— Ты пиши, Сабит, — сказала Люба и, пожимая его твердую ладонь, добавила: — О своих успехах пиши. Ведь ты будешь на передовой линии нашей науки.

Поезд медленно тронулся. Люба и Остап некоторое время шли рядом с вагоном и махали Сабиту, стоявшему в тамбуре.

— Придется мне все же вмешаться в ваши отношения, — сказал тихо Остап, когда поезд скрылся за поворотом.

Люба кинула на него испепеляющий взгляд. «Сейчас она мне задаст перцу!» — подумал Белошапка.

Но Люба спокойно спросила:

— Скажите, Остап Вавилович, что лучше: мало или совсем ничего?

— Смотря по обстоятельствам, — ответил он.

— При любых...

— Пойми же, Люба, ты вот так можешь пройти мимо своего счастья.

— Мимо настоящего не пройду, Остап Вавилович! А маленькое мне не нужно. Встречалось однажды такое... еще в техникуме. Нравился один парень...

— Ну и что же?..

— Возвращались мы как-то из кинотеатра, поздним вечером. В переулке нас остановили двое. Так что вы думаете: мой провожатый кинулся наутек. Осталась я одна перед двумя верзилами. Они подошли, посветили фонариком в лицо, сказали: «Нет, это не она». И ушли. Тогда только вернулся Владимир, так звали моего спутника. С тех пор я его возненавидела. Долго он за мною ходил. Сестру свою много раз для переговоров присылал. Стихи мне посвящал...

— Сабит не сбежит, — сказал Остап.

— Я не об этом. Ответьте прямо на вопрос: что лучше — мало или совсем ничего?

— Ну, что тебе сказать... — начал было Остап, но договорить ему не дал неожиданно появившийся на перроне Григоренко.

— Уехал!.. — запыхавшись произнес он. — Вот беда, не успел попрощаться... Я прямо с пленума горкома. Перерыв поздно объявили...

Глава двенадцатая

Зазвонил телефон. Это встревожило Григоренко: ни сотрудники, ни начальство из главка так поздно домой не звонили. От ночных разговоров Григоренко отвык, а тут вдруг повелительный голосок в трубке: «Вас вызывает Москва!»

Говорил начальник карьерного отдела Петров. Его интересовало одно: изготовление полированных плит.

— В сентябре план выполните? Говорят, вы людей с этого участка срываете?

«Не иначе, про монумент кто-то успел доложить. Надо же... Но это вовсе не отражается на плане. Не справляются резальные и шлифовальные машины. Все дело в них», — думал Григоренко, а сам говорил:

— Мы наращиваем темпы, Антон Власович, и скоро войдем в график.

— Здесь вот на вас, Сергей Сергеевич, заявление пришло, — словно между прочим сообщил Петров. — На имя министра.

После некоторой паузы Григоренко спросил:

— Кто же это постарался?

— Письмо подписано... инженерно-техническим работником вашего комбината.

— О чем конкретно жалоба?

— Заявление у начальника главка, — ответил Петров.— Сам я не читал. Соловушкин ознакомился и говорит, что дело скверное. Транжирите средства, передали автономную линию дробления щебня колхозам, разбазариваете фондовые материалы! Что за памятник вы взялись делать?.. Министр возмущен. Особенно передачей автономки и щебня колхозам. И это в то время, когда в министерстве не хватает щебня. Поняли? В общем — ждите комиссию или комплексную ревизию. Возглавит комиссию, конечно, представитель министерства.

Петров замолчал на какой-то миг, но миг этот показался Григоренко бесконечно долгим.

— Вы действительно передали колхозам дробильно-сортировочную установку? — нарушил наконец молчание Антон Власович.

— Передал Межколхоздорстрою. До весны. Она нам понадобится недели на две, не больше. В период перехода со старого вторичного дробления на новое. Потом демонтируем. А может быть, ее не следует разбирать? Согласно положению, я имею право передать установку в аренду.

— Этот пункт положения давно отменен.

В тоне Петрова почувствовались холодноватые нотки, и Сергей Сергеевич не мог не заметить этого.

— Ну что ж, готов отвечать! Что касается разбазаривания фондовых материалов и растранжиривания денег, то это, мягко говоря, преувеличение.

