— Какой длины?
— Одна сорок, другая тридцать...
— Это не машинные лавы.
— Ну, как смотреть. Можно было бы шире захватывать. Давайте как-нибудь съездим, посмотрим. Перебросить машину — полдня. На такой шахте изобретатель — хозяин.
— Что же смотреть? Нужна лава в двести метров... Я к вам, товарищ Черкасов, с просьбой...
И Алексей стал рассказывать о лыжах...
— Заказ простой, — сказал Черкасов, — только до конца месяца ничего нельзя сделать... Нам спецзаказов насовали. Завод наш, а хозяев много — и министерство, и начальник комбината. С директором нужно поговорить. — Он подошел к столу и сделал заметку на листке настольного календаря. — Позвоните мне через недельку. — И продолжал выжидательно стоять у стола, перелистывая календарь.
Алексей поднялся с дивана.
— Так, числа двадцатого — двадцать пятого, — произнес Черкасов. — К концу месяца... Сейчас к себе на шахту? По пути... Пойдемте подвезу...
— Мне Звенигора машину дал, — отказался Алексей.
«Почему он предлагал перенести испытание «Скола» на другую шахту? — раздумывал Алексей, возвращаясь от Черкасова на шахту. — В самом деле, боится, что «Глубокая» снизит добычу угля? Кажется, другое... Хочет лично испытаниями руководить. Самолюбив... Обиделся, что Звенигора в этом деле его обошел...»
8
Быстро освоился Алексей на «Глубокой». Шахтоуправление отвело ему финский домик. Звенигора распорядился обставить все комнаты так, будто Алексей собирался обзавестись семьей, поселиться здесь навечно. Дом в короткий срок принял обжитой вид. В садике разбили клумбы.
— Оранжерею открываю через месяц! — сообщил как-то Звенигора. — Весь поселок в цветах будет. Цветы и уголь! Пусть к нам приезжают поучиться, как из жизни соки для человека выжимать надо. И твой дом, Алексей Прокофьевич, в цветах будет. Чтоб у тебя настроение цвело. Встанешь утром, выглянешь в окно: астры, левкои, всякая цветочная публика кивает тебе — с добрым утром! После такого привета работа, как музыка.
Алексей незаметно для себя пристрастился к цветоводству. Приходя с шахты, он приводил в порядок клумбы, выпалывал сорняки, поливал рассаду.
Вот и сейчас Алексей осторожно рыхлил пальцами землю вокруг рассады.
— Как дела, товарищ цветовод? — раздался над самым ухом голос Коренева. Алексей не заметил, когда во двор вошел парторг.
В последнее время Алексей часто виделся с Владимиром Михайловичем, запросто заходил к нему в партком. Коренев почти ежедневно бывал у монтажников «Скола».
— Не видел еще? — спросил парторг, подавая Алексею свежий номер журнала «Вопросы механизации». — Не будешь теперь утверждать, что о тебе в Москве не помнят.
Алексей стал просматривать журнал.
— В редакции, оказывается, уже осведомлены, что есть такая машина — «Скол», — подсказал Коренев. — Посмотри, что в передовой пишут: «В качестве примера необдуманного расходования средств на всяческие необоснованные эксперименты приведем случай со строительством и испытанием «Скола», комбинированной машины для добычи угля, предложенной инженером Заярным. Принцип, положенный в основу конструкции машины, весьма спорен; скалывание углей — довольно туманная техническая проблема, тем более, что нет еще теории скалывания...»
— Не новая песня, — спокойно произнес Алексей.
— Скарбеев не унимается...
— А откуда это видно, что Скарбеев?
— Как сквозь кисею. Скарбеев член редколлегии журнала, — говорил парторг. — Думаю, что он помог редактору фактиком для передовички.
— Меня это мало тревожит... Все зависит от испытаний, а не от того, кому чего наболтает Скарбеев.
— Нужно глубже смотреть, Алексей Прокофьевич, — возмутился Коренев. — Ты должен помнить, что Скарбеев профессор, член технического совета... Он некоторых студентов так нафарширует, что потом годами не исправишь... Ты должен в печати бой дать.
— Бой — нужно! — согласился Алексей. — Но не статьями. В технике и науке нужно давать бой фактами, делами, а не статьями.
