сознавать, что Макс считает эгоизмом то, что на самом деле являлось самопожертвованием.