Все, все интересовало петербургских друзей. Улицы, дворцы, сады и парки, их планировка, водная система и механизмы фонтанов, картинные галереи, художники, музеи и зрелища и, конечно, театр, пьесы, актеры...

Театр они посещали с какой-то азартной, неиссякаемой исступленностью. За восемьдесят дней пребывания в Париже отмечен в дневнике двадцать один спектакль и три концерта.

Ходили они на представления опер, классических трагедий, комедий, комических опер и даже пародий. Посещали главным образом Большую оперу, театр «Комеди Франсэз» и Итальянский театр. Следует вспомнить, что не так давно в Париже отшумела яростная борьба вокруг оперы-буфф (комической оперы), нового, привезенного во Францию итальянцами музыкального жанра, принятого первоначально в штыки «антибуффонами», приверженцами мифологической возвышенно-условной старой школы. Но на защиту комической оперы с ее народной основой встали энциклопедисты во главе с Руссо, Дидро, Гольбахом, Гриммом. «Война буффонов» завершилась победой нового реалистического жанра, занявшего с тех пор прочные позиции во французском театре. Закономерен усиленный интерес русских путешественников к «опера-комик». В дневнике отмечены опера «Деревенский колдун» с текстом и музыкой Руссо, произведение, принесшее ему славу в 1752 году, а также произведения Гретри, Мартини, Монсиньи, Фолидора, Рамо и многих других известных композиторов того времени.

Необходимо выделить «Колонию» - комическую оперу в двух актах Никола Этьена Фрамери с музыкой Антонио Саккини (1775), а также любопытнейшую пародию на оперу Рамо «Кастор и Поллукс». «Пародия сия давана была в первый раз, - комментирует Хемницер. - Сцены, декорации и музыка прямо сходны с прямою оперою, так что увертюра и некоторые арии серьезной музыки смешаны с пародией». Не лежат ли здесь исходные корни будущей пародийно-буффонной пьесы Львова «Парисов суд - героическое игрище невзначай»? Они отдали дань и классической опере Рамо и Глюка.

В концертах русские путешественники слушали музыку «славного итальянского сочинителя» Перголези, а в Тюильри - исполнителей камерной музыки: на гобое - Безуци, на кларнете - Бейера и «славного скрипача», уроженца Сицилии, автора множества скрипичных сонат и концертов, известного в России гастролера Жерновика (1745-1804), скончавшегося в Петербурге. Львов был несомненно «застрельщиком», «гидом» в совместных странствиях по театрам и концертным залам Парижа.

Посещали петербургские друзья также интереснейший народный театр-балаган на бульваре Сен-Медар (в театре «Амбигю-комик»), возглавленный Никола Одино. В этом театре, родоначальнике революционных «театров бульвара», две труппы - труппа марионеток и труппа детей - насыщали свои пьесы музыкальными интермедиями, разыгрывали злые сатиры на актеров королевских театров.

Конечно, не только интересами музыкальными были ограничены странствия петербуржцев по театрам Парижа. Они с упоением смотрели одну за другой классические трагедии: «Синну» Корнеля, «Федру» Расина, четыре трагедии излюбленного Вольтера - «Заиру», «Аталию», «Танкреда» и «Китайского сироту» с участием прославленных артистов эпохи. Доигрывал последний сезон Анри-Луи Лекен - ученик и любимый актер Вольтера, подготовивший почву для художественной революции в королевском театре Франсуа-Жозефу Тальма. Склонный к реалистическим приемам, Лекен был знаменит как исполнитель ролей Чингисхана («Китайская сирота»), Оросмана («Заира»), Танкреда («Танкред»). Блистательно играл преемник Лекена, Жан Ларив, продолжавший борьбу учителя за реформу костюма. Его удалось увидеть в ролях Оросмана («Заира»), Ипполита («Федра») и Синны («Синна»). В трактовке этих актеров герои трагедий олицетворяли мужество борцов за идеалы гуманизма, свободы и справедливости против фанатизма и тирании; исполнение их покоряло повышенной эмоциональностью.