— И обязательно статьями. О вашем споре должны знать все горняки, — убеждал Коренев. — Если бы ты его учеником был, тогда он не преминул бы уже раструбить: «конструкция моего ученика», «достижение нашей школы»...
— Владимир Михайлович, Скарбеевы в нашей стране не страшны, — сказал Алексей. — Сколько уже таких монополистов и диктаторов от науки скатывалось? Ну, вспомни!.. Меня другое озадачивает, — после короткого раздумья сказал Алексей, — что заставляет Скарбеева все время атаковать меня?
— Сложная история! Не зная Скарбеева, не ответишь... Есть люди, которые не могут не воевать со всем новым уже только потому, что оно новое...
— Думаю, что Скарбеевым с каждым годом дышать труднее. Воздух не тот. Высотный воздух.
— Скарбеевы не скоро переведутся. Всегда будут и отстающие, и колеблющиеся... а отставать — это тоже конфликтовать с тем, что вперед движется.
— Гей, казаки! — позвал их кто-то с улицы.
— Звенигора. На наряд, наверное, идет... Заходи, Кирилл Ильич! — прокричал парторг. — Побеседуем.
— С одной беседы на другую, — с досадой произнес Звенигора, подходя к крыльцу. Был он против обыкновения раздражен, хмур. — Сейчас в школе на совете меня попарили за неуспеваемость сына... Шахта передовая, а у Володьки три двойки. Я сам виноват — детей почти не вижу: приду — спят, ухожу — спят.
— Все своих помощников оберегаешь, — упрекнул Коренев, — сам стараешься везде поспеть.
— Что верно, то верно, Владимир Михайлович... Ты знаешь, как меня завуч выпарил: «Вы, коммунист, забыли, что несете ответственность за семью...» А что скажешь? Забыл!.. С сегодняшнего вечера график введу — кому когда на наряд. Хватит партизанщины... Чтоб был у меня «свободный час» — для семьи, для раздумья, для отдыха. А сейчас придется все-таки идти на наряд, — улыбаясь, добавил он и взглянул на часы. — Лабахуа еще не вернулся, а на Барвинского надежда плохая. У жизни свои планы.
9
На письмо Алексея Верхотуров ответил быстро. Академик расспрашивал о подготовке «Скола» к испытаниям, советовал Алексею лично проверить геометрию выработок, просил прислать образцы пород и угля. От письма веяло сердечностью.
Алексей стал часто писать Верхотурову, делился всем, что волновало его. Евгений Корнильевич аккуратно отвечал, подробно рассказывал о своих работах, планах.
Однажды от Верхотурова пришло необычное по объему и форме письмо. В конверт были вложены фотография статьи на английском языке, перевод ее на русский и копия письма Евгения Корнильевича в редакции американского журнала «Рекорд Ньюс», советского «Горного журнала», горным академиям Чехословакии, Польши, Румынии. Вот что говорилось в этом письме:
«С опозданием на три месяца я получил февральский номер «Рекорд Ньюс», в котором опубликована широковещательная статья о работах некоего «известного ученого» Эзры Клапхарта из Пенсильвании над созданием машин, добывающих уголь из пластов крутого падения. Если бы не чертежи, иллюстрирующие статью, я терялся бы в догадках, что за машину конструирует неведомый мне Эзра Клапхарт. Я с полной ответственностью пишу «неведомый», ибо ни я, ни мои коллеги по институту горного дела Академии наук Советского Союза, хорошо знающие видных американских техников, ничего не слыхали об «известном ученом» Клапхарте.
Схема машины, воспроизведенная на чертеже, убеждает меня, что «машина Клапхарта» является копией «Скола», изобретенного советским инженером Алексеем Заярным, с той только разницей, что вместо болтов на ней кое-где применены клинья.
С развязной самоуверенностью неизвестная мне фирма преподносит читателям «Рекорд Ньюс» машину советского изобретателя как изобретение «американского инженерного гения».
«Скол» инженера Алексея Заярного запатентован еще в 1941 году. Он был описан в журнале «Уголь», исправными читателями которого являются «ведущие» и «думающие» инженеры американских фирм. Выходит, как говорится в русской пословице: «Коль сам не добрал, у соседа занял».