Свободной рукой Ауриана ухватилась за выступ бронзовой супницы, в которой плескалась черная, пахнущая рыбой жижа, и, изловчившись, выплеснула ее изо всех сил на Коракса, окатив его с головы до ног. Он взвизгнул от боли и отпустил руку. Раздался дружный издевательский гогот. Коллег Коракса изрядно развеселила эта сценка. Ауриана отпрыгнула в сторону, а затем юркнула в следующую дверь.

— Стража! Остановите убийцу! — орал Коракс, корчась от боли, причиненной горячим супом и срывая с себя тунику. Затем он метнулся к небольшому фонтану в центре зала и окунул в воду ошпаренные руки. Несколько стражников добродушно улыбались, делая вид, что не понимают сути происходящего, остальные же отмахивались от его призывов, словно от назойливого собутыльника, предлагавшего выпить вина, когда этого никому не хотелось. Все они презирали Коракса за то, что тот постоянно пытался втереться в доверие к Торкватию и доносил о всех их прегрешениях, в том числе и о взятках, которые они брали с гладиаторов за разного рода услуги и послабления. Случай с непокорной амазонкой, сумевшей унизить Коракса, был для них забавным зрелищем, которое помогло им скоротать время на посту.

Но один из стражников все-таки узнал Ауриану и понял, что дело может принять нежелательный оборот. Он быстро устремился за беглянкой.

Ауриана, однако, успела убежать далеко вперед. У нее не было четкого плана действий. Она намеревалась найти какого-нибудь начальника постарше рангом и высказать ему все, что наболело. Она не отдавала себе отчета в том, что ее поступок может являться серьезным нарушением здешних порядков. Конечно, вся эта строгая и жесткая иерархия, отводившая каждому человеку строго определенную нишу, из которой невозможно вырваться без риска для себя, была хорошо известна Ауриане. Но, будучи чужестранкой, она не чувствовала, насколько глубоко проникла эта система в сознание людей, превратив их в слепых исполнителей чужой воли. Сейчас Ауриана походила на иностранку, которая, попав в трудную ситуацию в чужой стране, от волнения начинает выражаться на родном языке. Она поступала так потому, что у нее на родине самый презренный смерд мог обратиться с жалобой к прославленному и могущественному вождю племени.

Ауриана миновала короткий, уставленный бочками коридор. Она старалась держаться в тени, поднимаясь по лестнице с мраморными ступеньками, по обе стороны которой стояли крылатые Виктории, увенчанные лавровыми коронами. Отсюда открывался вид на огромный, неровно освещенный зал. Она видела его сквозь довольно густую пелену сизовато-синего дыма от чадящих масляных светильников и кадил с благовониями. Острые, едкие запахи затрудняли дыхание. Повсюду на разной высоте колебались язычки пламени. Казалось, они висели в воздухе сами по себе. Ауриана сообразила, что находится в лесу, где изящные деревья, отлитые из бронзы, имели вместо листьев крошечные светильники. Все ее чувства словно онемели при виде этого огромного помещения, сильно смахивающего на котел преисподней, кишевший диковинными живыми организмами. «Значит, они едят лежа», — первое, что пришло ей на ум, когда она заметила ряд постелей. Деций, должно быть, именно их называл кушетками. На них возлежали люди, похожие на патрициев. Их лба покраснели от возбуждения и напитков. Они смеялись и громко разговаривали в окружении куртизанок с подчерненными бровями, подсиненными веками и ярко накрашенными губами. Их внешность была грубой, вызывающей, бьющей по глазам. Волосы этих женщин поднимались пирамидой вверх и оттуда с высоты падали вниз, рассыпаясь на большое количество завитушек.

Значит, это банкет в честь Аристоса. Ауриана, завороженная как ребенок, наблюдавший за первым в своей жизни жертвоприношением, двинулась вперед, надеясь затеряться в этом суматошном веселье. Она понимала, что ее уже начали преследовать. Девушки в костюмах фавнов порхали по залу, разбрызгивая ароматную воду. Высокие, гибкие невольники скользили между столами и кушетками, разнося на огромных овальных подносах самые разнообразные яства, которые Ауриане даже и видеть не приходилось. Вид этого изобилия вновь зажег в ней гнев. Пищи только с одного подноса хватило бы Сунии на неделю. Откуда-то доносился нежный, переливчатый звук кифары. Эта музыка казалась воздушной, невесомой, она была несовместима с людьми в этом зале, для которых обычным делом было насилие и истязание невольников.

