В мужской гимназии другое. Enfant terrible мой — это III класс, где сорок восемь мальчишек и папаша-немец, стоящий всех сорока восьми. Желая отомстить мне за четвертную тройку его сыну, он чуть не каждый день бегает к директору с доносами и грозит написать окружному инспектору, с которым он большой приятель. Последний очередной донос на меня состоял в том, что я требую от учеников выразительного чтения, а когда директор это одобрил, Ф-ман (такова фамилия немца) пожаловался, что я не показываю ученикам, как надо декламировать. Директор сделал мне замечание, и я решил сегодня исправить эту ошибку. Хотел было прочесть ученикам «Полтавский бой», но не успел прочитать и трети стихотворения, как увидел, что несколько человек уже начали шалить, пользуясь тем, что я спустил их с глаз. Рассерженный этим, я прервал чтение, поставил трех человек на ноги и сделал им довольно резкий выговор, указав, что они не понимают, когда с ними хотят обращаться по-человечески (до сих пор, несмотря на постоянные шалости, я ни на кого еще не жаловался и никого не записывал в кондуит), что несколько сорванцов мешают работать всему классу, не дают ни объяснять, ни отвечать, я что если так будет продолжаться, то остается только уволить из класса несколько человек, так как класс и так слишком велик. Ребята присмирели и весь урок сидели так тихо, как никогда.

Что же касается женской гимназии, то там одно зло — начальница и ее фаворитки — классные дамы, с которыми теперь у учителей и учительниц все время идут неприятные разговоры. Классные наставницы получили пакеты от директора, где он освобождает их от канцелярской работы по должности классных наставниц (выставление баллов в дневниках, четвертные отчеты и т.п.), сохранив за ними моральное влияние на учениц. А классные дамы, чувствуя, что эта работа может быть возложена на них, стараются доказать, что они и так страшно заняты, а указание на то, что у них работы сравнительно мало, считают за личное оскорбление. Но интересно для их психологии то, что когда на совете директор, отстаивая то, что классными наставницами должны быть учительницы, аргументировал тем, что классные дамы никакого авторитета в глазах учениц не имеют, те не сочли это обидным для себя и вполне с этим согласились. И эти особы считают себя тоже педагогами! Не будучи в состоянии оказать какое-либо воздействие даже на средние классы, классные дамы стараются даже и не заглядывать в VIII класс. Тот, предоставленный сам себе, в свободное время, конечно, шумит и шалит. А классные дамы каждый восьмой класс рисуют как каких-то извергов рода человеческого. И в результате начальница, не желая вникнуть в существо дела и настроенная своими фаворитками против восьмых классов, то и дело обрушивается на них с обычной для нее резкостью и раздражительностью. Так было и сегодня, когда она раздавала восьмиклассницам ведомости. Когда я после этого пришел туда на урок, мои словесницы (их нынче только семь) были, видимо, страшно расстроены и стали делиться со мной своими огорчениями. Начальницу за ее резкость и несправедливость девушки очень обвиняли. «Она накричала на нас, — говорили они, — назвала нас «сумасшедшим домом»». Всякая мелочь вызывала ее раздражение. «Теперь война, столько жертв, а вы… завиваетесь!» Но особенно обидными показались ее нападки на одну бедную девушку, учащуюся на благотворительный счет. Выкорив ее перед всем классом за это, начальница говорила, что она только зря занимает место в гимназии и т.п., чем довела ученицу до слез. Немало горьких чувств сеют в ученицах такие педагоги, и ученицы, с дрожью в голосе и со слезами на глазах рассказывая мне об этом, от души говорили, что им нечем будет помянуть гимназию, — «только вот с девочками-подругами жаль расставаться». «Да Вас еще вспомним», — подумав добавила одна. — «Скажете: вот двойки-то нам ставил», — возразил я. «Нет, Вы хоть и ставите, да справедливо», — ответила одна, получившая от меня в этом году уже не одну двойку. На этот раз вместо спрашивания они попросили меня еще раз прочитать заданные стихотворения. Я, принимая во внимание их настроение, согласился на это. Одна из них начала читать «Медвежью охоту» Некрасова, а я останавливал их внимание на наиболее выдающихся местах. Они, видимо, сами заинтересовались, а блестящая характеристика людей 40-х гг. («Диалектик обаятельный») так им понравилась, что они сами выразили желание выучить ее наизусть.

