– Да вон уже видать ее, Завидовку-то,– головой указал на них ямщик,– и с полверсты теперя не будет.

   – Поезжай, приятель, поскорее: ужасно наскучило сидеть,– попросил Матов.

   Ямщик молодцевато прибрал вожжи, и тройка, быстро миновав небольшое расстояние, отделявшее ее от соседнего пригорка, осторожно переехала какой-то узенький мостик и понеслась во весь дух по отлогому подъему села, встреченная дружным лаем косматых деревенских собак, так и кидавшихся под ноги лошадям.

   Лев Николаевич сел прямее и зорко оглядывался по сторонам, испытывая на этот раз какое-то странное, почти ребяческое любопытство...

   По мере того как тарантас подвигался вперед, искусно изворачиваясь в узеньких переулках, между плетеными заборчиками дворов и огородов, Матову все сильнее и сильнее бросалась в глаза проявлявшаяся здесь во всем какая-то необыкновенная опрятность или, пожалуй, зажиточность. По ту сторону Урала доктор не встречал ничего подобного, по крайней мере в таком дружном скоплении на одном месте. Жилье было раскинуто по пригорку довольно широко и живописно, окаймляясь в конце деревни темно-зеленой опушкой хвойного леса. Навстречу тройке то и дело попадались молодцеватого вида крестьяне, прилично одетые. Поравнявшись с нею, они слегка, но радушно приподнимали шапки, очевидно, лишь из побуждения простой патриархальной вежливости, а не ради того, что заподозревали в проезжем чиновное лицо, тем более, что на клеенчатой фуражке доктора не было кокарды. Еще больше попадалось женщин. Часто весьма красивые, почти все одетые, несмотря на будни, с деревенским щегольством, они тоже приветливо кивали головой Матову. Некоторые из них, помоложе, кокетливо приостановившись на минуту, с любопытством провожали глазами тройку. Здоровый, несколько смуглый цвет женских лиц ярко изобличал в них преобладание сибирского типа. Чем дальше следовал тарантас, тем чаще плетеные заборчики стали уступать место настоящим тесовым заборам; начали появляться уже дома городской постройки, в два этажа, непременно с балкончиком наверху, а внизу изредка встречались скромные приюты сельской торговли; промелькнул наконец и веселенький деревенский трактир с какой-то замысловатой аллегорией, неумело намалеванной на покосившейся вывеске.

   – Здесь, в селе, должен быть помещичий дом, где же? Его не видно...– обратился Лев Николаевич к ямщику, отрываясь наконец от созерцания этих незатейливых предметов.

   – Есть; он вон там, правее будет, у самой речки: вишь, вон где роща-то? Это господский сад, значит, пойдет, а за ним и дом стоит, из-за саду-то его тепериче не видать,– обстоятельно пояснил ямщик.– Так как же тебя везти-то? У Балашева, что ли, пристанете? – спросил он через минуту.

   – У него, у него,– поспешил сказать Матов.

   Тройка круто повернула налево, в какой-то сравнительно очень широкий проулок, и подъехала к длинному двухэтажному деревянному дому без всякой вывески. На верхней ступеньке довольно крутого крыльца, которое вело прямо с улицы во второй этаж этого строения, стоял в розовой ситцевой рубахе атлетически сложенный, высокого роста старик с гладко расчесанной седой бородой, достигавшей у него почти до пояса. Заслонясь левой ладонью от косвенных лучей заходящего солнца, незнакомец с удивлением смотрел на подъехавшую тройку, пока ее возница проворно слезал с козел.

   – Вот гостя тебе привез – постояльца, Микита Петрович,– с поклоном обратился к нему ямщик, очевидно, как к хозяину дома.– Примать?

   – Мы гостям завсегда рады, на том, значит, стоим; только вы, к примеру, из каких будете? – степенно осведомился старик у Матова, спускаясь к нему с крыльца и медленно разглаживая правой рукой бороду.

   – Здравствуйте, хозяин! Я доктор,– пояснил Лев Николаевич, вылезая из тарантаса.– Мне хотелось бы остановиться здесь на несколько дней, отдохнуть с дороги, так нельзя ли у вас?

   Никита Петрович минуту затруднительно помолчал.

