— Пока что нет.

— Послушай, Сергей Сергеевич, может, главк и не думает брать отсюда Комашко?.. Ну ладно, об этом тоже потом, когда придешь.

Попрощались.

По некоторым признакам и отдельным намекам Григоренко понимал, что Комашко добивается выдвижения. Возможно, о нем говорил Соловушкин и с секретарем горкома. «Но каким директором будет Комашко? Он только о власти мечтает. А об ответственности не думает... Но, может, на должности директора он по-иному станет подходить к делу? Кто его знает. Сейчас же он чувствует себя на комбинате временным. Потому и инициативы от него никакой...»

Оксана Васильевна не думала, что так сильно взволнует ее разговор с дочерью. Оставшись одна, она долго ходила по комнате. Тягостные мысли не оставляли ее. «Скорее бы вернулся Сергей». Трижды звонила на комбинат, но слышала в ответ одно и то же: «Уехал куда-то и еще не вернулся».

Оксана Васильевна прибрала письменный стол мужа, еще раз протерла его. Поправила книги на полках.

«Эх, нет Елизаветы Максимовны, — с сожалением подумала она. — Не с кем посоветоваться. Не у кого помощи попросить. Девочки бабушку слушались, любили ее. Она всегда находила с ними общий язык».

Здесь, в квартире, куда ни глянь, все сделано заботливыми руками Елизаветы Максимовны. Чехлы на креслах, рушники, салфетки... Нет, человек не сразу уходит из жизни.

Сергей Сергеевич возвратился от Громова в хорошем настроении, хотя немало был удивлен тем, что до него в горкоме побывал Соловушкин. Собственно, затронуло его другое. То, что их куратор главка, встречаясь потом с Григоренко, ни словом не обмолвился о разговоре с Громовым. Значит, его беседа с секретарем держалась в тайне. Только теперь Георгий Михайлович намекнул о его визите. Однако о цели посещения горкома Соловушкиным и он не сказал.

Жена подняла на Сергея Сергеевича печальные, заплаканные глаза:

— Только что пришла!

Григоренко сразу понял, о ком шла речь. Верочка опять ходила к Марченко. Сергей Сергеевич посмотрел на жену. В ее глазах — боль и тревога.

— А где же она сейчас?

— Пошла спать. Ты только подумай, я ее спрашиваю: «Может, насовсем уйдешь от матери?» А она в ответ: «А можно уйти насовсем? Папа говорит — по закону нельзя. Но когда папа станет инженером, мы уедем с ним в Сибирь насовсем». Ты представляешь, о чем он с ней говорит?!

Оксана Васильевна все больше сердилась, и от этого ее лицо потеряло обычную привлекательность, оно стало каким-то угловатым, жестким.

Она сделала несколько шагов по комнате, и нельзя было узнать ее прежнюю походку — свободную, легкую и естественную.

Григоренко понимал, что жена очень расстроена. Но чем ее утешит он? Подошел к ней, положил руки на плечи.

— Успокойся, Ксаночка!

— Нет, нужно что-то делать. И немедленно. Ты думаешь, он любит дочь? Нет! Я знаю, я уверена. Эта привязанность к дочери — бессовестная игра. Он хотел бы взять дочку, лишь бы отомстить мне. Я не знаю, какие слова он ей говорит. Но девочка становится своенравной, замкнутой и смотрит на меня — на свою мать — как затравленный зверек...

Григоренко почувствовал, что жена хочет сказать еще что-то важное и никак не решается. Но вот наконец:

— Ты знаешь, Сережа, ведь Иринка еще ни разу не назвала меня мамой... Я не знала, что так будет!..

«Я не знала, что так будет!» — застучало набатом в ушах Григоренко.

— Надо что-то предпринимать, Сережа!

Григоренко знал, как направить людей на выполнение плана, как решать задачи технической революции на комбинате, как выполнить то или иное задание, но он понятия не имел, как завоевать душу маленькой девочки.

— Наверно, мы мало уделяем внимания детям, — как-то виновато произнес Сергей Сергеевич.

Оксана поймала его взгляд. Как она всегда любовалась этими темными, умными глазами. Но сейчас Оксана увидела в них растерянность. Оказывается, он тоже не знает, что делать.