— Погодите. С Днепропетровским институтом договор о внедрении счетно-вычислительной техники заключили? Не так ли? Но не рановато ли комбинату браться за такое дело? А автомобильные шины Сажевому заводу продавали?..

— Да, договор заключил. И я имею на это право. Шины нам пришлось отпустить за сорокатонный кран... А сколько материалов мы получаем в разных организациях? Там об этом не написано?

— Не знаю. Комиссия будет выяснять, что брали, а что отпускали... Как семья, Сергей Сергеевич?

— Спасибо, все хорошо.

— Передайте привет жене. И извините за поздний звонок. До свидания!

Оксана была рядом. Она слышала разговор, но не все поняла.

— Что-то случилось, Сережа?

Как Григоренко хотелось сказать ей: «Я люблю тебя, ты мне нужна сейчас, как никогда!» Но он произнес совсем другое:

— Заявление на имя министра поступило. Будет министерская комиссия или комплексная ревизия.

— Я уверена, что у тебя все в порядке и тревожиться нечего. Не так ли?

— За исключением чепухи, Оксаночка!

— А я-то думала, что прошлогодние кляузы тебя кое-чему научили!

Григоренко задумался. Собственно, чему эти кляузы могли его научить? Если бы пришлось начинать все сначала, он поступил бы точно так же. Не иначе! Пускай бы писали, ругали, наказывали. Ничего не изменилось бы. Он и тогда был уверен, и сейчас, что именно так и нужно действовать.

— Эх, Сергей, Сергей, плетью обуха не перешибешь! — вздохнула Оксана. — Гамза, наверное, написал.

— Допускаю, что он.

— Ты его хоть на другую должность устроил?

— Работает старшим механиком на камнедробильном заводе. Большего ему доверить нельзя!

— Говорила тебе, не берись за гранитные плиты! Вот и результат — не получается... Переходящего знамени комбинату не дали, премию срезали. Попомни: и с художественной резьбой горя натерпишься! Другие не берутся, и ничего! — изрекала Оксана поучительным тоном, с непоколебимой убежденностью в своей правоте.

Григоренко чувствовал, что не в силах больше слышать такое. Еще мгновение, и он сорвется, резко выскажет ей все.

«Неужели она в самом деле считает, что счастье — лишь в покое и личном благополучии?» — с горечью подумал Сергей Сергеевич.

— Ладно, Оксанка, давай спать!

Григоренко потянулся к выключателю и погасил свет.

Тут же сверкнула молния, загрохотал гром. Усиливаясь, загудел за окнами ветер.

— Ожидали заморозков, а ударил гром, — произнесла Оксана. — Конец сентября...

Она умолкла, дыхание ее стало ровным. Но не спала. Разве уснешь в грозу.

После разряда молнии все погрузилось в кромешную тьму — не стало видно ни потолка, ни пола, ни обстановки. Крупная капля дождя ударилась в оконное стекло, за нею забарабанили другие. На город обрушился ливень.

Опять сверкнула молния. Сергей Сергеевич на миг увидел жену. Она лежала с открытыми глазами.

Небо гудело и грохотало так, словно кто-то гарцевал по железной крыше. «Это, наверно, последняя гроза,— думал Григоренко, а сердце тревожно билось. Вспомнились слова Оксаны: «Я уверена, что у тебя все в порядке и тревожиться нечего». — Ну на каком комбинате может быть «все в порядке»? В ноябре прошлого года Бегма допустил большой перерасход зарплаты. Людям платили за счет основного производства. А с шинами?.. Не отпустишь их, не получишь кран. Монтаж завода вторичного дробления, конечно, затянется... Автономную линию дробления отдал в аренду? Но она все равно простаивала. И потом, кому я отдал? Спекулянту, что ли? Государственному предприятию. В одной, стране живем! Ну ладно, хватит об этом! Вот и гроза прошла. Спать! Спать!..»

Но мысли Григоренко неумолимо, снова и снова возвращались к разговору с Петровым.

Забылся тревожным сном Сергей Сергеевич лишь глубокой ночью. Во сне его мучили кошмары. Он просыпался и лежал с раскрытыми глазами. Время тянулось невообразимо долго. Даже вставал покурить, чего с ним по ночам никогда не бывало.