Опять он почувствовал, что кто-то тревожит его волосы. Кто был с ним сейчас? И кто впустил этого человека или животное? Раздражение придало ему силы разлепить ресницы.

И он увидел пару серых глаз, которые с огромной тревогой и болью вглядывались в него. Эти глаза, полные нежности и любви, почти ощутимо прикасались к нему, ласкали его.

— Ауриана! — произнес он охрипшим и тихим голосом, на глазах у него выступили слезы, но он даже не пытался скрыть их. — Это действительно ты? Та, кто дороже жизни для меня!

Его неуверенная рука потянулась вперед. Он хотел обнять ее за шею и привлечь к себе, но лежа на животе, ему было весьма затруднительно это сделать. Даже самое слабое и незначительное движение причиняло ему невообразимые мучения.

Ауриана осторожно взяла его руку и нежно положила туда, где она лежала, не сводя с него глаз. Оба чувствовали в этот момент близость к богам, словно им довелось увидеть в храме какое-то небольшое, тайное чудо.

— Прости меня! — сказала она наконец. Ее голос звучал глухо и с хрипотцой, и Марк Юлиан догадался, что она плакала. — Я разбудила тебя. Мне нельзя было этого делать.

— А мне кажется, что я так и не проснулся. Вероятно, это происходит во сне. Он пройдет, и ты исчезнешь, — Марк Юлиан улыбнулся. — Только посмотрите на нее! Из всех этих жутких передряг ты вышла почти без потерь, не то, что я. Тебе повезло, моя маленькая плутовка, а я не могу даже на ногах держаться. Зато ты выглядишь по-прежнему, и это несмотря на то, что совсем недавно избавила мир от присутствия одного бешеного бегемота! По тебе этого даже не скажешь.

Ауриана улыбнулась, выслушав эти комплементы. Тревога, которая не оставляла ее с самого первого момента, когда она вошла и увидела Марка Юлиана, лежавшего в забытьи, стала рассеиваться и уступать место умиротворенности, похожей на ту, что она испытала после рождения Авенахар. Затем она кивнула на дверь, через которую иногда входил и выходил Анаксагор.

— Мне не по нраву этот человек. Кто-то схватил его душу и бросил в негашеную известь. А лечит душа — одного знания растений недостаточно. Но хвала Паркам, он обещает, что ты будешь жить и к тебе вернется сила. Но случится это благодаря Фрии, а не ему!

Такое безаппеляционное суждение о самом знаменитом враче во всех греческих провинциях вызвало у Марка Юлиана веселую улыбку.

— Но у меня нет другого выбора… Слишком многое зависит от меня. Однако, как бы то ни было, мне не придется в скором времени встретиться с Домицианом лицом к лицу. Он в Гадесе, а я здесь. Меня вполне устраивает это расстояние между нами.

Ауриана слушала Марка Юлиана и все ближе подвигалась к нему всем телом, словно изнемогла от любви и была не в состоянии сидеть прямо. Нежно, но настойчиво она искала его губы своими и, наконец, нашла. Этот поцелуй заключал в себе все: приветствие, обещание, утешение. Это соприкосновение носило настолько интимный характер, что Ауриана задрожала всем телом. Ей вдруг показалось, что они лежат рядом, прикасаясь друг к другу обнаженными телами. Наступила тишина, наполненная особым значением для двух любящих сердец. Затем, словно очнувшись от прекрасного сна, Ауриана решила рассказать Марку Юлиану обо всем.

— Марк, есть две важные новости, которые я обязана тебе сообщить. Одна радостная, во всяком случае, я надеюсь, что она обрадует тебя. А вторая слишком серьезная…

Она замолчала. Что-то вдруг насторожило ее. Нахмурившись, она взяла одну из ступ Анаксагора и стала рассеянно трогать пальцем ее гладкую поверхность.

— Сейчас мне не следует говорить тебе об этом! — наконец решительным голосом заявила она.

— Ты поступаешь нечестно. Сначала возбудила мой интерес, а теперь отказываешься его удовлетворить, — Марк Юлиан улыбнулся. — Неудовлетворенное любопытство замедляет лечение. По-моему, Анаксагор написал по этому поводу целый трактат.

— Но это может сильно взволновать тебя. Я не знаю…

— Мне даже трудно представить себе, что ты можешь сообщить мне такого страшного… Если только… Может быть ты решила не ехать со мной? Ты это хотела сказать, Ауриана?

