Неделя пролетела быстро, как сон, и, несмотря на все просьбы Маргариты и Люзиньяна, Поль не согласился остаться у них еще даже на одни сутки. По-прежнему пылкий, цельный, независимый, он всегда исполнял свои намерения и был строг к себе самому гораздо больше, чем к другим.
Наступил час разлуки. Маргарита и Люзиньян хотели проводить коммодора до корабля, но Поль решил не продлевать печаль расставания. Дойдя до края мола, он обнял их в последний раз и вскочил в шлюпку — она быстро, как стрела, унесла его. Маргарита и Люзиньян следили за ней взглядом, пока она не скрылась за правым бортом фрегата, потом, грустные, вернулись в свой сад, чтобы увидеть его отплытие, как увидели оттуда же его появление.
Пока они возвращались домой, на борту фрегата кипела продуманная, слаженная работа, предшествующая отплытию. Матросы, сойдясь у кабестана, начали выбирать канат, и в чистом, прозрачном воздухе Маргарите и Люзиньяну слышны были их звонкие, веселые возгласы. Вскоре показались из воды железные лапы якоря; затем реи одна за другой, от самой верхней до самой нижней, оделись парусами; корабль, как одушевленное существо, повинующееся инстинкту, повернулся носом к выходу из гавани и двинулся, рассекая воду с такой легкостью, словно скользил по ее поверхности. Тогда, будто дальше можно было предоставить фрегат его собственной воле, молодой коммодор поднялся на ют и перенес все свое внимание, ненужное больше кораблю, на покидаемую сушу. Люзиньян, выхватив платок, стал махать им, Поль ответил; потом, когда им уже нельзя было видеть друг друга простым глазом, оба вооружились подзорными трубами и благодаря этому хитроумному инструменту сумели на час отдалить разлуку: оба предчувствовали, что прощаются навсегда. Наконец корабль, постепенно уменьшаясь, стал приближаться к горизонту и одновременно спустилась ночная тьма. Люзиньян велел принести в сад охапку веток и развести на самом высоком месте костер, чтобы Поль, чей фрегат уже терялся во мраке, мог видеть этот маяк, пока не обогнет мыс Труа-Пуант. В течение следующего часа Маргарита и Люзиньян совсем потеряли корабль из виду, но Поль, благодаря ярко горевшему костру, мог еще их видеть; потом на горизонте сверкнул молнией огонь, через несколько секунд до их слуха донесся звук пушечного выстрела, похожий на глухой и долгий раскат грома, и снова воцарилась ночная тишина. Люзиньян и Маргарита получили последний привет от Поля.
Здесь заканчивается семейная драма, о которой мы взялись рассказать; однако, может быть, кто-то из наших читателей достаточно заинтересовался молодым искателем приключений, кого мы сделали героем нашей истории, и хотел бы проследить его дальнейший путь; для них, пользуясь случаем поблагодарить за проявленное к нам внимание, мы просто-напросто расскажем о фактах, добытых нами в результате тщательных поисков.