Среди всех неприятностей, какие то и дело обрушиваются на нашего брата — педагога, такие славные, задушевные уроки оставляют самое отрадное впечатление. И как далеки эти чуткие, откровенные девушки от тех отчаянных сорвиголов, какими представляются они нашим псевдопедагогам!

9 ноября

В женской гимназии благодаря начальнице с классными дамами и подпавшему под их влияние председателю отношения все запутываются и получается какой-то сумбур, всех нервирующий, раздражающий и безусловно вредный для дела. Сам председатель, не чувствующий под ногами никакой твердой почвы, совсем избегает ходить в гимназию, для сношения же с педагогами стал прибегать к способу официальной переписки, а для сообщения своих декретов по разным вопросам завел особую книгу. При всей своей расположенности к начальнице и ее свите, он, несмотря на розыски инициаторов «преступного заговора», принужден был отчасти пойти к ним навстречу, так как никаких законных оснований для возложения на учительниц воспитательских функций не оказалось (о классных наставницах из учительниц — нигде ни слова, и наоборот, есть прямое указание, что «воспитательная часть всецело лежит на начальнице и избираемых ею классных надзирательницах»). Но снять с учительниц ту работу, которую они несли только из любезности по отношению к классным дамам, и возложить ее на последних, как и требуется по закону, председатель все-таки не осмелился. И получился нелепый компромисс. Выставление баллов в дневники и четвертные отчеты он с учительниц снял и возложил их на классных дам. Но ответственность за поведение и успехи классов, выговоры и наказания ученицам, объяснения с родителями и т.п. — осталось за учительницами же, числящимися все-таки в должности классных наставниц. Каким образом могут все это осуществлять учительницы, которые в уроки заняты преподаванием, а в переменку должны отдохнуть, — этого председатель, конечно, не подумал.

И к чему может свестись, например, все «наставничество» хотя бы немки в VII классе, где она занимается только с несколькими ученицами, а остальных не знает и в глаза? Но зато на почве такого странного разделения труда пышным цветом расцветают всякие недоразумения с классными дамами, которые теперь страшно озлоблены на учительниц и готовы им всячески досадить. Вот, например, классная дама тоном начальства замечает учительнице, состоящей классной наставницей в одном классе: «Потрудились бы Вы хоть раз прийти на молитву — посмотреть, как Ваши ученицы безобразно себя ведут!» Та, считая, что надзирательские обязанности к ней не относятся и за поведением учениц на молитве отвечают во всяком случае получающие за свое надзирательство классные дамы, конечно, вспылила и довольно резко отчитала вообразившую себя начальством надзирательницу. Классная дама, по обыкновению, донесла начальнице, начальница — председателю, и в результате учительница же получила от него выговор. Другая классная дама, демонстративно подчеркивая свое недовольство возложенной на нее работой с дневниками, требует, чтобы классная наставница собрала их и подала ей. А в другой раз эта же зазнавшаяся особа посылает к учительнице на урок восьмиклассницу, и та, прервав ход занятий, передает учительнице приказ явиться к ней, классной даме, для переговоров о дневниках.

Как же могут реагировать на подобные выходки каких-то надзирательниц, которые сами сознаются, что не имеют авторитета даже и глазах учениц, сколько-нибудь знающие себе цену преподавательницы (почти половина их даже с высшим образованием)?

И что же может доброго возникнуть на почве таких отношений!