«Гриша там был любимцем всех. Его улыбка покоряла и привлекала к себе. Играл он на гитаре и мандолине. Любил петь. Садился и за рояль, но дома у нас такого инструмента не было».
Строки эти взяты из письма сестры Григория Яковлевича — Олимпиады Яковлевны Бахчиванджи. Это письмо 15-летней давности было адресовано А. Е. Мусиенко. Еще сестра вспоминала:
«Когда Григорий начал работать помощником машиниста на паровозе, он однажды сломал руку, но уже через час после накладки гипса вернулся на рабочее место. Он был самоотверженно предан своему делу. Уже в те годы чувствовалась у него сила воли и любовь к труду».
В Приморске-Ахтарске первое, что мы увидели, выйдя утром из гостиницы, это большую афишу, извещавшую о том, что сегодня в 6 часов вечера Герой Советского Союза генерал-майор П. М. Стефановский будет рассказывать «о нашем земляке, первом космонавте Г. Я. Бахчиванджи». Слух из Бриньковской, хоть и в искаженном виде, но дошел сюда быстро.
А меж тем положение у нас создалось незавидное. Петр Михайлович лежал в краснодарском госпитале: сказались переживания этих дней и старые раны. И еще, как быть с «первым космонавтом». Посоветовались и решили: выступает Игорь (в конце концов он тоже летчик). Покажем киноленту полета Григория Яковлевича и кадры о полетах сегодняшних испытателей.
На встречу собралось много молодежи. В полном составе пришли курсанты мореходной школы. Слушали с большим интересом и, видимо, поняли ребята — что хоть и не поднялся их земляк в космос, но был человеком замечательным, первооткрывателем.
Пока Игорь беседовал с ребятами, я вела переговоры с капитаном катера рыбнадзора «А. Морозов». Вот уже несколько дней море сильно штормило: утром шесть баллов, в ночь обещали девять. Порт был закрыт. Кораблям выход в море запрещен. Но мы не могли задерживаться ни часа: день передачи, объявленный газетами, приближался. А впереди еще город Жданов, и самый короткий путь к нему — морем.
Экипаж коммунистического труда, которому в виде исключения разрешили отплытие, ждал нас. Последовали десять часов сплошной болтанки, когда в залитые водой иллюминаторы едва проникает свет и кажется, что целое море играет в футбол с маленьким суденышком. Когда мы вошли в Ждановский порт, увидели черные шары — это значило, что шторм максимальный. На следующий день в местной газете прочитали сообщение о двух героических сейнерах, в шторм оставшихся в море.
Тем же самым путем, что проделали мы, много лет назад в простой рыбачьей лодке переплывал море Гриша Бахчиванджи. Было ему тогда девять лет, и плыл он в Мариуполь, чтобы помочь вызволяться из белогвардейской тюрьмы отцу и его товарищам — матросам Азовской флотилии.
Если бы Аркадий Гайдар знал Бахчиванджи, он обязательно написал бы о нем книгу. Они не встретились — писатель и летчик. Но жизни их так же, как и героические смерти, были полны одной романтикой, служением одной большой цели.
Гражданская война. Белогвардейцы подходили к Ейску, где, по решению революционного комитета, отец Гриши, специалист по моторам внутреннего сгорания, восстанавливал мельницу. Гриша жил с отцом, семья оставалась в станице. Когда город взяли белые и последовали облавы, Яков Иванович Бахчиванджи вместе с пятью матросами поселился в тайнике под террасой дома. Знал об этом один Гриша. Каждый день девятилетний мальчик уходил на связь с товарищами отца. Возвращался со свежими вестями, инструкциями, продуктами, патронами. А когда в городе начались расстрелы, Гриша принес отцу приказ: уходить в Мариуполь.
Глухой ночью знакомый рыбак, которого разыскал мальчик, увез отца и моряков. Но когда они высадились на косе Ляпино под Мариуполем, их схватил белый патруль. Тюрьма, ежедневные расстрелы коммунистов, зверства. Наверное и Якова Ивановича постигла бы судьба многих, не появись Гриша. В одну из передач он вложил в борщ две ножовки. Яков Иванович с товарищами перепилили решетки и бежали. Мальчик ждал их недалеко от тюрьмы.
Итак, Жданов, Мариуполь… Город, в котором прошли годы юности Григория, где вступил он в заводскую семью, где возмужал и вырос. «Любимый город», откуда рабочий паренек Григорий Бахчиванджи шагнул в большую жизнь, навстречу своему бессмертию.