В описываемое нами время, то есть в мае 1784 года, вся Европа находилась как бы в том состоянии оцепенения, какое недальновидные люди принимают за спокойствие, а более глубокие умы считают мрачным и временным затишьем перед бурей. Америка своим освобождением подготовила Францию к революции: короли и народы, не доверяя друг другу, держались настороже, причем одни ссылались на фактическое положение вещей, другие — на свое право. Лишь одна часть Европы казалась живой и действующей среди этого всеобщего сна: это была Россия, возведенная царем Петром в ранг цивилизованного государства и вписываемая Екатериной II в число европейских держав. Петр III, ненавидимый русскими за лишенный благородства характер, за близорукую политику и особенно за обожествление прусских порядков и прусской дисциплины, был свергнут без сопротивления и задушен без борьбы. Таким образом Екатерина в тридцать два года оказалась властительницей империи, занимающей седьмую часть земного шара. Первой ее заботой было благодаря своему могуществу сделаться посредницей для соседних народов, которые она хотела поставить в зависимость от себя. Так, она заставила курляндцев прогнать своего нового герцога Карла Саксонского и призвать обратно Бирона; направила своих послов и свои войска, чтобы добиться коронации в Варшаве — под именем Станислава Августа — своего бывшего любовника Понятовского; заключила союз с Англией; вовлекла в свою политику берлинский и венский дворы. Однако за этими большими внешнеполитическими замыслами Екатерина не забывала о делах внутренних и в перерывах между столь часто обновляемыми любовными увлечениями находила время поощрять промышленность, поддерживать сельское хозяйство, реформировать законодательство, создавать военный флот, посылать Палласа в провинции, о которых неизвестно было, что они могут производить, Блюмагера — на Северный архипелаг и Биллингса — в Восточный океан: наконец, завидуя литературной репутации своего брата, прусского короля, она тою же рукой, что подписывала указ о строительстве нового города, утверждала смертный приговор юному Ивану или раздел Польши, создавала «Опровержение “Путешествия в Сибирь” аббата Шаппа», роман «Царевич Хлор», театральные пьесы, и среди них перевод на французский язык драмы Державина «Олег»; в итоге Вольтер называл ее Северной Семирамидой, а прусский король в письмах отводил ей место между Ликургом и Солоном.
Можно представить себе, какое действие произвело при этом чувственном и рыцарственном дворе появление такого человека, как наш моряк. Екатерина знала о его мужестве, наводившем ужас на врагов Франции и Америки; в обмен на подаренный им царице фрегат он получил звание контр-адмирала. И вот русский флаг, обогнув половину Старого Света, появился в греческих морях; на развалинах Лакедемона и Парфенона тот, кто недавно завершил освобождение Америки, мечтает о возрождении спартанской и афинской республик. В конце концов старая Оттоманская империя потрясена до основания; разбитые турки подписывают Кайнарджийский мир. Екатерина оставляет себе Азов, Таганрог и Кинбурн, добивается свободы мореплавания на Черном море и независимости Крыма. Став повелительницей Тавриды, она пожелала познакомиться со своими новыми владениями. Поль, вызванный в Санкт-Петербург, сопровождал ее в этом путешествии, маршрут которого был проложен Потемкиным. На пути, составлявшем около тысячи льё, завоевательницу и ее свиту ожидали сплошные свидетельства триумфа: огни, горевшие вдоль всей дороги, похожая на феерию иллюминация в каждом городе; великолепные дворцы, возведенные на один день среди пустынных полей и на следующее утро исчезающие; деревни, возникавшие как по мановению волшебной палочки в безлюдной степи, где еще неделю назад татары пасли скот; видневшиеся на горизонте города, у которых были одни только внешние стены; повсюду почести, песни, танцы; народ, толпящийся на дороге, а ночью, пока императрица спит, бегом отправляющийся дальше, чтобы выстроиться там, где проедет проснувшаяся государыня; король и император, едущие рядом с ней и называющие себя не равными ей, а ее придворными; наконец, воздвигнутая в конце пути триумфальная арка с надписью, говорящей если не о честолюбии Екатерины, то о политике Потемкина: «Се дорога в Византию». Россия укреплялась в своей тирании, как Америка — в своей независимости.
Екатерина предлагала своему адмиралу должности, которые удовлетворили бы любого придворного, почести, которым был бы рад любой честолюбец, земли, которые могли бы утешить короля, потерявшего королевство; но нашему отважному и поэтичному моряку нужны были качающаяся палуба корабля, море с его битвами и бурями, огромный безграничный океан. Итак, он покинул блистательный двор Екатерины, как до этого покинул суровый Конгресс, и отправился во Францию искать то, чего недоставало ему во всех других краях: жизни, полной волнений; врагов, чтобы с ними сражаться, народа, нуждающегося в защите. Поль приехал в Париж в разгар наших европейских и гражданских войн, когда мы одной рукой душили иноземное вторжение, а другой разрывали себе внутренности. Король, которого он видел десять лет назад обожаемым, чтимым, могущественным, был теперь презираемым и бессильным пленником. Всё, что было наверху, оказалось внизу; гибли знаменитые имена и выдающиеся головы. Наступило царство равенства, и орудием выравнивания в нем стала гильотина.