— Нет! Всем своим сердцем я хочу отправиться с тобой и собираюсь это сделать! Но ты должен знать… — она замолчала, положила на место каменную ступу и внимательно посмотрела ему в лицо. — Через пять месяцев нас будет трое.

В глазах Марка Юлиана мелькнуло смятение. Он опустил веки и отвернулся.

— Нет границ бесчеловечности судьбы! — послышался его шепот.

Острая тревога заполнила сердце Аурианы.

— Ты не хочешь детей от меня?

— Не будь смешной! Конечно, я хочу, чтобы у нас были дети. Но все эти месяцы ты была одна… Ты билась с Аристосом, а у тебя под сердцем уже был ребенок. Меня даже оторопь берет, когда я подумаю, что могло с тобой случиться! Это ужасно. Ты должна была известить меня об этом.

— Но тогда мне бы пришлось обо всем рассказать Эрато. Да и ты бы обязательно помешал моему поединку с Аристосом.

— Да, уж это точно. Я бы остановил это безумие. Мне следовало быть с тобой, а я…

— Что сделано, то сделано. Все окончилось хорошо. Исполнилась воля богов.

— Ребенок… — задумчиво произнес Марк Юлиан. — Твой, мой… Совершенно новая жизнь… и с ней возникнет тысяча разных проблем, которые нам придется решать вместе…

Он заботливо обнял Ауриану и прижал ее к себе, хотя это стойло ему немалых усилий.

Ауриана почувствовала себя на седьмом небе от счастья.

— Все объясняется достаточно просто, Марк. Горная рысь долго стерегла добычу и наконец дождалась своего. А теперь она собирается залечь в укромное местечко, чтобы ощениться и выкормить выводок. Что еще ожидать от дикой, отсталой женщины?

— Так значит я должен поскорее сделать эту дикую женщину своей женой.

Теперь настала очередь Аурианы испытать неловкость, и Марк Юлиан по ее глазам понял, что его желание не вызвало у нее особого восторга.

— В чем дело на этот раз? — тихо поинтересовался он, нежно улыбаясь.

— Ты подвел меня к ответу на очень щекотливый вопрос, — она слегка отстранилась от Марка и посмотрела ему в глаза. — Я не должна говорить об этом сейчас.

— Но ты же знаешь, что я думаю о наших отношениях.

— Ну ладно. Все равно рано или поздно ты бы узнал, — она посерьезнела. — Я могу ехать с тобой. Я могу жить с тобой в одном доме. Но я не могу быть твоей женой.

— Да, с тобой не соскучишься! Рим кишмя кишит женщинами, которые готовы на любое преступление, лишь бы выйти замуж. Они расставляют сети женихам, предпочитая, разумеется, богатых, и при этом у них нет ни малейшего желания обзаводиться детьми. А наша горная рысь ставит все с ног на голову.

— Тебя это обидело?

— Обидело? Нет, скорее удивило, позабавило и опечалило. Что случилось? Ты имеешь виду то, о чем мы говорили ранее?

— Это и кое-что еще. С тех пор, как мы виделись в последний раз… я узнала, что избрана преемницей нашей главной жрицы и однажды займу ее место. Правда, это случится еще не скоро — наша Веледа полна сил и не собирается покидать этот мир в скором времени. Но те, кому суждено отправлять высшие ритуалы Фрии, не должны связывать себе руки ее высшим даром — земной любовью. Наши боги презирают эту постоянную связь между мужчиной и женщиной. Это все равно, что сковывать их вместе кандалами. А разве ваша Диана думает иначе? Брак — проклятие новых времен, которые принес с собой век железа.

— Та моя часть, которая служит философии, прекрасно понимает тебя. Нет цели выше, чем поиск божественной истины. Но в остальном мне это решительно не нравится. Безбрачие порождает много проблем. Например, с наследованием имущества, с…

— Но это не мешает мне поехать с тобой просто так, как с любимым человеком и остаться с тобой надолго… отлучаясь лишь для участия в наших священный ритуалах.

— Когда я спорю с тобой, мне кажется, что я иду против естественного права человека, нарушаю закон природы. Уговаривать тебя свернуть с твоего пути все равно, что пытаться вырастить дерево на голой скале или скрестить осла с ланью. Мне пришлось в свое время знавать одного человека, философа по имени Изодор, который находился под сильным воздействием Сатурна. Думаю, что он превознес бы тебя как образец человека. Давным-давно в свою предсмертную ночь он просил меня присмотреть за его учениками. Я так и не понял, что он имел в виду, ведь у него не было школы, а его ученики жили в канавах под мостами. Но теперь до меня дошло, что он говорил о тебе.