Они въехали на постоялый двор. По всему было видно: хозяин живет в достатке. Изба с теремом и подклетью. Конюшня на десяток голов. Собственная баня, в которой — вывеска зазывала посетителей — есть бульбулюзи. А самое примечательное было в том, что над входом болталась табличка “Клопы free”. Двусмысленность прочтения насторожила Феклу Иововну. Дворовые люди суетились туда-сюда и неясно было, кто главный.

Зашли в дом. И чуть не выскочили обратно.

Все стены украшали вышивки в причудливых рамах.

— Да что ж за гадство-то такое! Будет моей душе покой али как! Да сыт я уже этим рукоделием! Да что это за дорога такая, вдоль которой одни буйнопомешанные вышивальщицы толпятся! Господи! Если ты меня сейчас за то караешь, что я в 45 м году Дуняше сказал, что она со своими пяльцами дурью мается, так я все понял уже, Господи, я сообразительный! Хорош шутковать! Вчера ваще не смешно было, а сейчас так не смешно, что аж тошно. Меня же щас такой палитрой вывернет, пол не ототрут! — выл Макар, на которого плохо подействовали давешние покойницы.

— Макар, успокойся, — Фекла взяла его за руку, — Не смотри на вышивки. Смотри, какие рамы чудные…

Макар притих, вгляделся.

К ним подскочили дворовые девки:

— Ой! Вам вышивки понравились! Да! Они просто чудо! Сколько вкуса! Какая изысканная манера! — громко голосили они.

(Фекла скосила глаза и убедилась, что подолы их юбок подшиты)

— Хоть в гроб клади, — не сдержалась она.

— А что? Можно и в гроб! Да только к самоей императрице, не меньше! Не хотите купить?

— Гроб?

— Да вышивки!

— Нет, спасибо. Нам бы пообедать да комнаты для ночлега…

— А! Это мы мигом! Мигом! — и девки засуетились, забегали.

— Хм, хм… — внезапно раздалось с потолка, в светелке над головой что-то зашуршало.

— Сама шеволится! Марфуш, сбегай узнай, что надо?

— Не, Люська, я прошлый раз бегала, давай ты?

— Ну сбегай, я тебе карандашную разметку с канвы ототру!

— Честно ототрешь?

— Вот те полукрест! — и Люська ткнула себя щепотью в левое плечо и печень.

Марфа застучала по ступеням, взбираясь в светелку.

— А кто там? — осторожно спросила Фекла.

— Да барыня наша, вот же ее работы по стенам. Она сама вышивает! И нас помаленечку учит, да говорит, мы курицы ощипанные, крестьянское отродье и вкуса у нас нету ни понюшки. Ласково так говорит, по-доброму. Сразу видно, она хоть и барыня, а человек с душой. Ну да мы не в обиде. Она всегда так, она вроде злая, но добрая… Или добрая, но злая, не разобрать.

— А что ж она на потолке сидит?

— А вот хочется ей так! Да и зачем ей спускаться, тут мы за нее.

— Она там живая хоть? — из уголка спросил Макар, куда притулился, не снимая армяка, он еще озирался по сторонам и недоверчиво поглядывал из-под шапки.

— Живая, а то как же! Кушать регулярно просит!

— А какает?

— Ооо! Еще как!

— Ну слава Богу! К людям попали! — выдохнул Макар и окончательно расслабился.

Марфа спустилась к ним:

— Барыня говорит, вы хотите купить ее вышивки!

— Покорнейше прошу простить, — засмущалась Фекла, — И в мыслях не было! Извините…

— Не, барышня, вы не так поняли. Вы хотите купить.

— Нет, не хочу.

— Да нет же хотите!

— Не хочу!

— Да как это не хотите? Купите! Вот же смотрите, какой козел висит прекрасный! Купите!

— Да не хочу я, что же это за пытка-то такая!

— Это не пытка! Это плата за постой. Вы покупаете козла, ночуете и столуетесь у нас.

— Ах, вот тут какие порядки!

— Вы посмотрите, — подхватила Люська Марфину пиар-компанию, — какой занятный козел! Как интересно у него оформлена рама, вдавленный профиль в стиле арт-нуво! И видите, тут вся рама изысканно расписана балетными пачками! И вот эти селедки из папье-маше, так удачно вставленные в общую композицию, делают эту вышивку совершенно уникальной.

— Просто восторгаться! — припечатала Марфа.

— Почем ваш козел?

— 17 рублев!

— Да вы в своем уме! На всем тракте постой не больше 3х стоит!

— Так то без козла, а у нас — с козлом!

— А можно и нам без козла?

— Нельзя!

— За 17 не возьму! Макар, поехали дальше!

— Хм-хм! — снова донеслось с потолка.

