Казалось бы, все знают земляки о Герое, нет уже ни одной малоизученной строки в его биографии — доказательство тому уникальнейшие экспонаты, фотографии в народном музее, что создал А. Т. Ранюк с помощниками. Но вышли на трибуну однополчане — и замер зал Дома культуры, а на следующий день и весь многотысячный митинг на площади. Нина Ивановна Русакова — заслуженный летчик-испытатель СССР, единственная в стране женщина с таким воистину героическим званием, училась с Гришей Бахчиванджи в Оренбургской школе военных летчиков; Юрий Александрович Антипов, Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель СССР, тоже сам человек из легенды: это он одним из первых в мире выполнил фигуры высшего пилотажа на реактивном самолете, с Григорием Яковлевичем вместе воевал во фронтовом небе, в одном 402-м полку истребителей; полковник в отставке Георгий Дмитриевич Холод — герой республиканской Испании, затем комиссар эскадрильи, в которой служил Григорий Яковлевич, он присутствовал на трех исторических полетах Бахчиванджи и видел его последние минуты…

Главный конструктор СКБ передал станичникам макет уменьшенного в десять раз БИ-1 и доложил, что спортсмены-альпинисты конструкторского бюро покорили два безымянных горных пика на Западном Памире. Ныне они носят имена Г. Я. Бахчиванджи и А. Я. Березняка. А начальник музея ВВС страны генерал-лейтенант авиации С. Я. Федоров подарил народному музею новые фотографии, экспонаты.

На станичной площади Боевой и Трудовой Славы заканчивались работы по сооружению мемориала памяти первого человека в мире, поднявшего в воздух ракетоплан; почетные гости вместе со станичниками заложили аллею Славы, и теперь пушистые елочки сохраняют память об этом дне. Летчики-испытатели привезли и установили истребитель МИГ-21, конструкторы СКБ приступили к созданию в натуральную величину БИ-1, а между боевыми машинами на одиннадцатиметровый постамент поднимется бронзовый летчик, Герой Советского Союза и общий их друг.

По стране уже зазвучала «Песня о Григории Бахчиванджи», что написали композитор В. Левашов и поэт С. Гребенников.

Словом, всесоюзная известность, людская благодарность и уважение пришли к кубанскому парню. На примере его жизни сложились традиции, а на них воспитывается уже новое поколение станичников. Это — традиции мужества, гражданственности, готовности к самопожертвованию, подвигу.

Перед самым нашим приездом пятеро колхозных парней — Виктор Мартыненко, Иван Василенко и их товарищи — смело стали под дуло обреза рецидивистов и спасли государственное имущество. Они чудом остались живы — осечка стрелявшего. Ребята знали, на что шли, но не могли иначе. «Они же бриньковчане» — такое объяснение звучит как лучшее доказательство пожизненной сопричастности казаков к подвигу своего земляка.

А значит не зря пятнадцать лет назад подарили уральцы кубанской станице ее Героя.

Кубань — Челябинск,

1967—1982 гг.

За несколько минут до бессмертия. Г. Я. Бахчиванджи. 14 мая 1942 г.

Так начиналась реактивная авиация. Самолет-ракета БИ-1 (под крылом бомбардировщика) на уральском аэродроме.

Герой Советского Союза Г. Я. Бахчиванджи: слесарь, курсант, командир эскадрильи, летчик-испытатель.

Митинг на родине Героя, 15 мая 1982 г.

Брат Г. Я. Бахчиванджи Степан Яковлевич высаживает ели на аллее Славы.

Эта девочка пришла ко мне из детства. И всю ночь в аэропорту, а затем в самолете я силилась представить нашу встречу: знала ее всю жизнь, она же никогда не слышала обо мне. У нее таких знакомых — вся детвора предвоенных лет. Для нас же, октябрят, пионеров той поры, она была одна: мы стремились подражать ей во всем, у нее учились любви к Родине. Ее портрет смотрел со страниц букваря, о ее подвиге мы слушали выпуски «Пионерской зорьки», читали в «Пионерской правде».

Ей было всего 11 лет, но рядом с пионерским галстуком на ее груди алел орден Ленина. Первая пионерка страны, удостоенная такой награды. Первая среди взрослых в Таджикистане. Мы все заплетали косички, «как она», и носили на голове тюбетейки тоже, «как она». С тех пор прошла целая жизнь, но для меня все годы именно она олицетворяла солнцеликую республику. Могла ли я теперь, попав в Душанбе, не встретиться с ней?

…В республиканском музее хранится старая полуслепая фотография, сделанная при чрезвычайных обстоятельствах в 1924 году. Изображен на ней кишлак Шахмансур после налета басмачей: дым, огонь, пыль, разваленные дувалы и саманные хавли, сравненные с землей. Смотришь на снимок и словно из далекого далека слышишь стоны избитых, плач разлученных, осиротевших, крики погонщиков, рев обезумевшей скотины.

В один из таких налетов на Шахмансур, а именно 15 ноября по старому стилю, в том же 1924 году, от крайней кибитки — или хона́, как называют в этих местах, — отделился всадник и, сопровождаемый бегущим человеком, погнал к ближайшему ущелью. Басмачи не стали преследовать беглецов: возможно, не заметили, а возможно, не привлекали их эти бедно одетые, со старой кобылой люди. Если бы кто смог приглядеться к ним поближе, удивился бы странному виду всадника: к самодельному седлу была привязана закутанная в чадру женщина, обычный по тем временам черный килак на лице ее отсутствовал, рот был туго завязан платком, а глаза, полные слез, выдавали неимоверные телесные страдания.

В первой от хлопковой долины расщелине примостился кишлак Шейхон, а крайняя кибитка в нем — Бобо-сафара.

Горец всегда рад гостю. Он не будет выспрашивать, что привело того в его дом. Двери хона не заперты никогда: заходи, приезжий, покушай, что есть у хозяина, или приготовь себе сам из его продуктов, если в доме ты один. Таков закон, что и поныне чтут на Востоке. И Бобо-сафар не задал вопросов, не испугался, что незнакомые беглецы навлекут беду — чего доброго наведут басмачей. Он помог Нахангу отвязать Курбан-биби и внести ее в дом, затопил тандыр во дворе, побежал за водой к ручью.

Через несколько минут Курбан-биби родила девочку.

А когда зашло солнце, маленький караван тронулся назад в Шахмансур.

— Малика[3], — шептала мать, нежно прижимая к себе завернутое в халат крошечное существо.