   – Можно-то оно, пошто не можно, да только мы незнакомых не больно-то любим примать: всякого ведь тут народу довольно ездит... тоже и чиновники, тепериче...– сказал он, несколько замявшись и проницательно оглядывая с ног до головы скромную и вместо изящную фигуру приезжего.– Нам главное, по каким вы таким делам сюда пожаловали?

   – Да я просто частный доктор и еду по собственной надобности,– объяснил Матов.

   – Так-с...– проговорил Балашов, очевидно, все еще затрудняясь.– А долгонько у нас простоять-то думаете? – спросил он, опять помолчав немного.

   – Да несколько дней, не больше,– конфузясь, сказал Лев Николаевич, как видно, не приготовленный к такому подробному допросу.

   – Так-с, так-с...– снова протянул Никита Петрович, не зная, по-видимому, и теперь, как ему поступить.– Да делать-то уж, видно, нечего, надо будет принять, коли сюда завез; а только мы, признаться сказать, не больно охочи до всяких-то приезжающих... Ну, кум! Вываливай, что ли, поклажу-то...– решительно обратился он вдруг к ямщику, хотя в голосе его и слышалось явное нерасположение.

   Матов тоже стоял в нерешительности, остаться ли ему здесь или поехать искать пристанища в другом месте.

   – Да, вот что, хозяин,– надумался он сказать наконец,– но русской пословице, насильно ведь милым не будешь, так уж я лучше проеду куда-нибудь дальше.

   Спокойный тон Льва Николаевича заметно сконфузил, в свою очередь, старика.

   – Ничего, ничего... пошто и у нас не погостить! Может, ты и хороший человек, кто тебя знает; может, ужо и слюбимся как-нибудь,– поспешил он заключить еще решительнее, но на этот раз уже в самом примирительном тоне.– Пожалуйте-ка в горницу!

   Матов охотно последовал за ним на крыльцо, сказав, между прочим, ямщику, чтоб тот вносил вещи.

   – Опять тепериче и то надо по правде сказать: господа – народ, не приобвыкший к нашим мужицким порядкам: другой раз и хошь угодить на него, да не потрафишь. Купцы, дак те тепериче не в примере обиходнее...– лукаво заметил хозяин, как бы в свое оправдание.

   – Не беспокойтесь, я не взыскателен,– сказал доктор.

   – Известно, и у нас хорошие люди стаивали на фатере, да все оно как будто опаску имеешь; тоже и насчет кушанья, тепериче, хлопотно с господами...– продолжал Никита Петрович, видимо стараясь уже вперед выгородить себя на всякий случай.

   – И и этом будьте совершенно спокойны, что дадите, то я и буду есть,– окончательно задобрил его Лев Николаевич.

   Они вошли между тем в просторные сени, разделявшие весь дом на две отдельные половины.

   – Тут вот я сам живу, а тебя вот здеся помещу,– объяснял Балашов, указывая одной рукой налево, а другой направо.- Черный народ когда бывает, так тот у меня больше внизу стоит, беспокойства, значит, вам большого не будет. Семейка моя тоже не больно-то велика: одна дочь тепериче да работник с работницей – и все тут.

   Хозяин отворил дверь в правую половину и ввел туда приезжего. Здесь, кроме маленькой передней с полатями, оказались еще две довольно просторные, светлые комнатки, убранные, согласно деревенским обычаям, весьма недурно.

   – Вот уж так все эвти три горенки вы и займите,– предложил Балашев, остановившись посредине второй комнаты и заложив за спину руки.

   – А что вы с меня возьмете за это, хозяин? – спросил Матов.

   – Да што с тебя взять-то?.. Шесть гривен в сутки с едой положишь? Известно – не травой станем питаться,– любезно сострил Никита Петрович.

   Лев Николаевич остался совершенно доволен таким условием; он только выговорил при этом, чтоб ему подавали два раза в день, утром и вечером, самовар, если последний имеется в доме, как неосторожно выразился доктор.

   – Господи, твоя милость! – воскликнул хозяин, обидчиво всплеснув руками.– Чтобы этого добра да в доме не было: не токмо что один, а и все три найдутся; хошь шесть раз в день, дак и то можно поставить – не отнимутся руки-то.