Ради чего? Чтобы сыграть в машинки с беспилотниками? Блокировать какую-то точку наблюдения спутников, подтолкнуть далекий наземный теракт в тот критический момент, когда система его не видит? Может, они вообще не собираются к шлангу, может, они...

- Сэр? - Первый из мятежников добрался до дырки от бублика. - Сэр, если мы хотим их поджарить до слияния...

- Еще рано, лейтенант.

Он слепец в яркой комнате. Макака-резус, играющая в шахматы с гроссмейстером. Он понятия не имеет о стратегии противника. Не представляет даже правил игры. Он только знает, что обречен проиграть.

Последний из них покидает зону обстрела. Палец лейтенанта завис над иконкой, словно стремясь почесать сводящий с ума зуд.

Слияние.

Этот далекий момент, этот взгляд тысячи душ. Он виден в их глазах, если знаешь, на что смотреть, если стоишь достаточно близко и достаточно быстр. Полковник не такой. Все, что у него есть, это вид сверху через телескоп в тридцати шести тысячах километров от земли, пробивший атмосферу и легший на этот стол. Но он видит, что за этим следует: слияние взаимосвязанных частей, одновременное изменение физических поз, мгновенный эволюционный скачок от судорожных четвероногих до разумного супероружия.

Из многих - одно.

- Сейчас.

Оно знает. Конечно, оно знает. Непостижимо, чтобы этот огромный возникший разум в самый миг своего пробуждения не заметил бы важного намека, не сделал вывод, обнаживший перед ним всю ловушку. Защитная система станции запоздало взвыла, проснувшись от внезапного взгляда миллионов мыслей; разумные мультисети могут быть невидимы человеческому глазу, но в радиодиапазоне они светят ослепительными гобеленами. Коллективный разум в зоне безопасности мог не заботиться об этом.

Нет, теперь их внимание привлекает волна сероводорода, повалившая из южных резервуаров: тихая, невидимая, тяжелая, как одеяло, сулящая верную смерть любому одиночке. Никто ничего не заподозрит, пока слабый запах гнилых яиц не скажет ему, что он почти уже мертв.

Но эта сущность - не одиночка. Одиннадцать ее тел одновременно разворачиваются и бегут к ограде; каждое следует своей уникальной траектории с небольшой броуновской хаотичностью, чтобы сбить следящие алгоритмы. Двое других остаются в дырке от бублика, снимая с поясов оружие...

Полковник хмурится. Почему его не заметили сенсоры?

- Их оружие... оно похоже на кость, - говорит лейтенант.

Узлы открывают огонь.

Это и есть кость. По крайней мере, что-то в этом роде; металл или пластик активировали бы сенсоры прежде, чем мятежники достигли ограды. Пули, скорее всего, керамические; никакие костные производные не способны пробить даже самые тонкие из этих трубопроводов...

Но они и не собираются их пробивать. Они стреляют в любые старые трубы и панели, во все металлическое, все, что может...

Выбить искру...

Потому что сероводород не только ядовит, идиот ты этакий. Он еще и воспламеняется.

- Твою ж мать, - шепчет лейтенант, когда вся зона взлетает на воздух.

Это контрмера на контрмеру, придуманная на ходу. Это жертва королевой; некоторые из тел обречены, но, быть может, огонь выжжет достаточно газа, чтобы дать остальным шанс, втянется и поглотит растекающийся яд, чтобы спасти одиннадцать, которые бегут, пока двое сгорают живыми факелами.

Несколько секунд полковник думает, что это сработает. План хороший, никто из обычных людей не придумал бы ничего подобного за долю секунды и тем более не успел бы ничего предпринять. Но слабая надежда немногим лучше, чем ничего, и даже полубоги не способны изменить законы физики. Принесенные в жертву сгорают, чернеют и рассыпаются, как мертвые листья. Трое других на полпути к сетке, когда их настигает газ, все еще достаточно плотный, чтобы убить, если не спалить. Остальные умирают, судорожно корчась в грязи, их плоть блестит и отекает в неравномерном свете огня, вздрагивая от пуль, которые, наконец, попадают в упавшие цели.