Горит, перемигивается огнями завод «Азовсталь». Тогда, в 30-е годы, на этом месте в рыбачьем поселке Бузиновка жила семья Бахчиванджи. Началось строительство завода, и семья переехала в Новоселовку. Пятнадцать лет назад жили Бахчиванджи по улице Бойкой, 30. Пятнадцать лет назад… Живут ли в этом городе сегодня? А если — да, то кто и где? Из письма Олимпиады Яковлевны мы знали, что Яков Иванович умер; поминались в ее письме еще сестра Виктория и брат Анатолий. Решаем ехать на улицу Бойкую. Может быть, сохранилась там память об этих людях, может, и встретим кого-нибудь из них.
Тихая улочка у бывшего Мариупольского аэродрома. Уже несколько лет не взлетают отсюда самолеты и лишь ушастые зайцы играют в чехарду на его зеленом поле. В двух домах от старой взлетной полосы — тридцатый номер. Останавливаем такси у двора напротив, и Игорь отправляется в разведку.
Решаем так: если Бахчиванджи живут здесь, к матери сегодня не пойдем: время позднее — зачем беспокоить старого человека. Узнаем адрес сестер или Анатолия, заедем к ним. А уже завтра, когда они как-то подготовят к нашему беспокойному визиту Агнесу Степановну, наведаемся и к ней. Словом, предусмотрели, казалось, все. Все, кроме одного.
Чем измерить, как рассчитать глубину материнского сердца? Кто осмелится утверждать, что знает все его глубины? Какие невидимые гонцы заставляют его бить тревогу, когда к сыну приходит беда? И совсем не важно, сколько сынов и дочерей прошли через это сердце, боль о каждом погибшем, тревога за каждого живого — всегда в сердце матери.
Никто не подсказывал Агнесе Степановне в тот вечер, что машина, стоящая у дома напротив, имеет отношение к ней, к ее сыну. Но только когда на пороге дома появилась седая женщина и, прислонившись к косяку, замерла в напряженном ожидании, у меня не осталось ни секунды сомнения, что это она, Агнеса Степановна Бахчиванджи.
А когда глубокой ночью Степан и Анатолий, вернувшись от нас и вопреки нашей просьбе не беспокоить мать до утра, пришли к ней, она ждала их.
…В большой трудовой семье вырос Гриша Бахчиванджи. Девятерых детей воспитали Агнеса Степановна и Яков Иванович. Двоих сыновей отняла война. Трое уехали из родного города. А Борис, Анатолий, Степан и Виктория живут здесь. Именно в дом Степана Яковлевича и постучал в тот вечер Игорь Катенев.
Наверное, это очень непросто жить в городе, где ты можешь пройти по улице его имени (а следовательно, и твоего), где право носить это имя оспаривают целые коллективы, где его глаза глядят на тебя с портретов. Непросто, но почетно. Почетно, но и ко многому обязывает.
Рабочая семья Бахчиванджи известна в городе. И не только слава брата тому причиной. Хорошие, трудовые люди выросли в ней. Кажется, и нет в городе завода, где не работал бы кто-нибудь из рабочей династии Бахчиванджи. О кадровых рабочих, носящих эту фамилию, пишут нередко в приазовских газетах. А когда-то в 30-м году трудовую традицию этой семьи начинал слесарь мартеновского цеха завода имени Ильича Григорий Бахчиванджи.
За месяцы поисков Г. Я. Бахчиванджи перестал быть для нас только героем телепередачи. Мы воспринимали его как человека очень дорогого нам, близкого. Поэтому понятно то волнение, с которым перешагнули мы порог этого дома. Два портрета Григория на стене. Здесь он не летчик-испытатель, человек, открывший новую эру. Для них он — сын и брат. Поэтому вместе с гордостью в этом доме навсегда поселилась печаль.
Вспоминает мать, рассказывают братья, и встают страницы детства кубанского Гавроша.
…Было это летом 1918 года в Ейске. Озверелые банды под командованием белогвардейских генералов Корнилова и Покровского наступали на город. Частям Красной Армии и рабочим отрядам приходилось туго. Но до последнего работали предприятия. По приказу коменданта оставался на своем посту и Яков Иванович Бахчиванджи. Его мельница обеспечивала мукой части Красной Армии.