Стены были расписаны сценами знаменитых сражений и изображениями богов. Все эти гиперболизированные образы коней и героев произвели огромное впечатление на Ауриану. Она приняла их чуть ли не за живых. Во всяком случае, она полагала, что они движутся, если на них не смотреть. В центре зала красовался монументальный фонтан. Здесь стояла скульптура Дианы с луком в руках. Она сверкала как свежий снег под лунным светом. Вокруг нее играли обнаженные нимфы. Ауриана в изумлении уставилась на двойные струйки воды, бившие из их сосков. «Эти люди понавезли сюда диковин со всего света», — подумала она.

Затем ее глаза скользнули немного в сторону, и под огромным алтарем, устроенным перед статуей Марса, увидели стол, который стоял на небольшом возвышении. Это место наверняка было предназначено для почетных гостей. Ауриана направилась туда. Пирующие не обращали на нее никакого внимания, принимая ее за невольницу, принесшую какие-нибудь вести своему хозяину.

Да, она не ошиблась. За этим столом сидел сам Торкватий. Ауриана узнала его по плавным линиям профиля и чувственному рту, искривленному в брезгливой гримасе. Взгляд его потерял хищную остроту по причине обильных возлияний. Осталась ли у этого человека хоть капля совести? Знает ли он, что такое стыд?

Слева от Торкватия лежала женщина с надменным и величественным лицом, похожим на лицо вечной женщины, нарисованным на стене. А справа от него находился мужчина мощного телосложения, чьи длинные локоны были явно завиты горячими щипцами. На его голове красовалась гирлянда из роз.

Ауриана остановилась на почтительном расстоянии от Торкватия, который в этот момент восторженно захлопал в ладоши оттого, что из пирога, поданного невольницей и разрезанного, вывалились виноград и другие фрукты, неизвестные Ауриане. Сам пирог был выпечен в форме гуся.

Подняв глаза, Торкватий увидел Ауриану и так скривился, словно перед ним была дохлая крыса. Непрошеная гостья ограничилась легким движением головы, обозначавшим вежливый поклон.

— Прошу прощения за то, что помешала тебе, мой повелитель, — серьезно сказала она, — но я вынуждена была это сделать, ибо пришла со справедливой жалобой. Я пришла по своей воле. Мои товарищи пытались удержать меня. Мы умоляем тебя дать нам съедобную пищу и… наказать людей, которые нарочно портят ее.

Гости Торкватия остолбенело выпучили глаза. Их поразило то бесхитростное чувство собственного достоинства, с которым держалась эта скромно одетая женщина. Сам Торкватий, как и надлежало префекту, сразу же определил, кто она такая — гладиатор из Третьего яруса, которая не имела права находиться здесь.

Холодное, непроницаемое выражение его лица вдруг изменилось. Он начал быстро перебирать в голове варианты своих действий.

— Конечно, — произнес он наконец успокаивающим голосом, — ты получишь все, что необходимо. Оставайся там и не двигайся. Итак, скажи еще раз, в чем ты нуждаешься.

Одна рука Торкватия тем временем легла на рукоять кинжала, которая была украшена драгоценными камнями, а другая неприметно подала знак стражникам, стоявшим у больших дверей, ведущих на учебную арену. Шесть человек тут же стали подкрадываться к Ауриане сзади. Они боялись спугнуть эту безумную, которая могла кинуться на префекта и задушить его. Чтобы еще больше усыпить бдительность Аурианы, Торкватий через силу улыбнулся и сказал:

— А почему бы тебе не взять вон ту курицу?

Ауриана тут же почувствовала смертельную опасность. Она была обречена.

Юная невольница поставила на стол поднос с жирными аппетитными курами, зажаренными в лимонно-медовом соусе. Ауриана присмотрелась получше. Да, настоящие куры, а не пироги, похожие на них. Как им обрадуется Суния!