Ядовитый невидимый ковер расползается по джунглям, убивая всю ту слабую жизнь, какую там еще можно найти.

Лейтенант сглатывает, лицо бледное от тошноты и воспоминаний о преступлениях древних войн.

- Наверняка это не против... - она умолкает, не желая прекословить старшему офицеру, не уверенная в правовой казуистике, не способная оценить угрозу этого побежденного врага.

Но угроза очень реальна. Эти штуки чертовски опасны. Если бы не счастливый случай с утечкой информации - непредсказуемый и неповторимый, как квантовая рябь, - этот разум сумел бы достичь своей цели без обнаружения или противодействия. А может, он и достиг; может, все, что только что случилось, было частью плана; может, эта удачная утечка информации была намеренной, заставив его танцевать под их дудку. Может, это было поражение, и он никогда об этом не узнает.

Коллективный разум таков. Всегда в десяти шагах впереди. Тот факт, что до сих пор существуют территории, где такие гнусности законны, пугает полковника больше, чем он может выразить.

- Почему мы это делаем, сэр?

Он кривится.

- Что именно? Сражаемся за выживание человека?

Но лейтенант качает головой.

- Почему мы вообще сражаемся? Между собой? Разве из-за пришельцев мы не должны были забыть все эти мелкие раздоры? Не должны были объединиться против общей угрозы?

В эти дни среди военных таких полно.

- Они не угрожали нам, лейтенант. Они просто делали снимки. - По крайней мере, так все полагают. Шестьдесят четыре тысячи объектов неизвестного происхождения одновременно образовали точную ослепительную сеть вокруг всей планеты. Сеть, вопившую в космос на половине электромагнитного спектра, сгорая в атмосфере.

- Но они все еще там. То, что их послало. Даже после тринадцати лет...

Четырнадцати. Полковник чувствует, как сжимаются мышцы в углах рта. Но кто считает.

- А с потерей Тезея...

- Нет доказательств того, что Тезей потерян, - резко говорит он.

- Да, сэр.

- Никто не говорил, что это миссия на выходные.

- Да, сэр. - Она отворачивается к приборной доске, но ему кажется, на ее лице что-то мелькает. Он думает, может ли это быть узнавание?

Вряд ли. Это было давно. А он всегда оставался в тени.

- Что ж... - Он идет к двери. - С таким же успехом могли послать клоунов.

- Сэр?

Он останавливается, но не поворачивается.

- Я думала... если мне будет позволено спросить, сэр... но вы, кажется, были очень обеспокоены тем, что они сделают, когда сольются. Вы сказали, что когда оно проявится, у нас не будет шансов.

- Я жду вопроса, лейтенант.

- Почему мы ждали? Мы могли отравить большинство из них до того, как они слились, и если они были так опасны... это выглядит не лучшей стратегией.

Он не возражает. Но это не значит, что стратегия была не мотивирована.

- Коллективные разумы опасны, лейтенант. Не сомневайтесь в этом ни на секунду. Однако...

Он размышляет и говорит нечто вроде правды.

- Если убийство - единственный вариант, я предпочту убить одного, а не тринадцать.

***

Некоторые угрозы прячутся прямо под боком. Другие не так очевидны.

Возьмем, к примеру, женщину в новостях: крошечная, под метр шестьдесят. В Лиане Латтеродт нет ничего, кроме заразительного энтузиазма и восторга от мира чудес. Ни намека на тех, кто ей платит, шлет ее послом доброй воли рисовать радужные перспективы и сулить Утопию.

Никаких намеков на силы в центре пустыни Орегона, что используют ее как марионетку.

- Мы забрались на этот холм, - говорит она внимательному ведущему "Разговоров". - С каждым шагом мы видим все дальше и, конечно, продолжаем идти. Сейчас мы на вершине. Наука на вершине уже несколько веков.

Ее прошлое по большей части ничем не примечательно: родилась в Гане, выросла на Британском архипелаге, лучший спец по теории систем и теистической вирусологии.