Григоренко вспомнилась почему-то встреча с Марченко. Как он убежал от него, словно мальчишка. Но разве Григоренко перед ним виноват? Нет, их семья распалась раньше. И в этом его вины нет.

— Все уладится, Оксанка!.. — прошептал Сергей Сергеевич и стал нежно гладить ее волосы.

Григоренко никак не мог заснуть. Ворочался с боку на бок, всматривался в невидимый во тьме потолок и думал, думал...

Оксана тоже не спала.

«Если бы уехала тогда в Москву, то, может, все сложилось бы по-другому. И зачем я позвонила Сергею... Нет, правильно сделала, что позвонила! Еще неизвестно, как пошла бы жизнь без него... А может, отвезти девочку на время к маме в Полтаву? Подальше от Марченко. Хотя бы на год. Буду навещать ее каждую неделю. Но нет... Что подумает мама? Как вышла, мол, снова замуж, так ребенок стал не нужен. Поговорить с Марченко?.. Чтобы не тревожил дочку... Но поможет ли этот разговор? Нет, бесполезно. Лучше всего — выехать бы с Сергеем и детьми из Днепровска насовсем. Но ведь он ни за что не согласится. Сергей столько здесь труда вложил и столько еще сделать мечтает! Нет, об этом ему и говорить не стоит. Интересно, спит он?»

— Сережа, ты спишь? — прошептала Оксана.

— Нет, Ксаночка, не сплю... 

Глава одиннадцатая

Дуб-великан широко раскинул над рекою ветви. Иринка взобралась на одну из них и посмотрела вниз: сердце ее замерло от радости — почти прямо под ней целый косяк лещей.

— Папа, сколько здесь рыбы, а ты все где-то ходишь. Иди сюда!

— Сейчас, доченька, — откликнулся Сергей Сергеевич.

Оксана Васильевна устроилась возле большой гранитной глыбы и ловила окуней. Рядом скучала Верочка. У нее тоже удочка, но клюет пока только у мамы.

Легкий ветерок разогнал туман, и с крутого берега стало хорошо видно, как плывут лещи. Они медленно продвигались по водному коридору между берегом и кустами, занесенными весенним половодьем на отмель. Вода здесь текла едва заметно. Лещи двигались неторопливо, некоторые из них опускались на дно и, казалось, там что-то вынюхивали.

— Ну и красавцы! — восхищенно выдохнул Григоренко и быстро закинул удочку.

Стараясь не спугнуть рыбу, Иринка осторожно слезла с дерева и присела возле своей удочки у небольшого кустика.

Вдруг поплавок Сергея Сергеевича задрожал, потом приподнялся и, погрузившись снова в воду, быстро поплыл от берега. Григоренко потянул удилище изо всей силы, и леска стала резать водную гладь.

— Папа, тяни! — радостно закричала Иринка. — Ага, поймался!..

Оксана вместе с Верочкой поспешила к ним.

Сгибая удилище в дугу, большой темно-серебристый лещ бросался из стороны в сторону. Но Сергей Сергеевич не торопясь тянул его к берегу. Они словно мерились силой. И вдруг, уже у самого берега, лещ резко изогнулся и сорвался с крючка.

— Эх, что же ты! Нужно было водить его до тех пор, пока он не лег бы плашмя на воду, — начала сокрушаться Оксана.

— Да их тут тьма-тьмущая, Оксана Васильевна! — воскликнула Иринка. И тут же тихо добавила: — Мама, идите сюда скорей.

Оксана несказанно обрадовалась этому, внезапно вырвавшемуся у Иринки, как признание, слову «мама».

— Это вы, девочки, на лещевой ход напали, — заговорила она быстро, стараясь скрыть свое волнение.— Вы поймаете обязательно, поймаете еще не одного леща.

— А что такое лещевой ход? — спросила Иринка.— Разве есть такой?

— Есть, доченька. Рыбы — тоже живые существа. На земле вьются тропинки. Их люди протоптали. Птицы тоже летят в небе не как попало, а своими определенными путями. Человек давным-давно научился отличать друг от друга разные звериные тропы на земле или птичьи дороги в небе. Отсюда и названия такие пошли, как: «Сорочий лет», «Волчья тропа»...

— Зачем же рыбам тропинки? — недоверчиво спросила Иринка. — В воде вон как просторно, плыви, куда хочется.