— Погодите! — попросила Марфа и метнулась к лестнице.

— Ладно! — она тут же вернулась, — Барыня разрешает за 10 взять, только с тем условием, чтобы вы непременно нахваливали козла и были счастливы.

И шепотом прибавила, пригнувшись к Феклиному уху:

— Хоть за полтора рубля заберите вы от нас этого ирода! Она там еще дюжину козлов нашила, вешать некуда, вы дайте полтора рубля, а я ей скажу, что десять. Все равно проверять не будет. И хвалите, я вас заклинаю, хвалите!

— По рукам! — громко сказала Фекла, — Козел — загляденье! В жизни не видела козлов краше этого! Да что там! Я и кавалеров красивее этого козла не видела!

— Хм-хм! — снова раздалось с потолка.

Марфа даже подниматься не стала:

— Громче хвалите, ей там плохо слышно!

— Такой козел прекрасный, что вот прям хоть щас бы за него под венец пошла! — орала Фекла.

— И спляшите еще, пожалуйста, от счастья. Мы вам за это “щи инклюзив” сделаем.

— Вставай, Макар, будем с тобой гопака плясать от счастья! Надо постараться ради девок, совсем их тут заели.

Они встали и начали плясать. Макар — гопак, Фекла — кадриль. Минут через пять смекнули, что на потолке их усердия все равно не видно. Потому умерили пыл, сняли козла в багете со стены и лупили им по дощатому полу в такт танцу. Получалось задорно и в стиле арт-нуво.

Макар даже частушку затянул:

— Пойду вышивать прогон самопальный!

Схему продал мне дизайнер окаянный!

Фекла подхватила:

— Широко простыня в поле расстилалася!

Начинала хаед шить, но не признавалася! Уиии!

Девки были счастливы. На потолке признательно захрюкали.

Тут распахнулась входная дверь, красная от негодования ввалилась с улицы третья девка:

— Бабоньки! Срам какой! Там Лидка с пастухом на овчарне! Среди бела дня! У всех на виду! Как скоты какие! Схемами меняются!!!

— Схемами??? — ахнули Марфа с Люськой.

— Схемами! Вот так выставили их, прямо без обложки! И меняются!

— Уууууууу! — и все трое кинулись на лестницу барыне докладывать.

Изба опустела. Макар снял армяк и пристраивал его сушить к печи. Мальчик протирал тарелки и расставлял их по столу.

Фекла, которую обладание козлом сделало экспертом в области оформления, вгляделась в вышивки.

Тут было вышито идолище Перуна-Громовержца, искусно украшенное по бокам рюшами и сапожной подметкой. Далее — сельский пейзаж, вставленный в перекрещенные и связанные бечевой оглобли. За ними — котенок, размером вершок на вершок, зато в саженной раме со стослойным резным паспарту. А после котенка — букет ромашек в вазе. По паспарту этой работы плясали черти.

— Мальчик, мальчик, поди сюда. А что это за оформление такое интересное?

— Ааааа, это… Это кузнец Вакула мастерит.

— Да зачем же он эдак мастерит?

— А потому что так модно…

— Кто ж сказал, что этак модно?

— Как же не модно?!! Да за каждую раму по три рубля золотом плачено!

— И что ж с того?

— Тетенька, вы в своем уме? Три рубля золотом!!!

— Иии?..

— Ничего вы, тетенька, я смотрю, не понимаете…

— Мальчик, тут работа любопытная: цветы, а по кругу черти. Это зачем?

— А, ну это известная история! Кузнец Вакула — человек богобоязненный. Он нашу церковь расписывал. Вот и сцену страшного суда, где святой Петр чертей давит, тоже он писал. Да когда он первую доску принес попам показывать, те забраковали, говорят, мол, черти-то больно придурковатые вышли, таких чертей бить — всякий может, никакой заслуги в том нету! И тогда он наново пострашнее чертей написал, а вот эта доска осталася у него. О ту пору наша барыня как раз эти ромашки вышивать закончила. Оченно они ей прискучили. Послала их Вакуле, он тут, через дорогу живет, вон его окна, послала оформлять и приказала, чтоб он их повеселее сделал. Ну Вакула думал, думал, да вот святого Петра из середины вынул, а чертей по краям оставил и ромашки впихнул. И говорит, что веселее этого уж более ничего придумать невозможно. Барыня, было, возразить хотела, но не нашлась, что ответить. Да и потом, разве ж не весело? Присмотритесь! Кузнец Вакула — такой мастак! Он каждому черту под хвостом ромашку прималевал. Я как увидел — оченно смеялся, аж кишки надорвал. А барыня чой-то не смеялась. Ну да она у нас странная. И добрая! — прибавил он погромче.