Петербуржцам посчастливилось видеть знаменитую комедию «Галантный Меркурий» Эдма Бурсо, соперника Мольера, в исполнении двух блистательных комиков-реалистов - Пьера Превиля и Жана Дюгазон, при этом Превиль играл в этой пьесе несколько ролей: дряхлого книгоиздателя, тупого помещика из провинции, чванного маркиза, пьяного канонира, взяточника-прокурора и франта - сочинителя шарад. Мимический артист Дюгазон, применяя сочные, почти буффонные приемы, срывал аплодисменты в каждой сцене. Комедия шла много лет с неизменным шумным успехом. Хемницер отметил «совершенство» ее исполнения.

Не обходилось в театре, конечно, без происшествий, анекдотов, курьезов. Вот что, например, произошло во время спектакля «Танкред». На сцену вышел Лекен, импозантный, торжественный, величавый, - такого впечатления он достигал только своей страстной, сосредоточенной и волевой игрой, так как был от природы низкого роста, с короткими кривыми ногами, с некрасивым лицом, огромным ртом и толстыми губами. Суровая мощь и энергия его облика так потрясли Хемницера, что он невольно встал с места, бледный, трепещущий, и низко поклонился Лекену. Весь театр загрохотал от смеха. «Высокий рост его, - замечает Львов, - мне никогда не был так приметен»¹³.

Курьезы с Хемницером происходили на каждом шагу: близорукость и рассеянность подводили его и в Париже - он поддался на обман некой авантюристки, выдававшей себя за графиню Фюстель, и влюбился в нее; несмотря на уговоры друзей, долго за ней волочился, пока она не выманила у него все деньги, перстни и даже пряжки, которые украшали его туфли. «Но ведь она читает «Избавленный Иерусалим»!» - говорил он недоумевая.

Злоключения его всегда были так смешны и нелепы, что вызывали у товарищей прежде всего смех, лишь потом - сочувствие и сострадание. Например, Хемницер мечтал о встрече с Руссо, ходил каждое утро к подъезду, ожидая, когда тот выйдет из дому. «Мне уже покоя не было, что я, живучи с ним в одной комнате, не видал Жанжака», - рассказывал Львов. Пришлось пуститься на хитрость: прогуливаясь вдвоем и встретив наконец Руссо, Львов уверил друга, что это вовсе не Руссо, а учитель молодого графа Строганова Жильбер Ромм, впоследствии известный жирондист, гильотинированный в годы террора. В мистификации Львов признался другу лишь только тогда, когда они покинули Париж.

Распростились со столицей Франции утром 11 мая. По дороге, лишь только миновали Валансьен, переломилась задняя ось кареты. Потратили полдня, пришлось вернуться обратно в Валансьен.

Затем побывали мимоездом в Шантильи, осматривали замок, парк, фонтаны. Им показалось, что памятники прошедшего века, увы, несовершенны. «Словом, все части имеют вид уродливой натуры». В этих вскользь оброненных словах заложено зерно художественных взглядов Львова: никогда и ни в чем он не признает за шедевр произведение, имеющее «вид уродливой натуры».

В Гарлеме они слушали орган. Хемницер досконально, подробно описывает устройство органа. Впечатление оказалось настолько сильным, что ездили еще два раза из Лейдена в Гарлем на «шойте» (голландская барка).

В кабинетах профессора Аллемана осматривали «огненную машину, служащую для поднимания воды, которая не имеет поршней, а основана на теории о давлении воздуха над водою и угнания его вверх, как скоро воздух теплотою разжижен будет в том сосуде, в котором она вверх подниматься должна». Интересовались физическими опытами, а также насосами, «из коих один поршень совсем без трения». Интересовались американским насекомым, морским зверьком, похожим на сурка «и совсем чернокожим». Чем только они не интересовались! И как перекликаются «технические интересы» с позднейшей деятельностью Львова-изобретателя. Одиннадцатого июня трое спутников прибыли в Спа, где Соймонов намеревался лечиться. В Спа Львов расстался с друзьями.

Знаменательно, что с этого дня Хемницер временно перестает вести дневник: ему скучно было продолжать его без Львова. Опять напрашивается естественный вывод, что Львов был инициатором и вдохновителем «Дневника».

Львов, видимо, побывал также в Италии. Точных дат о поездке его в эту страну мы не знаем, но по более позднему его дневнику 1781 года узнаем, что в Италии он уже был.